Лицом к лицу - Александр Николаевич Кутатели

Этот ответ возмутил Жордания.

— Ну, как знаете! — угрожающе заявил он. — Если вам не угодно согласиться с нашими условиями, то за последствия мы не отвечаем. В конце концов, если вы не доверяете команде бронепоезда, то с таким же основанием и она может не доверять вам. Теперь как знаете! До свидания! — резко оборвал Жордания разговор.

Однако положение складывалось не в пользу закавказских правителей. На участке Агтагля — Акстафа скопилось уже шестнадцать воинских эшелонов и несколько пассажирских и почтовых поездов.

Когда об этом стало известно в Тифлисе, правительство всполошилось.

Войдя в кабинет заместителя председателя военной секции Совета рабочих и солдатских депутатов Еленина, Жордания уже заискивающе обратился к нему:

— Создалось сложное и угрожающее положение, товарищ Еленин. Эшелоны не только отказываются сдать оружие, но и требуют разоружить бронепоезд. Я попросил бы вас выехать на станцию Агтагля и организовать там пропуск эшелонов в сторону Баку.

— Ной Николаевич, ведь я предупреждал… А теперь, смотрите, какая каша заварилась, и мне расхлебывать ее, — недовольно ответил Еленин.

— Вы правы, поторопились мы, не подготовились как следует. Но что поделаешь, нужно найти выход…

— Ладно, постараюсь сделать все, но только при условии — не требуйте больше разоружения солдат.

Жордания был так перепуган тем, что эшелоны из Караяз и Пойлы могут повернуть на Тифлис, что сейчас же дал безоговорочное согласие.

Еленин направил на станцию Агтагля членов Исполнительного комитета Тифлисского Совета рабочих и солдатских депутатов Сивенко, Крупко и Митюхина.

Кроме того, Жордания обратился по телеграфу от имени Закавказского краевого центра Советов к Бакинскому Совету с предложением направить в район Акстафы свою делегацию, для того чтобы уладить конфликт.

Это решение было сообщено Абхазава. Командиру бронепоезда предписывалось «ввиду изменившихся обстоятельств», избегая столкновения с эшелонами, направить бронепоезд в Елизаветполь, там разоружить его и спустить с рельсов.

Однако Абхазава успел уже к этому времени заручиться согласием Магалова и Рафибекова на участие в разоружении эшелонов и поэтому стал убеждать краевой центр не отказываться от намеченной операции.

Обнадеженный тем, что Абхазава располагает теперь «пятитысячной армией», Ной Жордания взял снова твердый тон.

Восьмого января Абхазава получил из Тифлиса приказ, развязывавший ему руки:

«Предложите эшелонам оставить артиллерию и пулеметы и хотя бы половину винтовок…»

Приказ об отправке бронепоезда в Елизаветполь был, по существу, аннулирован.

На другой день разговор с Тифлисом вел Магалов, уже успевший оказать помощь бронепоезду в задержании эшелонов.

Магалова из Тифлиса спрашивали, как обстоят дела и необходима ли ему помощь.

— На станции Долляр, — последовал ответ, — сейчас стоят семь эшелонов, на станции Акстафа — три. Ваша помощь выразится в недопущении дальнейшего движения эшелонов со станции Навтлуг, пока не будут разоружены эти эшелоны.

— Надеемся, — сообщили из Тифлиса, — на разоружение всех десяти эшелонов. Желаем успеха.

Магалов и Абхазава встретились на вокзале в Елизавет-поле. Полковник приехал из города на станцию в полковом фаэтоне. Его сопровождали начальник штаба полка капитан Андроникашвили с приехавшими из Тифлиса ротмистром Эхвая и корнетом Тархан-Моурави.

Полковник Магалов — высокий мужчина в серой шинели и каракулевой папахе — поздоровался с Абхазава и его помощниками Макашвили и Макарашвили.

В бронепоезде, в купе у Абхазава, сейчас же после встречи началось совещание. Председательствовал Магалов.

