Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

Ведь они тоже принадлежали к развивающимся странам и провозгласили себя авангардом «Юга», т. е. развивающегося мира, в борьбе против «эксплуатации» «Севера», т. е. индустриального мира. Их задача, говорили они, состоит в том, чтобы провести перераспределение богатства, накопленного Севером, и передать его Югу. И на первых порах другие развивающиеся страны, заботясь об экспорте своих товаров и общих перспективах развития, громко приветствовали победу ОПЕК и заявляли о солидарности с ней. Это было как раз в то время, когда широко обсуждался «новый мировой порядок». Но новые цены ОПЕК отбросили остальной развивающийся мир далеко назад. И в качестве помощи другим развивающимся странам некоторые экспортеры нефти приняли программы предоставления займов и поставок нефти. Однако их главным ответом на вызванную повышением цен реакцию были выступления за широкий «диалог между Севером и Югом», между развитыми и развивающимися странами, в попытке увязать цены на нефть с другими вопросами развития, цель которых – все то же глобальное перераспределение богатства.

В 1977 г. в Париже состоялась конференция по международному экономическому сотрудничеству, которая должна была решить вопрос о диалоге между Севером и Югом. Некоторые промышленно развитые страны согласились участвовать в ней, надеясь обеспечить доступ к нефти. Французы, все еще негодующие по поводу ведущей роли Киссинджера в период нефтяного эмбарго и давно завидовавшие позициям Америки на Ближнем Востоке, способствовали проведению этого диалога, видя в нем альтернативу американской политике. Другие страны относились к нему более спокойно, считая, что такой диалог может сгладить конфронтацию между экспортерами и импортерами и создать некий противовес повышению цен. Хотя диалог, поглощая массу усилий, шел в течение двух лет, в конечном счете он мало что дал. Участники не смогли договориться даже по вопросу о коммюнике. Для остального развивающегося мира гораздо важнее в практическом смысле оказалась не возвышенная риторика в Париже, а суровая реальность – неспособность затронутых депрессией рынков индустриальных стран принять их товары[529].

Саудовцы против шаха

Представления под названием «заседания ОПЕК» превратились к середине 1970-х гг. в первоклассные зрелища. Мир следил за ходом совещаний ОПЕК с их помпой, драматизмом и перипетиями. На лету подхватывались любые прогнозы о будущем мировой экономики и реплики того или иного министра, проходившего по вестибюлю отеля. Нефтяной жаргон ОПЕК – все эти «разницы в тарифах», «сезонные колебания», «обеспечение запасов» – стал теперь языком государственных чиновников, политиков, журналистов и финансистов. Хотя в тот период ОПЕК обычно называли «картелем», она по сути таковым не была. «ОПЕК можно назвать клубом или ассоциацией, но, строго говоря, никак не картелем», – заметил в 1975 г. Говард Пейдж, бывший координатор Exxon по Ближнему Востоку. В качестве доказательства он ссылался на словарь Фанка и Уагналла, который определял картель как «объединение производителей в целях регулирования цен и объема продукции по какому-либо товару». ОПЕК, безусловно, стремилась устанавливать цены, но не объемы нефтедобычи – во всяком случае, пока. Ни квот, ни лимитов на объем нефтедобычи не существовало. На рынке был действительно один хозяин, но не какой-то картель, а «относительно неуправляемая олигополия», как говорилось в одном определении. В этот период большинство экспортеров вели добычу на полную мощность. Исключение составляла Саудовская Аравия, которая привела объем добычи нефти в соответствие с задачами своей ценовой политики.

На критику в свой адрес в связи с повышением цен экспортеры обычно указывали, что структура цены, которую потребители платят за нефтепродукты в пересчете на баррель нефти, четко показывает, что правительства индустриальных стран забирают себе в виде налога больше, чем страны ОПЕК получают при своей отпускной цене. Так обстояло дело в Западной Европе, где высокий налог на бензин имел длинную историю. Например, в 1975 г. около 45 % того, что западноевропейский потребитель платил за нефтепродукты, шли правительству, и только 35 % приходилось на цену ОПЕК. Остальные 20 % уходили на транспортировку, переработку, прибыль розничной торговли и т. д. Это объяснение было не столь верным для Соединенных Штатов, где на долю налога приходилось лишь 18 %, а доля экспортера ОПЕК составляла порядка 50 %. В Японии правительство забирало 28 %, 45 % получала ОПЕК. Но как бы то ни было, в ответ на заявления ОПЕК правительства стран-потребителей говорили, что внутри своих границ они вольны облагать граждан каким угодно налогом, это является их внутренним делом и что макроэкономические последствия взимаемых ими налогов с продаж и так называемого «налога ОПЕК» отличаются в корне.

Однако главная проблема была в том, что всех ждет в будущем. В 1974–1978 гг. страны – потребители нефти тревожил один простой вопрос: будет ли по-прежнему расти цена на нефть, или она останется более или менее стабильной и таким образом фактически снизится в результате инфляции? От ответа на этот вопрос зависело, помимо всего прочего, произойдет ли экономический рост или наступит спад, повысится уровень безработицы и инфляции, а также каково будет направление потоков в десятки миллиардов долларов по всему миру. Хотя в ОПЕК, как обычно утверждалось, существовал серьезный раскол между «радикалами» и «умеренными», этот же вопрос лежал и в основе постоянного спора между двумя крупнейшими производителями нефти на Ближнем Востоке – Саудовской Аравией и Ираном. Это было давнее соперничество. В 1960-е гг. эти две страны боролись за то, кто будет добывать больше нефти. Теперь между ними шла борьба за цены и за первенство.

Для шаха повышение цен в декабре 1973 г. было величайшей победой, и победой в огромной степени его личной. С этого момента он предвкушал свой «звездный час» – перспективу, по-видимому, нескончаемых доходов, обеспеченных как бы по воле божественного провидения, для реализации своих амбиций и создания, как он называл, Великой иранской цивилизации, а заодно и решения растущих внутренних экономических проблем Ирана. «Одна из немногих вещей, которые любит мой муж, – как-то в середине 1970-х гг. заявила супруга шаха, – это управлять самолетом, автомобилем, катером – одним словом, он любит скорость!» Свою любовь к скорости шах и стремился перенести на всю страну, пытаясь втолкнуть Иран в XXI столетие. При этом он игнорировал сумятицу и разброд, которые вызывала такая поспешность, а также возмущение и подавленность тех, кто не разделял его увлечение модернизацией. Иран, вещал шах, станет пятой крупнейшей индустриальной державой мира – новой Западной Германией, второй Японией. «Иран встанет в один ряд с важнейшими странами мира, – горделиво заявлял он. – Все, о чем можно только мечтать, будет здесь осуществлено».

Потеряв чувство реальности в результате огромного притока нефтедолларов, шах оказался полностью во власти своих амбиций и проектов. Он также стал неукоснительно придерживаться всех атрибутов имперской власти. Кто мог осмелиться не согласиться с шахом, предостеречь, принести плохую весть?! Что касается критики по поводу повышения цен, шах был настроен скептически и не придавал ей особого значения.