Саласюк От июня до июня - Неизвестно

Операция оказалась подготовлена бездарно. Гарнизон легко отбил партизан­скую атаку, а затем немцы и полицаи сами перешли в наступление и преследовали уходящих партизан несколько километров. Погибло огромное количество людей.

Бойцы отряда были потрясены происшедшим - такие потери отряд нес только во время блокады. Невольно партизаны стали сравнивать эту операцию с теми, кото­рые прежде проводил сам Пранягин. И сравнение это складывалось отнюдь не в пользу новоявленного для пранягинцев начальства.

Вот тут-то, как келейно решило командование соединения, потребовалось пе­реключить внимание бойцов на нечто иное, отвлекающее от неумелости этого ко­мандования организовывать боевые операции. Начался поиск внутреннего врага.

Семен Филькштейн дремал в медленно двигавшихся по лесной дороге санях. Неожиданно лошадь рванула, и лежавшая рядом на сене винтовка соскользнула в сугроб. Семен заметил пропажу оружия минут через десять-пятнадцать.

- Эй, ребята, останови! Слышь! Винтовка пропала. Соскользнула, наверное, черт. Найди ее теперь в этом снегу! - И он соскочил с саней, побежал обратно вдоль санного следа, выглядывая пропажу.

- Ты чего? Куда это бежишь? А ну назад, в сани!

- Да винтовка, понимаешь, пропала... - неуверенно-растерянным голосом ска­зал Филькштейн. В лесу за утерю оружия - смерть.

- Что? Пропала винтовка?! Ты понимаешь, что говоришь, а? А ну в сани! - приказал командир отделения, ехавший в санях следом. - Приказываю! В штабе разберемся, как это винтовки пропадают.

Семен ехал к начальнику штаба, надеясь, что тот действительно станет раз­бираться. Он был уверен - стоит пробежать обратно по следу версты полторы, и в снегу на обочине найдется винтовка. Зачем ему бросать оружие - не дезертир же он. Ведь эту же винтовку он лично принес в отряд, уходя из Слонимского гетто. И не знал он, что винтовку подобрали те, кто ехал на следующих за ним санях. Подобрали - и спрятали.

Начальник штаба сухо выслушал его объяснения, приказал выйти. Семен вы­шел. Маялся в тоске, на душе сделалось противно, но в худшее не верилось. По­шел по нужде.

- Стой, - сказал один из трех стоявших у штабной землянки вооруженных бой­цов. - Приказано тебе стоять.

Тут вышел командир отделения. Прошел мимо не глядя. На ходу бросил: «За мной!» Он пошел, за ним те трое. Семен оглянулся на них ошалело.

- Не оглядывайся, - глядели со злостью. Оружие, как и положено при конвои­ровании, взяли в руки. Отвели метров на триста, поставили под раскидистым ду­бом. Семен все еще не верил в происходящее.

- Как же так, ведь я не враг, ребята. Ведь это случайность. Я ее найду - она там, на дороге. Я в бою добуду... я же не хотел, я не нарочно... какая мне выгода, я же сам пришел в отряд, мы же вместе... - лепетал он.

- Молчи, морда жидовская. Выгоду все ищешь. Ты ее получишь. За утерю ору­жия в боевой обстановке приговариваешься к смертной казни, - сказал командир отделения. - Пли! - И грохнул негустой залп.

Пранягину, извратив факты, доложили о случившемся только назавтра.

Следующей убили Гуту Зальцман. Поступил приказ по соединению - сдать зо­лото.

Первыми драть со слонимских евреев золото начали, естественно, немцы. По их приказу полиция хватала среди бела дня человек триста пятьдесят-четыреста, кто под руку попадется - от детей до стариков. Евреев, конечно же. И гебиткомис- сариат объявлял, что на слонимское еврейство налагается контрибуция, - указы­валось чего и сколько должны несчастные слонимцы-евреи великому рейху, черт бы его побрал. И евреи собирали. Если к указанному сроку не успевали, залож­ников без промедления расстреливали и набирали новых. А размер контрибуции увеличивали.

В партизанских отрядах по приказу из Центра собирали золото, валюту - все, что имеет ценность, - для победы. Собирали с обывателей по селам и местечкам, где только можно было.

Гута не сдала мамино обручальное кольцо. Маму убили в гетто, и колечко было последним из того, что у девчонки осталось от некогда большой семьи, от роди­телей.

Адъютант начштаба отряда тотчас застрелил Гуту по приказу своего шефа.

Пранягин глядел на лежавшее у него на ладони колечко, из-за которого так легко и быстро убили двадцатилетнюю девчонку, а Дина смотрела на него. Его душу страдальчески мучили два противоречивых чувства - одно отказывалось воспринимать эту реальность, другое толкало броситься и убить этих гадов, урода начштаба и его адъютанта.

