Фаза Урана - Кирилл Чистяков

– Я не понимаю…

– Я родился не один, у меня был брат. Близнец. Он умер уже в больнице от прививки. Ему привили оспу, туберкулез, гепатит – не знаю что. Он умер. А я остался жить. И до сих пор мне кажется, что произошла ошибка. Что это он хотел и должен был жить, а не я…

– Растрепин, пожалуйста, я не готова все это слушать. Давай поедем отсюда, сходим в кино… А? Пожалуйста…

– Я не знаю, как бы я жил, останься мой брат. У него не было даже имени. Даже имени! Иногда я думаю, что я все равно бы его умертвил. Одна мысль, что на свете есть кто-то похожий на тебя… Я не знаю, как это объяснить».

– Растрепин, пожалуйста…

– Мы вдвоем толкались в одной утробе, И я этого не помню! Совсем не помню. – У моих родителей, кроме меня, уже больше не было детей. Они всегда за меня очень боялись. Может, и они чувствовали ошибку?

– Растрепин, я ухожу…

Аня допила сок, посмотрела на меня. Я смотрел то на солнце, заходившее над рисованным Аю-Дагом, то на водителей, то на их куртки. А больше всего я смотрел в пустоту…

– Я ухожу, – повторила Аня.

Повторила так, чтобы я мог ее задержать. Но я ее не задержал. Она встала и пошла, отметив свой уход дверным хлопком. Я выпил пива – единственную доступную мне сому. Нельзя откровенничать с девушками, если только не хочешь все испортить.

Подошла Оксана, барменша.

– Твоя мадам ушла, – сказала она.

– Да, она ушла.

– Она вернется.

– Думаешь?

– Я знаю. Уж ты поверь…

Пастеризованное пиво. По цвету похоже на молодую Луну.

– Ты знаешь, что «Лоцман» скоро закроют? – спросила Оксана.

– Закроют?

– Да – закроют. Владелец недоволен. Говорит: кафе ему в убыток. Он продал помещение магазину женского белья… Можно твоего пива?

– Конечно…

Оксана отхлебнула из моего бокала. Я смотрел теперь только на стену. На стену, где оранжевое, похожее на баскетбольный мяч, солнце садилось над Аю-Дагом, но так и не могло сесть. Когда-то на месте солнца висел портрет моего деда. А^Л погиб на войне – нацисты потопили его корабль под Новороссийском. АеА на портрете был молодой, и бабушка всегда говорила, что я на него очень похож…

– Чему ты улыбаешься? – спросила Оксана.

– Так, ничему. Просто теперь мне придется научиться разбираться в женском белье, – ответил я и вслед за ней отхлебнул из пивного бокала.

– Хороший ты парень, хоть и засранец, – сказала Оксана и погладила меня по голове…

Меня давно никто не гладил по голове, хотя я это люблю…

Водители автобазы поднялись из-за стола. Им было пора возвращаться домой. Даже их кто-то ждал.

– Дождя сегодня не будет, – вздохнула Оксана.

…Запах полыни. Рыжая вода в луже после дождя. Ряска, присохшая к ноге. Пыль, поднятая футбольным мячом. Дрожь стекол от взрыва в два. Вкус первых весенних черешен. Боль в животе от зеленых абрикос. Скрип Ангел-флюгера. Лодочная станция. Пакет, наполненный раками. Запах горячей краски гаражей. Слизистое тело линя. Синяк от хоккейной шайбы. Бурые спины отвалов. Звонок велосипеда «Салют». Астры первого сентября…

Все это на самом деле никому не интересно…

Вечером мой телефон зазвонил.

– Растрепин, – я услышал голос Ани.

– Чего?

– Прости меня. Я иногда совсем как дура.

– Ничего. И ты меня прости.

– Поедем в поселок на выходные?

– Конечно, поедем, – пообещал я.

Когда в трубке послышались короткие, похожие на военную шифровку, гудки я пошел на кухню. Там я напился воды из-под крана. Потом пошел спать, и заснул почти счастливый…

Однажды я сидел в «Лоцмане» и встретил старую/новую знакомую.

Был понедельник – народу было мало. Я пил какую-то газированную гадость, когда ко мне подошла симпатичная девушка лет восемнадцати.

– Привет, – сказала она, подсаживаясь, – Я тебя помню, ты ведь отсюда – из нашего двора. У тебя была собака, такая рыжая и красивая – колли. Кстати, как она?

– Привет, – сказал я. – Если тебя интересует собака, то она умерла – отравилась химикатами.

– Прости, – девушка, сочувствующе сжала мою руку – так скорбно, словно вся моя семья погибла в авиакатастрофе.

– Ничего. Пустяки. Это ведь было семь лег назад… Я тебя хочу чем-нибудь угостить, – после траурной паузы добавил я.

Девушка согласилась. Я купил коньяк. Мартини покупать не захотел. Есть у меня суеверие, что все девушки, пьющие мартини, – динамщицы.