— Принципиальное согласие на разоружение эшелонов уже получено, — сказал он. — Помимо бронепоезда, в нашем распоряжении шестьсот всадников моего полка, а также отряды Рафибекова и Тиграняна, насчитывающие свыше пяти тысяч человек. Полагаю, что этого вполне достаточно, чтобы справиться с поставленной перед нами задачей. Не будем тратить времени. Эшелоны с фронта подходят один за другим. Не в наших интересах ждать, когда здесь соберется большое количество солдат. Штаб-ротмистр, — обратился он к Абхазава, — я рекомендую немедленно телеграфировать начальнику станции Акстафа, чтобы без вашего разрешения он не выпускал ни одного эшелона. Пусть предупредит солдат, что путь после Акстафы минирован. Через час мы начнем отправлять в сторону Шамхора эшелоны. Разоружение будет проводиться в Шамхоре.

Абхазава дал телеграмму начальнику станции Акстафа, и спустя некоторое время бронепоезд двинулся из Елизавет-поля в Шамхор. Вслед за бронепоездом в том же направлении проследовали составы с отрядами Рафибекова и Тиграняна.

Елизаветполь и Шамхор превратились в военный лагерь. Кое-где даже вырыли окопы. Вся площадь перед елизаветпольским вокзалом была забита фургонами, арбами, двуколками. На перроне толпились офицеры. Из города приехали Рафибеков, Тигранян, члены Азербайджанского национального совета; мусаватисты Расул-заде, Мамедов, Визиров и Риза-хан. Рафибекова сопровождал майор турецкой армии, одетый в штатское. Приближение к границам Закавказья «единоверной» турецкой армии внесло оживление в ряды азербайджанских националистов. С помощью турок они надеялись свергнуть в Баку советскую власть.

Узнав о военных приготовлениях в Елизаветполе и на станции Шамхор, представители эшелонов вынуждены были задержать в качестве заложников прибывших в Акстафу делегатов Исполнительного комитета Тифлисского Совета. Дальнейшие переговоры с Магаловым и Абхазава были бесполезны. События развивались так, как этого желали меньшевики, дашнаки и мусаватисты.

Среди азербайджанских крестьян велась бешеная шовинистическая агитация, разжигался религиозный фанатизм.

Расул-заде провозгласил Грузию союзницей Азербайджана.

— Яшасун Гюрджистан! Яхши командир![1] — то и дело раздавались на перроне станции Елизаветполь приветственные возгласы в честь грузинских офицеров.

6

Солнце стояло совсем низко. Его косые лучи уже не согревали замерзшую землю. Постепенно угасая, теряя силы, оно уходило за горизонт. Вокруг ложились вечерние тени.

На перрон вышел маленький горбатый человек. Его кожаная, пропитавшаяся мазутом куртка сохранила свой первоначальный цвет только на спине. На голову была глубоко нахлобучена мохнатая шапка. В руках он держал сумку с инструментами.

Опустив из-под перронного навеса большой газовый фонарь, горбатый человек в кожаной куртке приладил к нему насос и стал накачивать воздух. Крестьяне из бекских отрядов, расположившихся лагерем за станцией, столпились у фонаря и разинув рты следили за действием человека, возившегося с ним.

Накачав воздух, маленький человек открыл фонарь и зажег черные свечи. Свечи сначала зашипели, загорелись синим огнем и, накалившись, вспыхнули вдруг ярким, белым светом.

— Столько света у нас во всей деревне не бывает! — удивленно воскликнул один из крестьян, впервые попавший на железнодорожную станцию.

Горбатый человек так же зажег второй фонарь и третий.

— Кто он такой? — продолжал удивляться крестьянин.

— Эх, темная твоя голова, Джават! Что такое наука, знаешь?

— Наука все может… — робко заметил другой крестьянин.

— Наука? — вмешался в разговор третий крестьянин, Гассан. — Эх, Казим, и твоя голова не светлее Джаватовой, хоть и говорят, что в серебряной голове золотые мысли. Смотрите, как это делается, никакой науки здесь не надо. — Он вынул изо рта трубку и по-своему начал объяснять, как зажигается фонарь и почему он так ярко светит.

Потолкавшись