И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

Мадам Монблан, сильно напуганная и встревоженная, делать ничего не могла, кроме как вопить. Метод оказался действенным, поскольку вместе с ней стали вопить многие другие уродцы, в частности, все уродцы женского пола, коих хоть и было меньшинство, но силу звонкости голоса которых сам Бог определил. Надзирателям ничего не оставалось, кроме как применять силу и давить на уродцев, требуя от них молчания. Когда клетку с Мадам Монблан подкатили практически к воротам, прямо перед ней вдруг выскочил уродец и преградил собой путь. Уродец этот имел прозвище «человек-лев» за счет избыточного и несвойственного некоторым участкам тела волосяного покрова. В частности, длинными волосами заросло все его лицо кроме участков вокруг глаз и губ, а также руки, ноги, спина, живот и даже шея – все было покрыто обильным темно-рыжим покровом. Он, этот уродец, носивший от рождения имя Стефана Ротнебеля, пользовался весьма большой популярностью относительно многих других уродцев. Для привлечения внимания и интереса публики была также выдумана легенда появления столь обильного покрова на его теле: якобы его отца на глазах беременной матери разорвал цирковой лев, и потому ребёнок родился похожим на льва. Из этой истории правда лишь в том, что мать Стефана родила в цирке, но никакой лев отца его не разрывал, на самом деле отец Стефана, Хуго Ротнебель, служивший в цирке «Парадиз» монтажером, не решился признать ребенка своим и отказался от него, после чего беспричинно (или по какой-то причине) запил и умер после падения с колокольни Большого шапито. Мать ребенка скончалась спустя три месяца после Хуго, а мальчика решено было оставить в цирке. Когда на теле Стефана стали появляться признаки будущей уродливости, Пьер Сеньер решил использовать эту особенность ради привлечения в цирк большего числа посетителей и повышения рентабельности «квартала» уродов. Десяти лет от роду Стефан был помещен в клетку, в которой жил до сего самого дня. Позже он познакомился с Мадам Монблан, которая видела в мальчике не «человека-льва», а настоящего, обычного человека, обиженного самой природой. Этим и объясняется та свирепость, с которой Стефан кинулся защищать Мадам Монблан. Стоит сказать, что Стефану на тот момент не исполнилось и девятнадцати лет, однако развит он был не по годам, в основном, благодаря Мадам Монблан и Марин, которые постоянно с ним общались и чему-то учили.

– Вы не посмеете! Я не позволю вам! – кричал Стефан бездушным надзирателям, будучи в два раза меньше любого из них.

Дважды его отбрасывали в сторону прикладом ружья, но дважды он быстро поднимался и продолжал мешать движению клетки. Мадам Монблан смотрела на Стефана с печалью и надеждой. Несочетаемые чувства, однако только они и могли сейчас возникать в душе. Когда Стефан в третий раз преградил путь и попытался толкнуть надзирателя, тот расценил это как открытое нападение и выстрелил в него из револьвера, чем убрал наконец препятствие со своей дороги. Но движение так и не продолжилось, потому что выстрел окончательно вывел из себя сопротивлявшихся уродцев и побудил вообще всех обитателей «квартала», включая местных охранников, начать открытое сопротивление надзирателям. На надзирателей стали набрасываться по нескольку уродцев, кого-то поваливая на землю, кого-то прижимая к клеткам. В ответ надзиратели принялись стрелять то в воздух, то по клеткам, то по ногам уродцам, стремясь выполнить приказ Хозяина и доставить их в Большое шапито. Ударов железными дубинками избежать никому не удалось. Обыкновенные охранники, пришедшие вместе с надзирателями, в ужасе стояли в стороне и ничего не делали, страшась как браться за оружие и подавлять волну гнева, так и предпринимать усилия для заглаживания возникшего конфликта.

Увидев, как Стефан Ротнебель упал на землю после выстрела, Марин поспешила к нему, надеясь хоть как-то ему помочь. Мадам Монблан заплакала и закричала, начав расшатывать клетку в разные стороны. Однако Стефан не успел сказать даже одного слова, как умер, захлебнувшись собственной кровью. Пуля попала в яремную ямку, вызвав сильнейшее кровотечение и закупорила собой гортань, из-за чего у Стефана иссяк основной источник кислорода. Но глаза…ярко-изумрудные, такие же, как у Марин, смотрели в глаза напротив, выражая чудовищную душевную, а не телесную боль. Стефан умер, но глаза его еще жили. Обхватив его руками, Марин зарыдала. Ветер стал еще мощней, резко похолодало. Марин полагала, что жертва Стефана оказалась абсолютно бессмысленной, однако на самом же деле она оказалась необходима, ведь без нее уродцы не подняли бы настоящего восстания против надзирателей. Как только один из надзирателей произносил слова «Хозяин» или «Пьер Сеньер», на него набрасывалась стая уродцев, уже загипнотизированная Лабушером с лютой ненавистью относиться к простому звучанию этих двух слов.

Свирепые крики уродцев заставили Марин утереть слезы и встать с колен. Она отпустила остывающее тело Стефана Ротнебеля и огненным взглядом посмотрела на надзирателя, сделавшего первый выстрел. Ей хотелось отомстить за невинную кровь, поставить на место всесильного пса своего отца на место, потому что сделать это уже просто было необходимо. Уверенная, что никто не посмеет причинить ей вреда, Марин побежала в самую гущу драки.

– Стойте! Я, Марин Сеньер, дочь вашего Хозяина, приказываю вам прекратить!

Но никто не послушал ее. Разозлившись, Марин схватила того самого надзирателя за руку и стала пинать и колотить, надеясь хоть как-то привлечь к себе внимание. Могла ли она подумать, что случится дальше? Конечно нет. Надзиратель уже не разбирал, кого можно трогать, а кого нельзя. Он гневно, резко и яростно отбросил Марин в сторону с такой силой, что та упала в трех метрах на землю прямо своим красивым лицом, разодрав себе кожу на руках и щеках. Лабушер, увидев это, испуганно вздрогнул и сделал шаг, но подойти не посмел, понимая, что больше не может рассчитывать на хоть какое-нибудь положительное отношение со стороны Марин. Он вновь сделал невозмутимое выражение лица и продолжил без эмоций наблюдать за избиениями уродцев и надзирателей друг другом.

Но Марин недолго лежала на земле. Не обращая внимания на небольшие повреждения, полученные в результате падения, а также на сильнейший эмоциональный шок, она нашла в себе силы подняться. Ей хотелось в открытую начать противостоять беспределу, но ее остановила Мадам Монблан:

– Не губи себя, девочка. Не лезь в этот кошмар – не вылезешь. Ты можешь помочь нам по-другому!

– Но как? – перекрикивая ветер и вопли уродцев, спрашивала Марин. – Как и чем я могу вам помочь?

– Беги к своему великому батюшке! Проси его о милости! Проси его отозвать отсюда своих палачей! Он тебя любит, он тебя послушает!

Марин согласилась с Мадам Монблан и поспешила к отцу. Она не переставала