За чертой - Александр Николаевич Можаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда приезжает ко мне Носач. У моего шалаша разводим костерок, печём картошку и пойманную в самолов рыбу. Выпиваем сотку-другую…
– Всё равно переборем бандерву! – горячась, говорит он. – У них своё, а у нас своё! Мы как были Войском Донским, так и остались им, и этого из нас не вытравить! Под себя народ не переделают… И на таможне порядок наведём!..
Я понимаю, в такие минуты он больше убеждает не меня, а самого себя, но дипломатично молчу, не спорю.
Озираясь по сторонам, он вдруг переходит на шёпот, словно боится, что нас могут подслушать здесь:
– Саня, вот фотоаппарат… Не смотри, что маленький – качество… Мне из Германии привезли… Нужны фото всей контрабанды. Кроме тебя, никто не сделает – ты на острие…
– Хочешь кинуть Блажеёнка отсюда?
– Да ну… Пустое дело. Что такое Блажеёнок – тьху и растёр. Наладишь его – завтра такого ж пришлют…людям легче не станет. Мне, Сань, удавка нужна, чтоб держать их на жёстком поводке. У меня люди толпами идут с жалобами, а я помочь ничем не могу…
* * *
В распахнутой голубой рубахе, босиком по тёплой предвечерней траве, вразвалку шагает ко мне через поле отец. Я узнаю его издали по светлой кепке, по неспешной походке, по голубой рубахе… Возвращаясь из Луганска в хутор, он всегда заходит ко мне. Подойдя, ставит у шалаша сумку, рядом бросает снятые туфли со вставленными вовнутрь носками. Рубаху вешает на ветку растущего у шалаша вяза.
– Эх, так бы босиком ходил и ходил! – обнимая меня, говорит отец.
– Есть будешь? – предлагаю я.
– Кто ж на бахчу ходит есть?! – смеётся отец. – Выкатывай «рябого»!
Из кучи, прикрытой от солнечного зноя ворохом свежей травы, выкатываю самый здоровый арбуз. Лезвие ножа лишь касается его рябого бока, арбуз, звонко хрустнув, лопается.
– Вот это другое дело! – разламывая надвое здоровую скибку, говорит отец и, осмотрев округ всё моё поле, начинает неспешный рассказ:
– Помнится, в сорок третьем на этом же месте была бахча. Только немца прогнали – колхоз в руинах, на коровах пахали. Председателем был Черенков Михаил Устинович, комиссованный по ранению. Ранило его под Лисичанском. Голень раздробило на части. Повезли в санитарном поезде в тыловой госпиталь, а в Чеботовке состав на долгое время застрял – с Миллерово пропускали военные эшелоны. Выглянул Михаил в окно. Видит: хуторяне на мельницу приехали. Кричит им: «Передайте Мане, пусть прибегит. Попрощаемся, а то, может, уж и не свидимся больше». Маня хватает коляску, на какой сено таскала, и бегом в Чеботовку. Сразу к начальнику медсанбата: «Отдайте мне мужа, я его сама выхожу». – «У него ранение серьёзное, специалисты нужны». – «У нас в школе госпиталь организовали – есть специалисты. А я его подкармливать буду – быстрее на ноги вскочит». Уговорила, – отдали. Притянула Маня его на коляске домой, а какие тут у нас «специалисты» – только зелёнкой помазать да перевязать. Кое-как срослась у Михаила нога, а ступня на сторону вывернулась, да так и осталась. Комиссовали. Поставили председателем колхоза. А тут, куда ни кинь, везде клин – разруха… А был председатель с хитринкой. Именно здесь, где единственная дорога с Луганска на Миллерово, и посадил он с дальним прицелом бахчу. Нам с Митрием Власовичем было тогда по пятнадцать лет, но в колхозе уже работали. Вызвал нас председатель к себе и говорит:
«Поручаю вам самую ответственную работу – бахчу сторожить».
Вот, думаем, нашёл «ответственную» работу, – лежи день и ночь вверх пузом и знай лишь арбузы уминай. А он говорит дальше:
«Заметите идущую машину, спрячьтесь и не высовывайтесь, как будто и нет вас. Дождитесь, когда подзагрузится – накрывайте и сигнал из ружей давайте. А дальше моё уж дело…»
А потом добавит мало тогда понятное нам:
«Глядите не проспите – одна надежда на вас… Да с переполоха не застрелите. Мне стреляные не нужны».
Всё как наказано, так и действуем. Затаились в травах, ждём. Вот едет полуторка. Притормозила. Вылез водитель. Здоровенный дядька. Стал на подножку, смотрит округ – нет никого. Соскочил и давай арбузы в кузов кидать. Только загрузился – в кабину, а там уж два хлопца сидят:
«Всё, дядя, приехал!»
Глянул водитель, а пацанам-то всего по пятнадцать лет.
«А ну, шпана, кыш из машины, а то я вам!..»
А «шпана» двухстволочки ко лбу его подводят:
«Не балуйся, дядя. Присядь тихонечко на подножку и сиди смирненько, чтоб мы тебя не попортили. Ты нам целехонький нужен».
Влезает Митрий Власович на кабину, чтоб лучше слыхать было, – бахает пару раз. Председатель выстрелы услышал – на коня и галопом сюда. Подлетает, не слезая с коня, в кузов заглядывает. Как ахнет кнутом о землю:
«Ах ты, сукин ты сын!.. Народное добро расхищаешь?! Десять лет!.. Десять лет за такое!..»
«Да я… Да простите… Да у меня дети…» – не скрывая слёз, плачется водитель.
«У тебя дети?.. А колхозные дети тебе не дети?.. Они хлеб для тебя растят, а сами макуху едят, и то не кажен день… Десять лет!.. Десять лет расхитителю…»
Плачет водитель во весь рот, молит его простить. Покричит-покричит Михаил Устинович, но смягчит своё сердце, уступит:
«Ладно, детей твоих жалко, не стану губить твою жизнь. Неделю будешь с тока на элеватор зерно возить. Отработаешь – мы тебе справку выдадим, что ты обломался и на ремонте у нас стоял…»
Радостный, что так всё счастливо обошлось, возит тот день и ночь зерно на элеватор. А через неделю, как и было договорено, выдаёт ему председатель нужную справку, жмёт на прощанье руку:
«Будешь ехать через бахчу – притормози. Там ребята для тебя уже рябеньких подсобрали, накидают в кузов, повезёшь, детишек порадуешь».
А нам прежнее задание – отловить нового шалопая. И скоро опять:
«Ах ты, сукин сын! Народное добро расхищаешь?!.. Да я тебя…Десять лет! Десять лет расхитителю народного добра!..»
Бывало, наш колхоз первым по району завершал сдачу зерна.
* * *
Каждое утро, едва сходила с травы роса, с Верхнего хутора приходил моложавый старик Захарыч. Захарыча знаю давно, он наш хуторской. Лет пять тому овдовел, зиму погоревал, а с весны Валька Сычёва, соседка Павла Николаевича, нестареющая весёлая баба, наняла его посадить картошку, так и прижился он с тех пор в примах на другой стороне границы.
– Атаман! – сиплым голосом окликает Захарыч.
Выхожу из шалаша, киваю головой.
– Атаман, я у тебя травок нарву.
– Рви, – усмехаюсь я.
– Я ж предупреждаю – не подумай, что
