Саласюк От июня до июня - Неизвестно

У костра возникла по-товарищески счастливая атмосфера искренности и даже романтичности. И составляющими ее были темнота летней ночи, пламя костра, молодость партизан, доверительный рассказ командира, треск сгораемых сучьев да чуткая легкая грусть, свойственная молодости как предвестница влюбленности.

- Уже уходите, Павел Васильевич? Можно я с вами? Провожу вас. - неожи­данно даже для самой себя вдруг сказала Дина, когда Пранягин поднялся и при­вычным движением расправил пальцами гимнастерку под ремнем. Девушка в гимнастерке, словно на светском рауте, а не у партизанского костра после боя грациозно протянула ему навстречу руку. И сделала это без кокетства, а так есте­ственно, словно с детства привыкла, что кавалеры всегда к ее услугам, чему еще сами и рады, что, впрочем, и было правдой. И Павел Васильевич тотчас подставил свою руку для опоры, и они вдвоем неспешно зашагали вдоль костров, горящих во тьме августовской ночи.

Мало кто обратил на это внимание - все больше говорили о бое, о погибших товарищах, о трофеях, о спасенных от смерти, - но те, кто заметили, с удивлени­ем поглядели им вслед. Бывалые партизаны не видели прежде, чтоб их командир выступал в роли галантного кавалера - он вообще к женщинам не подходил. Все мысли и заботы его были только об отряде. А слонимцы, не раз пытавшиеся поу­хаживать за прелестной блондинкой и все как один отказавшиеся впредь от этой затеи, давно поняли, что легче добиться взаимности у нильского крокодила, чем у этой вредной, ехидной и ядовитой на язык по отношению к парням девицы. Не­возможно было представить, чтоб «железная Дина», как говорили о ней за глаза, выказывала кому-либо симпатии. И вот - пожалуйста.А Пранягин, смелый, даже геройский партизан и решительный командир, вдруг почувствовал себя неуверенно, не находил темы для беседы, оказавшись один на один с симпатичной девушкой.

Шли сначала молча. Затем Пранягин сожалеюще посетовал:

- Эх, что-то не то я наплел ребятам. Надо бы их воодушевить, приободрить, настроить на партизанскую жизнь, а я - про звезды, про университет.

- Все вы сказали правильно, Павел Васильевич, - ласково ответила Дина. - Про звезды и неоткрытые острова нам никто не говорил, а так хочется.

- Чего вам хочется?

- В звездное небо полететь, океан переплыть.

- Да, здорово бы. Вот разобьем немцев, пойду в штурманы. Или летчики. Буду, как Чкалов, летать из Америки в Россию и людей возить.

- И я с вами, можно?

- Конечно. Буду только рад, Дина.

- Мне приятно, Павел Васильевич, что вы запомнили мое имя.

- У меня как у математика хорошая память.

- А девушка у вас в Казани осталась? - приподняв бровь, Дина сбоку глядела ему в лицо.

- Да нет, - засмеялся лейтенант. -У нас на матфаке занимались почти одни пар­ни. Девчонок страх как мало училось. А на филфаке, наоборот, - много.

- И что ж, ни одна филологиня вам не приглянулась? - не отступалась от темы Дина.

- Наверное, нет. А то бы познакомился, подружился.

- И вы, что же, никого не любили?

- Любил, - просто ответил Пранягин. - Своих родителей, братьев, сестер. Вол­гу любил. И сейчас их всех люблю. Теперь, когда не могу их увидеть, так сердце иной раз заболит о своих родных, о своей Волге. На Волге жить - это вообще большое счастье, я думаю.

- Почему же?

- Да ведь Волга же! Такая река - сказка! Волга - это целый мир. Нет больше такой. Широкая, как море, могучая.

- Как в песне про Волгу, да?

- Лучше. Волгу видеть надо да проплыть по ней - вот тогда её узнаешь!

- А вы можете Волгу переплыть?

- Конечно! Я же волжанин. Как Чкалов. А Чкалов уже с восьми лет Волгу пере­плывал. Знаешь Чкалова?

- Да вы уж говорили о нем, Павел Васильевич. И, конечно, хоть мы в Казан­ском университете не учились, но все же не такие темные, чтоб и про перелет Чкалова в Америку не слышать.

- Да, конечно, о Чкалове все слышали. А сама-то ты, говорят, из богатых.

- Говорите прямо, как хотели - «из буржуев», да? Так хотели сказать?

- Ну. - пожал плечами, улыбаясь.

- Из буржуев, - вздохнула Дина, - уж извиняйте. Но я исправляюсь, почти це­лый год я - рабочий человек. Посмотрите на мои руки. - Она протянула перед собой ладошки. - Вот они, трудовые мозоли. Нет, вы потрогайте.

Пранягин несмело взял ее ладошки в свои.

