Лицом к лицу - Александр Николаевич Кутатели

Андгуладзе вошел.

Абхазава, пьянствовавший всю ночь, только что умылся и сейчас стоял перед зеркалом. В кресле развалился ротмистр Эхвая. Фуражка съехала у него на затылок. Небрежно вытянув ноги в ярко начищенных сапогах, он насвистывал мотив, засевший в голове после ночной попойки. Не изменяя позы и продолжая насвистывать, Эхвая в ответ на приветствие поручика небрежно приложил руку к козырьку.

Увидев в зеркале гостя, Абхазава повернулся к нему:

— А-а, здравствуй, броневой!..

У Абхазава еще не прошел пьяный угар. Лицо у него было в красных пятнах, под мутными глазами образовались мешки.

— Когда приехал? Что нового? Где бронепоезд?.. — закидал он вопросами Андгуладзе, точно выпускал, пулю за пулей из парабеллума.

— Я пришел к тебе, Евгений, по делу, — сказал Андгуладзе.

— По какому?

Абхазава подбоченился и расправил плечи.

— Ты, должно быть, знаешь, что требование эшелонов, стоявших на триста третьей версте, правительство удовлетворило и они уже отправились в сторону Баку. Сейчас с фронта подошли новые эшелоны. Они стали у Пойлинского моста и грозят двинуться к Тифлису. Ты со своим отрядом прикомандирован ко мне. Завтра утром мы должны выехать, чтобы разоружить эти эшелоны.

— Я к тебе прикомандирован или ты ко мне? — насмешливо спросил Абхазава.

— Вот на, прочти приказ Ноя Рамишвили, — ответил Андгуладзе, доставая из кармана бумагу.

Абхазава вырвал у него приказ и стал читать.

Андгуладзе в это время оглядывал комнату. На столе лежали парабеллум, сабля, фуражка, полевая сумка, бонбоньерка с несколькими шоколадными конфетами, стояли бутылки из-под шампанского и высокие хрустальные бокалы. В воздухе запах духов, пудры, табачного дыма, вина… Неубранная скомканная постель дополняла картину беспорядка, царившего в комнате.

Приказ пришелся Абхазава не по душе.

— Этот приказ уже отменен, — отчеканил он.

— Как отменен?..

— Так. У нас есть другое предписание.

Подмигнув Эхвая, Абхазава сложил бумажку вчетверо и сунул ее двумя пальцами обратно в карман Андгуладзе.

4

На рассвете шестого января отряд Абхазава из шестидесяти человек погрузился на бронепоезд, стоявший возле арсенала. Команда бронепоезда насчитывала тридцать солдат.

Утро было пасмурное и холодное. Город еще спал. Вокруг стояла тишина. Не спали только правители Закавказья, обеспокоенные тем, что эшелоны, подошедшие к Пойлинскому мосту, могут выгрузиться и двинуться походным порядком к Тифлису.

Из дворца вышел председатель военной секции национального совета Ной Рамишвили, всю ночь разрабатывавший с генералами план обороны города. Лицо у него было желтое, усталое, под глазами темнели синие круги.

Подняв воротник пальто, надвинув на лоб каракулевую шапку, Рамишвили заложил руки в карманы и быстрым шагом пересек проспект. Когда он поравнялся с Кашветской церковью, со стороны арсенала раздался протяжный паровозный гудок.

Бронепоезд, стоявший на железнодорожном пути перед арсеналом, отправился по приказу Рамишвили разоружать эшелоны.

Выбрасывая клубы черного дыма, которые ветер рвал и рассеивал, смешивая с серыми зимними облаками, паровоз тянул тяжелые, закованные в броню вагоны к станции Навтлуг.

Пройдя еще немного, Рамишвили остановился у дома, в котором помещался штаб Грузинского корпуса, и открыл входную дверь.

Когда бронепоезд подошел к Навтлугу, здесь стоял уже один из эшелонов, направлявшихся с Кавказского фронта на Северный Кавказ. Солдаты в тесно набитых теплушках еще спали. Только кое-где из окон высовывались головы. Несколько человек, наспех одевшись, с чайниками в руках, бегали по перрону. Группа солдат остановилась у бронепоезда. Они осматривали броню, прикрывавшую колеса вагонов, заглядывали в бойницы, улыбались, спорили:

— Такую броню пуля не пробьет!