Дина взяла колечко, внимательно осмотрела его.

- Это не золото, - сказала она. - Позолота. Тяжелое, может быть, серебряное.

Проверили, так и оказалось.

- Что теперь делать? - спросил сам себя Павел Васильевич. И, помолчав, себе же ответил: - уже не сделаешь ничего.

То, что произошло потом, переполнило чашу терпения 51-й роты.

Трое разведчиков, узнав от местного крестьянина, что их лесник работает на немцев, расстреляли его по приказу командира разведгруппы. Надо было бы про­верить, что да как на самом деле, ведь на новой территории находились, людей местных совсем еще не знали. Поспешили, конечно. А потом выяснилось, что лесник - друг командира соединения Комаровского, а тот крестьянин, что на него навел, провокатор. И когда дошло до разбирательства, двое дружно переложили вину на третьего - это якобы он втянул их в грязное дело. Этим третьим был Бо­рис Шухмер, подпольщик из Слонимского гетто.

Приехал сам командир соединения. И парня без всякого суда пристрелил лично начштаба отряда в присутствии командира соединения. Чем выше судья, тем по­четнее при нем роль палача. Двоих других наказали тремя днями тяжелых работ. Пронягина даже не уведомили.

- Что происходит? - не понимали бывшие подпольщики, партизаны из 51-й роты. - Очень похоже, что осуществляется антиеврейский террор, геноцид чистой воды. В чем евреи будут виноваты завтра, а может быть, их расстрелять всех сразу, как это практикуют немцы? - спрашивали партизаны друг друга.

Они построились у штаба отряда и потребовали объяснений. Простояли на мо­розе несколько часов, но к ним никто не вышел. Наутро роту построили приказом, оружие приказали положить на землю. Вокруг - остальные роты отряда с оружи­ем наготове, лица решительные. Боевые товарищи по оружию. Что им говорили комиссар, начальник штаба, командир соединения, коль так серьезно они готовы были видеть врагов в тех, с кем вместе громили вражеские гарнизоны, прорыва­лись из блокады, голодали? Командир соединения зол и суров - по лицу видно. Усы воинственно торчат в разные стороны. Каленым железом готов выжигать не­повиновение. Тут же Пранягин с опущенной головой. Молчит. Не молчит комис­сар соединения, коммунист, представитель от всех инстанций - ЦК и обкома. Он сейчас скажет партийную правду.

- То, что вы здесь вчера совершили, - контрреволюционный бунт! Все это бу­дет пресечено. Зачинщики - разоблачены. Многие из вас - сыновья богачей, бело­ручки, нарушающие порядок...

Песах Альперт вытянул руки ладонями вверх.

- Посмотрите, генерал. Это пролетарские мозоли. У кого из нас белые, барские руки?

Рота протянула руки командиру соединения. Дина и здесь вылезла вперед.

- Вы называете себя коммунистом, - сказала она, обращаясь к командиру сое­динения Комаровскому. - Но коммунист - это интернационалист в высшей степе­ни. Ленин был таким. А вы - разжигаете в отряде национальную рознь и вражду. Прежде у нас такого не было. Вы Торквемада и черносотенец. То, что вы сделали с нашими товарищами, - это суд Линча.

- Ты - зачинщица мятежа! - дрожа от злобы толстыми щеками и холеными усами, еле сдерживая себя, чтоб не сорваться на крик, ответил командир соедине­ния. - И дорого за это заплатишь. И за свои слова тоже.

Он мог ее застрелить здесь, прямо сейчас, имел такие права, но не рискнул. Во- первых, тут был Пранягин и преданные ему бойцы, да и потом, беременная она, все уже видели. Но 51-ю роту приказал расформировать, распределив ее людей между другими ротами. Пранягин, зная, что командир соединения слов на ветер не бросает, особенно когда речь идет о мести, отправил этой же ночью Дину в Святицу, дав ей надежных провожатых.

- Павлик, родной, будь осторожен, - обнимая и целуя его на прощание, гово­рила Дина. - Это опасные люди, страшные. От них всего можно ждать. Послушай меня - для них ты чужой. Ведь им не люди важны, а должности. Раньше я думала, что коммунистическая партия - отряд единомышленников. Теперь вижу, что всем руководит кучка злобных карьеристов, людей бесчеловечных. Жестокость они вы­дают за принципиальность. Берегись их. Я боюсь за тебя, Павлик.

- Ты все преувеличиваешь. Ты расстроена, у тебя нервное потрясение, поэто­му не можешь объективно оценивать ситуацию, - успокаивал любимого человека Пранягин. - То, что произошло, в большей степени трагическая ошибка, заблуж­дение, которое можно объяснить нашей военной ситуацией.

- Ничем, кроме человеконенавистничества, ее нельзя объяснить.