- Действительно, - сказал он удивленно, - мозоли. И все же, знаешь, что ты из богатой семьи сразу видно - воспитаньице, что ли, выдаёт и то, как ты себя дер­жишь. А с другой стороны, совсем не похожа на буржуйку. Я смотрел сегодня в бинокль, как ты бежала с автоматом, - просто сорви-голова, казак-девка! Атаман! И как ты в партизанах-то оказалась?..

- А что ж, не нравится?

- Почему, нравится.

- Что, что нравится, говори!

- Нравится, что ты здесь, у нас в отряде. У меня в отряде.

- А я - нравлюсь?

- Ну, ты спрашиваешь. Тут и спрашивать не надо.

- Так нравлюсь, говори, нравлюсь?..

- Да, конечно, очень нравишься.

- Ну тогда давай целоваться, раз обещал. Сам ведь пригласил.

- Я обещал?.. - глупо улыбаясь, проговорил грозный командир отряда. - Глу­пости какие-то.

- И вовсе не глупости. Намекал, когда про лук говорил. И к тому же вон в какую глушь завел. - Действительно, свет костров оставался за деревьями. - Лук я не ела. Или ты хочешь отказаться от своего обещания? Обмануть меня хочешь, да? - Дина улыбалась, чувствовала себя счастливой и бесшабашной.

- Да нет. Чего уж отказываться. - Все еще не зная на что решиться, растерян­но пробормотал изумленный Пранягин. Год партизанской войны превратил его в выдержанного, мужественного, осторожного человека, сурового бойца. Но вот почувствовал ладонью острый девичий локоток, тонкую, гибкую девичью талию, взял в свои руки ее ладошки и заволновался, заробел, как первокурсник. Да и то сказать - никакого донжуанского опыта у него не имелось.

- Ну вот. А то обманывать девушку - стыдно. Только я вот не умею целоваться, а ты?

- И я не умею, - забыв, что он командир, пробормотал Пранягин.

- Придется учиться, товарищ командир. - прошептала Дина и подняла на Пранягина свои огромные сияющие глаза...

***

Любовь Пранягина и Дины стала главной темой разговоров в отряде. А они и не скрывали своих чувств, и стоило на них только посмотреть, становилось ясней белого дня - молодые, ужас какие влюбленные, и у них медовый месяц. Их как магнитом тянуло друг к другу. Они просто не могли друг от друга оторваться. И если были не вместе, то думали только друг о друге. Где бы ни был Павел Васи­льевич, что бы ни делал касательно боевых или хозяйственных вопросов отряда, он от всех дел неизменно приходил к тому месту, где должна быть Дина. Его про­сто словно под гипнозом поворачивало в ее сторону, а ее, конечно же, точно так же тянуло к нему. И если бы кто-нибудь решился провести такой эксперимент - за­вязать крепко Павлу и Дине повязкой глаза и развести их в разные концы бескрай­него, темного белорусского леса, а потом отпустить, а повязок не снимать - пусть ищут до скончания века друг друга, то они бы за час или три, а все равно нашли бы один одного и с завязанными глазами. Их сердца были настроены друг на дру­га - на любовь, на счастье, на взаимность, на полное доверие.

Командир широко известного в округе партизанского отряда Павел Пранягин ясно отдавал себе отчет, что жизнь сотен людей зависит от него. От того, как он обдумает и спланирует очередную операцию, как побеспокоится об обеспечении людей продовольствием, насколько серьезные примет меры по пресечению про­никновения в отряд шпионов и предателей. И Пранягин делал, выполнял, при­казывал и контролировал все в жизни отряда, как и в предыдущие месяцы: ясно, четко, энергично и добросовестно. Он оставался прежним Пранягиным - грозным командиром, умным, вдумчивым, распорядительным и заботливым руководителем. С той лишь разницей, что теперь он был счастливым, как небожитель, как поэт на пике творческого успеха. Его открытое, ясное лицо словно бы стало еще светлее, решительнее - оно стало вдохновенным. Энергия, с которой комотряда Пранягин и до этого руководил всем в партизанской жизни, словно удвоилась и благодатно сказалась на успехах отряда.

Вскоре после разгрома вражеского гарнизона, освобождения узников гетто в Коссово, отряд провел блестящую операцию по разгрому школы пулеметчиков в Гавиновичах.

- Тут палка о двух концах, - говорил Пранягин на совещании с командирами рот. - Или ты захватишь пулемет, или сам получишь из пулемета. Риск большой. Но само звание партизана - это уже риск для жизни. Значит, рисковать будем, но обдуманно.

- По сведениям наших разведчиков, в школе обучаются 50 полицаев плюс немцы-инструкторы, - докладывал начальник штаба, - всего не более шестиде­сяти человек. Но на вооружении у них не меньше двадцати пулеметов. Вокруг гарнизона вырыты траншеи, сооружены доты.

- Как видите, - подытожил Пранягин, - орешек крепкий. Я думаю, что полиц- маны чувствуют себя там в безопасности. Значит, не воспринимают всерьез воз­можность нападения на них. А мы ударим! Быстро, решительно, чтоб ни один их пулемет не успел заработать. И в успехе я уверен.