— Пуля? Нет.

— А снаряд?

— Снаряд может… Да попробуй, попади на полном ходу!

— На полном ходу? И на полном попадают!

Солдаты не догадывались, с какой целью бронепоезд направлялся на Бакинскую линию.

Абхазава счел нецелесообразным разоружать этот эшелон под самым Тифлисом и двинул бронепоезд дальше, на триста третью версту. Но, не задержавшись там, остановился только на станции Караязы.

Соскочив на перрон, щеголяя своей безукоризненно сшитой черкеской, штаб-ротмистр гибкой походкой направился к станционному зданию. В черкесках был и весь его отряд. Милиционеры, находившиеся на перроне, вытягивались во фронт и отдавали офицеру честь. Здесь, как и всюду, Абхазава привлекал к себе общее внимание. «Вот это да! Орденов-то сколько! Герой!» — перешептывались станционные служащие.

Абхазава служил когда-то в Азербайджане. Там у него было много знакомых и друзей, в том числе командир Дикой дивизии грузинский князь полковник Магалов и доктор Рафибеков, ставший председателем Азербайджанского национального совета, в подчинении которого находились мусульманские вооруженные отряды. После установления советской власти в Баку Магалов и Рафибеков вместе с другими контрреволюционерами обосновались в Елизаветполе.

Абхазава и Андгуладзе сидели в конторе начальника станции Караязы Павлова, толстого человека с маленькими серыми глазами. Они объясняли ему, что бронепоезд прибыл в Караязы и пойдет дальше, чтобы навести порядок на Бакинской линии.

Павлов, заикаясь, докладывал:

— Банды мусульман по всему пути совершают нападения на поезда и грабят возвращающихся с фронта солдат. Ясно, что они не хотят ехать без оружия…

В окна и двери конторы заглядывали вооруженные берданками и турецкими карабинами люди в мохнатых папахах из отряда Мамеда Визирова, находившегося вместе с Абхазава и Андгуладзе в конторе начальника станции.

Заявление Павлова, называвшего мусульман грабителями и бандитами, Визирову не понравилось. Он злобно взглянул на начальника станции, но Абхазава поспешил переменить разговор:

— Солдаты эшелона, который прибудет сейчас из Кахетии, отказались выполнять приказ командующего Кавказской армией о сдаче оружия. Все это дезертиры, не желающие знать никакой власти, не подчиняющиеся никаким приказам. Этот эшелон мы разоружим здесь, в Караязах. Помните, — строго обратился он к Павлову, — что все наши приказы должны выполняться точно и беспрекословно.

Струсивший Павлов ничего не мог ответить. Он снял с головы красную фуражку и озадаченно стал тереть вспотевший лоб.

Абхазава подошел к телеграфному аппарату и сообщил в Елизаветполь, полковнику Магалову и доктору Рафибекову, о предполагающемся разоружении эшелона. Те обещали ему помочь.

Спустя некоторое время станционный колокол известил о выходе поезда с соседней станции. С находящегося невдалеке замерзшего озера с криком поднялись стаи диких уток и гусей.

Андгуладзе приказал солдатам своего отряда разместиться по вагонам, а машинисту — подать поезд вперед и преградить путь эшелону.

Милиционеры разогнали людей, толпившихся на станции. На опустевшем перроне остался только один Абхазава. Он глядел вдаль, на железнодорожное полотно. Дул холодный зимний ветер. Полы черкески штаб-ротмистра развевались, точно крылья коршуна.

Ровно в одиннадцать часов послышался свисток, и через несколько минут черный, закопченный паровоз, тяжело дыша, подтянул к перрону длинный воинский состав. Начальник станции дрожащей рукой принял на ходу от машиниста жезл. Лязгнули тарелки буферов, и поезд остановился. Из товарных вагонов послышалось пение, смех, звуки гармоники.

— «Ка-ра-я-зы», — читали по слогам солдаты