Фаза Урана - Кирилл Чистяков

– Аня замечательная хозяйка, – сказала Тамара Николаевна после того, как вручила мне салфетку, – Очень хорошо готовит, лучше меня.

– Угу, – кивнул я, и вишневый сок стек у меня по подбородку.

– Мама, пожалуйста, не начинай, – попросила Аня.

Сергей Алексеевич разлил домашнее вино, и я потянулся за стаканом.

– О, ему не надо. Он не пьет, – кивнула в мою сторону Аня.

– Ну да. Не пью. Почти, – замялся я и сделал вид, что тянулся за квасом. – Очень вкусный квас.

– Аня играла тебе на пианино? – спросила меня Тамара Николаевна.

– Да, – сказал я, – она очень здорово играет.

– Мама не начинай.

– Мы пианино ей еще в поселке купили. Она очень много занималась. Ты знаешь, что мы жили в поселке, рядом с искусственным морем?

– Мама, пожалуйста.

– Ане там нравилось. А я вот до сих пор, Аня, помню, как ты парное молоко любила. Залезешь под соседскую корову и пьешь прямо из вымени, я еще все боялась, чтоб тебя корова не лягнула.

– Ну, мама!!!

– А что, я тоже очень люблю парное молоко, – вдруг сказал Сергей Алексеевич. – Главное – его правильно кипятить.

Я совсем не представлял, как можно кипятить молоко правильно, а как неправильно, и может ли кипяченое молоко называться парным, поэтому и молчал.

– У нас в поселке остался коттедж. Мы там недавно с Сережей были. Нам очень там понравилось. Правда, Сережа?

– Да, там раки кишмя кишат, и клев превосходный.

– Аня, почему бы вам вдвоем туда на выходные не съездить? Поедьте.

– Мама, не начинай.

– А ты знаешь, – продолжая PR-кампанию, обратилась ко мне Тамара Николаевна, – Аня у нас в школе однажды заняла первое место по сдаче металлолома. Ей даже грамоту дали.

– Мама!!!

Сергей Алексеевич дипломатично не вмешивается в разговор, я не знаю, что сказать, Аня совсем растерялась. Я разглядываю русалку, нарисованную на двери туалета. Русалка похожа на лысую певицу, которой нет, и мне неудержимо хочется рассмеяться…

– Ну, как тебе они? – спрашивает Аня, когда мы сытые и усталые выходим за калитку дома номер пятнадцать.

– Мне они понравились, – признаюсь я, – И мама твоя, и Сергей Алексеевич. Вот только такое ощущение, что они по объявлению познакомились…

– Дядя Сережа тебе все-таки проболтался?

– Проболтался о чем?

– Про знакомство по объявлению.

– Нет, мне это случайно подумалось.

Мы бредем по темной улице Достоевского, перепрыгиваем через канаву, где как сосиска в хот-доге, лежит труба теплоцентрали, обходим по периметру неиссякаемую лужу. Все карманы моей летней куртки набиты коржиками и курагой, а в горле до сих пор остается привкус кваса.

– Растрепин.

– Чего?

– Ты так толком и не рассказал, почему тебя уволили.

– Я слишком часто стал ходить на радио, – говорю я.

И странным образом мой ответ полностью удовлетворяет женское любопытство.

XIX. Радио

Дело было в марте.

– Что с голосом? – спросил директор.

– По лестнице я поднимаюсь, Родион Палыч, на десятый этаж. Э-э-э… В редакцию радио иду… А лифт – не работает… Курю много в последнее время, понимаете ли… Э-э-а… Одышка…

– Ладно, заканчивай все свои дела на радио и срочно ко мне. Есть задание к юбилею фирмы.

Я нажал на телефоне кнопку отбоя. Экран погас…

– Все, прекрати, – сказал я ей, наконец отдышавшись.

– Я думала это тебе нравится, – ответила она поднимаясь.

– Мне это нравится, но я ведь говорил с начальством по телефону.

– А ты начальства, оказывается, боишься – трусишка.

– Я его не боюсь. Почти.

– А почему ты сказал, что идешь на радио?

– Радио всегда выбирает офис наверху многоэтажек. Там радиосигнал лучше…

Она потянулась и вышла в ванную.

– Ты умеешь пользоваться колонкой? – спросила она.

– Нет. Не умею.

– Я тоже. Что делать?

– Придется нагреть чайник.

Я достал из скомканных, лежавших на полу брюк зажигалку и сигарету.

Весеннее солнце плохо освещало комнату. Его тусклые лучи неуклюже падали на пустой шифоньер и на низко посаженный топчан с мятой, засаленной постелью. На стене, обклеенной выцветшими обоями, висел вырезанный из куска ватмана Амур. Пришпиленный булавками, он целился в меня из лука и своей одутловатостью напоминал гермафродита.

Я вышел на балкон и закурил. Внизу, во дворе лежала грязь, липкая, как шоколад. По диагонали, оставляя в ней следы, двор пересекала стая бродячих собак. Где-то неподалеку звенел рельсами призрачный трамвай.