Мы стали выпивать, говорить о всяких пустяках. Она рассказала о своем техникуме, я о своей работе. Когда она стала хмелеть, то неожиданно принялась хныкать:

– Ты меня на самом деле не помнишь. А только хочешь использовать, как и все.

Она была права. Я ее действительно хотел использовать, как и все. Я ее действительно не помнил. Да и как я ее мог помнить, если когда я оканчивал школу, у нее еще не началась менструация? Нужно было что-то придумать.

– Я тебя помню. Честно, помню. Хочешь, докажу?

– Да.

– У тебя было красное платье. Ты в нем выглядела очень нарядной, и я еще тогда заметил, что из тебя вырастет красавица.

Она обрадовалась:

– Неужели ты действительно помнишь меня и мое красное платье!?

Я улыбнулся. Невелика хитрость. У каждой девочки в детстве, наверняка, найдется красное платье, но моя старая/ новая знакомая об этом сейчас, конечно, не задумывалась. Ее глаза светились, как велосипедные катафоты. Любой девушке приятно узнать, что она еще в детстве нравилась старшим мальчикам…

…Короче говоря, после того, как мы допили бутылку коньяка, то трахнулись в подъезде соседнего с «Лоцманом» дома. С друзьями детства такое иногда случается…

XXII. Счастье

Руки болели, и в моих мышцах продолжались какие-то биохимические процессы. Я тащил три клеенчатые сумки. В них содержались эмалированные кастрюли, концентрированная еда и шерстяные пледы. Сумки были не очень тяжелые, но громоздкие и транспортировать их по проселку было неудобно. Аня шла впереди, несла на плече ридикюль и сложенный тент подмышкой. Еще дальше бежал спаниель Кид. Спаниель то и дело останавливался, сетуя на нашу медлительность, лаял, и в погоне за мотыльком бросался в сторону зеленого и сочного луга. Уши спаниеля взмахивали в такт порхающим крыльям его жертвы. Он, собака, вообще ничего не нес – никчемное, бесполезное животное.

Солнце еще не успело вскарабкаться высоко и редкие тени тополей делили проселок на аккуратные и параллельные отрезки. Жара только выползала из-за горизонта, но я уже начинал потеть. Отчаянно, больше смерти, хотелось курить. Но я знал, что мои сигареты безнадежно погребены на дне сумки под пакетами супов быстрого приготовления.

– Поедьте в поселок, посдьте в поселок, замечательный отдых, – кривлял я себе под нос злополучные фразы Аниной мамы. – В гробу я видел такой отдых.

– Что ты там, Растрепин, бурчишь? – спросила Аня. – Устал?

– Нет, не устал. Наслаждаюсь единением с природой. Мечтаю получить второе высшее образование и тоже стать экологом.

Наконец мы поравнялись с индюшиной фермой. Длинная одноэтажная постройка из кирпича в утреннем свете казалась розовой. За забором вальяжно, как туристы на набережной Ялты, гуляли тучные мясистые птицы. Их яйца в супермаркете стоят столько, что можно предположить: в каждом из них по «киндер-сюрпризу».

Из ворот фермы выехал грузовик, и Аня его остановила, когда он с нами поравнялся.

– Молодежь, я в поселок. Базы отдыха в другой стороне, – сказал водитель.

На вид ему было лет сорок. С верхней губы у него свисали опереточные казацкие усы. На нем плотно сидели адидасовские треники и футболка туринского «Ювентуса» с надписью «Del Piero» на спине.

– А нам и нужно в поселок, – сказала Аня.

– Ну тогда залезайте.

Мы погрузились в машину. Я поставил между ног сумки. Аня держала Кида. В кабине висела вырезанная из журнала фотография покойного Аиртона Сенны, и это меня настораживало.

– Открыли сезон охоты на уток, – радостно сообщил водитель. – Вы к охотникам?

– Нет, – ответил я, – но знал бы – захватил бы базуку.

– Остряк, – засмеялся водитель. – А собачка-то у вас охотничья!

– Из нее такой же охотник, как из меня брахман арийский.

– А ты, смотрю, парень веселый, что Буратино, – откликнулся водитель, – тебя бы в передачу «Аншлаг». Такие языкатые девчатам нравятся. Да, красавица? – водитель фамильярно подмигнул Ане.

Аня растерянно улыбнулась. А я так и не понял, издевается водитель надо мной или действительно восхищается моим сомнительным остроумием. Все-таки передача «Аншлаг», если вдуматься, – это нижняя грань нравственного падения. Del Piero и друг его Del Buratino.

– Можно я сигарету у вас возьму? – спросил я и потянулся к пачке прилуцкой «Примы», лежащей на приборной доске.

– Бери, конечно, – кивнул водитель.

Зажигалка, к счастью, находилась в кармане шорт. Я ее оттуда извлек и щелкнул кремнем.