И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Столь резкая смена тем, интонаций и обилие местоимений свидетельствовали о крайней степени страха, сжигавшего душу священника. Комиссар максимально приблизился к Отцу Дайодору и, не отрывая взгляда от по-собачьи напуганных глаз, произнес утробно:
– Вы часто говорите: упокой Господи его грешную душу…Так вот пускай теперь ваш Господь упокоит вашу душу, если найдет в ней что-нибудь честное…
Отец Дайодор не успел опомниться и вставить слово, как комиссар резким движением схватил его за голову обеими руками и мгновенно свернул ему шею. Одновременно с этим с другого конца цирка раздалась пушечная канонада, продолжавшаяся почти пять минут. Бездыханное тело священника Обье, предпринимая большие усилия, посадил в ландо, придав вид спящего человека. Через минуту появился и, казалось, пропавший извозчик.
– Вези его вплоть до ближайшего берега Эра, – сказал комиссар извозчику, – там тело в море, а содержимое сундуков в твоем распоряжении, если сумеешь их открыть.
– Понял, – сухо сказал извозчик и занял место на козлах.
Как только ландо скрылось, а канонада утихла, Обье тяжело вздохнул и вернулся в цирк. Он не знал, что среди кустов напротив, более ветвистых и зеленых, уже почти полчаса бездвижно сидела Катрин, ставшая свидетелем всего, что только что произошло.
Глава VI
Отмотаем на час назад и переместимся в «квартал» уродов, где в то время находилась Марин. Она уже почти третий час неспешно прогуливалась вместе с Лабушером, попутно одаривая уродцев хорошей сытной едой и питьевой водой, что приобретала за собственные средства. Раздавать многочисленные пайки ей помогали охранники, которых она взяла с собой после того, как публично отказалась от надзирателей, заявив: «Я не преступница, чтобы меня всюду сопровождали надзиратели!» С последнего описания «квартала» уродов число его обитателей существенно возросло. В первую очередь благодаря тому, что Анри Фельон, занимавшийся при жизни негласным поиском новых уродцев, незадолго до смерти предоставил Хозяину сведения, что несколько психиатрических лечебниц и домов для ненормальных готовы за определенную плату передать под опеку цирку до сотни своих пациентов. А уже после смерти Фельона Сеньер одобрил чуть больше половины поступивших предложений; по пути от Дижона до Тура включительно было набрано шестьдесят четыре новых уродца, а их общее количество достигло ста десяти (с учетом смертей, продажи и приобретения уродцев вне этих рамок). Многие из них почти не отличались от обычных людей, но «прелесть» их была в другом: кто-то видел духов, кто-то разговаривал с Богом, считая себя пророком, кто-то вовсе сидел неподвижно до двенадцати часов подряд. Сеньер для себя осознал, что уродство человека не только в его внешности выражается (его, если быть точнее, подтолкнул к этой мысли Отец Дайодор во время одной из проповедей), но и в его внутреннем, духовном строении. Ничем не примечательный мужчина, с виду даже кому-то могущий показаться симпатичным, с ухоженным лицом, красиво одетый и красиво говоривший в камерной компании, мог в компании обширной превращаться с настоящего монстра: пугающе кричать, обзываться непотребными словами в адрес дам и детей, бегать по столам, швыряться собственными фекалиями, словно обезьяна в цирке. Некоторым таким господам и пришлось стать «обезьянами» в цирке «Парадиз», веселить публику, швыряясь в них уже упомянутыми выделениями. Тем не менее, внешние уродства продолжали невероятно сильно впечатлять публику. Как, например, в Туре был приобретен уродец с всего четырьмя зубами, выросшими, будто у крысы. Так вот его надзиратели (вернее, Лабушер своем психическим воздействием) заставили целыми днями грызть яблоки, орехи и прочие продукты. До недавнего времени в цирке содержался подобный уродец, однако он скончался в результате обезвоживания: ему более недели не давали воды за некий проступок. Но спрос на «человека-крысу» не ослаб, потому ему очень быстро нашли замену. Марин же не видела в этих людях, да, именно людях, а не «нелюдях», как их называла вся цирковая верхушка, запуганных, слабых, беззащитных созданий, которых необходимо перестать мучить, то есть демонстрировать на потеху ненасытной публике, для которой не существовало моральных ограничений, если преступление морали не связано было лично с каждым представителем толпы. Потому она с трепетом души смотрела на них, слушала их, кормила их.
По мере продвижения цирка вглубь Франции вся его внешняя оболочка, казалось разрушалась с такой же быстротой, с какой разрушалась оболочка внутренняя. Особенно это видно было по «кварталу» уродов: отсутствие всякой растительности, даже мнимой, возросшее число клеток, в которых вынуждены были ютиться по нескольку уродцев сразу, малочисленные шатры, которых насчитывалось от силы четыре, не ухожены и грязны снаружи, непроглядная тьма, окутавшая «квартал», словно само Солнце забыло о существовании этого уголка. Полностью отсутствовали фонари, демонтированные по приказу Хозяина. Вместо них вдоль главной дорожки, ведущей к шатру Лабушера, стояли невысокие деревянные столбы, на которых висели факелы, испускавшие тусклый, едва ли что-то освещавший свет. Чтобы не ослепнуть среди этого царства мрака, охранники Марин и слуги Лабушера несли в руках походные фонари.
– Почему все фонари решено было убрать из «квартала»? – поинтересовалась Марин у Лабушера.
– Обслуживание фонарей всегда дорого обходилось нашему «кварталу», – объяснил Лабушер. – Мы и без того не очень много прибыли приносим в последнее время, а в этот раз и вовсе закрыты. Посему за фонари постоянно платила цирковая казна, и мы жили вроде спокойно, до того момента, когда обязанности казначея принял на себя сам ваш батюшка. Он пересмотрел некоторые расходы казны и пришел к выводу, что работа фонарей в «квартале» уродов излишня, и решил больше зря денег не тратить. Куда дешевле обставить одну лишь центральную улицу «квартала» десятком факелов и закупать одно лишь масло или керосин вместо дорогого светильного газа.
Лабушер указал рукой на факелы. Марин изумленно смотрела на них, ужасаясь, в какое средневековье медленно погружается цирк. Вполне приемлемо было бы выразиться, что царством тьмы в ближайшее время рисковал стал весь «Парадиз», и что ядовитый черный туман, отравляющий все вокруг, исходил не от мнимых завистников или врагов, а от самого руководства цирка.
– Как же вы живете здесь? – продолжала задавать вопросы Марин. – В холоде, голоде, так еще и теперь без нормального освещения?
Лабушер грустно улыбнулся.
– Обитатели этого «квартала» давно свыклись со своей долей, – сказал он. – Мы все привыкли к трудностям, привыкли к тому, что нас к людям не приравнивают и соответствующих условий не предоставляют. Месье Сеньер дал всем нам кров, он дал возможность работать, предоставил более-менее приличную