– Тебе не холодно? – спросила она, когда вернулась из ванной.

– Нет.

– Ты не стесняешься?

– В каком смысле?

– Ну в смысле стоять на балконе голым.

Я пожал плечами.

– В морге трупы тоже голые и они не стесняются. К тому же тут высоко – никто не заметит.

– Я терпеть не могу, когда ты так говоришь.

– Не можешь терпеть – не слушай.

Она стянула с топчана одеяло и, укутавшись в него по самый подбородок, подкралась ко мне сзади.

– О чем ты думаешь? – кокетливо спросила она, дыша в затылок.

Я ненавидел этот вопрос.

– Так о чем? – повторила она.

Собаки во дворе что-то нашли и подняли лай. Испуганные ими вороны взлетели в небо. Вороны были черные и блестящие.

– Я думаю, – произнес я отчетливо, так, чтобы до нее дошел смысл моих слов, – Я думаю, что в последнее время, я слишком часто стал ходить на радио.

XX. Близнец

С утра было пасмурно. Небо, хворавшее простатитом, то и дело моросило, но так и не могло разродиться настоящим дождем. Вверху плыли бесплодные тучи.

Аня злилась на меня всю дорогу. Видимо в дело вступил женский метаболизм, который ни мне, ни небу был не подвластен. Только Луне.

– И стоило сюда ехать через весь город? – спросила у меня Аня, когда мы зашли в кафе «Лоцман».

– Что будешь пить?

– Апельсиновый сок.

У стены, изображающей закат над Аю-Дагом, сидели водители из ближней автобазы. У них закончилась ночная смена, и куртки их, надетые по случаю прохлады, пахли соляркой. Они о чем-то переговаривались, создавая тот отчетливый гул, который случается исключительно пасмурным утром.

Я подошел к барменше Оксане, которая стояла за стойкой.

– Привет. Как дела? – спросил я.

– Хреново, – ответила Оксана.

Настроение у нее тоже было неважное.

– Володька заходит?

– Давно не появлялся. Спортом занялся.

– Спортом?

– Да, спортом. Играет в баскетбол.

– Володька играет в баскетбол!?

– Ну, не в обычный баскетбол, а с другими инвалидами на колясках. Говорит, если будет хорошо тренироваться его возьмут на игры… Как их черт… Парано…

– Параолимпийские.

– Вот-вот. Пару раз олимпийские…

– Это хорошо.

– Заказывай, а то мадам твоя совсем заскучала…

– Пиво и сок апельсиновый.

Я вернулся к Ане и сел за столик.

– Не самое фешенебельное заведение, – сказала Аня.

– Я знаю.

– Тогда почему ты меня сюда привел?

– Я тебя сюда привел потому, что я здесь родился.

– Что, прямо здесь – в этом кабаке? Обычно люди рождаются в роддоме…

Я пожал плечами. Я знал, что обычно обычные люди рождаются в роддоме.

– Я родился здесь. Приблизительно там, где сейчас стоит барная стойка. Раньше это была моя квартира. Наша квартира. Здесь жили родители, и бабушка моя жила…

– Ты жил здесь?

– Да когда-то. В детстве… Квартиру мы продали, когда бабушка умерла. Компьютер – это моя часть наследства. Часть денег от продажи. Когда я его покупал, это был хороший компьютер, но сейчас он состарился… Все кругом стареет…

– Почему не роддом, как у всех?

Аня продолжила пить апельсиновый сок, выжатый из погибших в Марокко цитрусов.

– Когда я обязан был родиться, большой роддом Горбольницы не был еще построен… В старой больнице не хватало коек. Мою маму приписали к роддому на руднике Ильича, на Севере города. Схватки начались рано утром. Доехать по городу в рабочую перевозку… Транспорт, светофоры… Быстрей доехать до моря… Короче говоря, когда все началось, выбор был невелик: либо я рождаюсь здесь, либо в дороге. К счастью, соседка со второго этажа, была акушеркой. Она и приняла роды. Тогда она была еще нестарой и довольно красивой женщиной. Сейчас она, по-моему, живет в Доме Престарелых… Это кафе «Лоцман» самое особенное место для меня… Ты уж, Аня, прости…

– Ты часто здесь бываешь?

– Нет. Только, когда особенно хреново. Но я тебе еще не все сказал…

Водители автобазы разбили пивной бокал. Останки бокала, остатки пива разлетелись по полу, как мороженая моча. Оксана вышла из-за стойки, и что-то возмущенно сказала водителям Водители безуспешно пытались протестовать, но такая женщина, как Оксана, могла построить целую автоколонну-

– Ты что-то говорил, – сказала Аня.

– Да, говорил. Я родился здесь не один.

– Я не понимаю…

– Я родился не один, у меня был брат. Близнец. Он умер уже в больнице от прививки. Ему привили оспу, туберкулез, гепатит – не знаю что. Он умер. А я остался жить. И до сих пор мне кажется, что произошла ошибка. Что это он хотел и должен был жить, а не я…