Бунтующая Анжелика - Голон Анн

– Госпожа маркиза, не так-то просто будет погрузиться, – не скрывали сомнения местные парни. – У Уклейкиной мельницы все контролирует мельник. Он требует плату со всех, кто хочет пересечь болото, и всегда поносит реформатов, он их ненавидит. Ключи от лодок у него. Даже некоторые жители хуторов идут в обход, чтобы миновать мельницу.

– У нас нет времени. Это единственная возможность. Я сама поговорю с мельником, – скала Анжелика.

Они отправились задолго до наступления вечера, прихватив с собой фонари на то время, когда лес окутает темнота. Дети устали. Дорога казалась бесконечной. Когда они добрались до Уклейкиной мельницы, солнце уже село. В темноте раздавалось лишь кваканье лягушек да крики болотных птиц. От земли поднимался холодный туман, он проникал в горло, а в синеватой белизне понемногу расплывались очертания деревьев с корнями, уходящими под воду.

Но слева еще виднелась мельница, приземистая, оскалившая зубы мельничного колеса над спящей водой, покрытой кувшинками.

– Оставайтесь здесь, – сказала Анжелика женщинам, зябко прижавшимся друг к другу.

Дети кашляли и с тревогой смотрели на незнакомые предметы.

Анжелика, шлепая по воде, подошла к мельнице. Она нашла трухлявый мостик, а сразу за ним – знакомый переход над водотоком. Рука нащупала шершавую стену, увитую вьюнком.

Дверь была не заперта. Мельник пересчитывал свои экю при свете свечи. Густая челка, ниспадающая на низкий лоб до самых бровей, подчеркивала выражение тупого упрямства. Одетый в серое, как все люди его профессии, в круглой бобровой шапке, он выглядел зажиточным человеком. На ногах красные чулки и туфли с металлическими пряжками. Поговаривали, что мельник очень богат, скуп и нетерпим.

Анжелика обвела взглядом деревенскую мебель, покрытую тончайшей мучной пылью. В углу стояли полные мешки. Пахло пшеницей. При виде знакомой комнаты Анжелика улыбнулась, потом прошла вперед и сказала:

– Это я, Валентин… Здравствуй.

Глава XII

Лодки двигались в темном туннеле. Впереди желтые круги фонарей едва освещали черное пространство ночи под пологом ветвей. Валентин, мужчина высокого роста, поминутно сгибался. Окликами на своем наречии он предупреждал других лодочников. Женщины успокоились, они перестали бояться, и уже слышался приглушенный смех детей. После стольких дней неизвестности в душах беглянок разливался покой. Покой неприступных болот. Ведь именно о болотах Пуату писал своей возлюбленной добрый король Генрих IV: «Здесь приятно в дни мира и безопасно в дни войны». Какой враг стал бы преследовать здесь своего противника? И если бы Монтадур решился на это и отправил солдат на плоскодонках, они бы вернулись обратно продрогшими и грязными, напрасно проблуждав среди проток и заводей, высаживаясь на берега, уходящие под ногами под воду, теряясь в лабиринте с зелеными или золотистыми – в зависимости от времени года – стенами, пробираясь зимой через глухое переплетение ветвей. Да еще вернулись ли бы! Этот мир огромных молчаливых пространств мог навсегда их поглотить. Немало безвестных тел покоится в стоячих водах ям для выращивания кресс-салата…

Мэтр Валентин, мельник, встал, когда его окликнула Анжелика. Казалось, он не удивился ее приходу. Под отяжелевшими чертами она разглядела лицо упрямого молчаливого подростка, толкавшего некогда шестом пирогу, чтобы отвезти мадемуазель де Сансе в свои болотные владения и уберечь ее от громогласных призывов пастушонка Никола: «Анжелика!.. Анжелика!..» Пастушонок с посохом бегал по лугу, а за ним бежали собаки и овцы.

Анжелика и Валентин, спрятавшись в тростниках, прыскали втихомолку со смеху, а потом бежали дальше, и призывы замирали, приглушенные зарослями ольхи, вязов, ясеней, ив и пирамидальных тополей…

Валентин срывал стебли дягиля – ангельской травы – и то сосал их, то нюхал. «Чтобы завладеть твоей душой», – объяснял он.

Он не был разговорчив, как Никола. Часто краснел и приходил в ярость. Непонятно почему, но протестанты вызывали в нем бешенство. Вместе с Анжеликой они подстерегали на перекрестках дорог детей-гугенотов, возвращавшихся из школы, и бросали им в лицо четки, чтобы услышать в ответ: «К черту!» Воспоминания нахлынули на Анжелику, пока под носом лодки с шорохом, подобным тихому дождю, разрывался ковер ряски.

Валентин все так же не любил протестантов, но его привлекали золотые экю, полученные от маркизы дю Плесси-Бельер. Он взял ключи и усадил женщин и детей в плоскодонки.

Порыв свежего ветра подсказал, что водная протока расширилась. Первая лодка уткнулась в твердую землю. Из-за деревьев показалась яркая луна. Она осветила жилище господ д’Обинье среди лужаек с высокой травой, окруженных ивами. Замок возвышался на одном из бесчисленных островков бывшего залива Пуату, основание скал которого омывалось некогда морем. Зимой вода доходила до первых ступеней большой каменной лестницы. Замок в стиле ренессанса, построенный человеком, которому нравилось отражение белых стен в бездонном водном зеркале, но, возможно, его также привлекала и неприступность выбранного места. При необходимости – жилище заговорщиков!

Залаяли собаки.

К прибывшим подошли слуги, потом, высоко держа подсвечник, появилась мадемуазель де Косм, кузина старого маркиза. С суровым видом она выслушала рассказ Анжелики о бедственном положении несчастных женщин, в основном вдов, которых она привела к ним в надежде, что о них позаботятся и помогут переправиться в Ла-Рошель. Мадемуазель де Косм не одобряла вмешательства в дела реформатов такой сомнительной католички, как мадам дю Плесси. Разве не были широко известны ее приключения в Версале? Однако она пригласила ее войти и, пока крестьянки проходили в кухню, рассмотрела под длинной накидкой бумазейное платье Анжелики, которое та надевала для своих ночных вылазок, вымазанную грязью обувь на плоском каблуке и черный атласный платок, повязанный на волосы.

Старая дева вновь поджала губы, приняла вид обреченной мученицы и предупредила посетительницу:

– Здесь находится герцог де Ла Мориньер. Хотите ли вы его видеть?

Сообщение смутило Анжелику. Она почувствовала, что краснеет, и ответила, что не хочет тревожить герцога.

– Он прибыл сюда весь в крови, – прошептала мадемуазель де Косм, испытывая возбуждение от стольких событий. – Стычка с драгунами подлого Монтадура, он не смог отбиться и укрылся в болотах. Говорят, что его брат Уго захватил Пузож. Господин де Ла Мориньер выражал сожаление, что не может с вами встретиться.

– Ну, раз он ранен…

– Позвольте его предупредить.

Анжелику охватила дрожь. Но когда она услышала на площадке лестницы шаги Патриарха гугенотов, она выпрямилась и, пока он спускался, смотрела на него смело и твердо.

Герцог подошел к ней. Глубокая воспаленная рана пересекала его лоб. Она еще не зарубцевалась и отнюдь не смягчала его вида. Он показался ей еще выше, тяжеловеснее и мрачнее, чем обычно.

– Мадам, – произнес он, – я вас приветствую. – Он неуверенно протянул руку. – Остается ли в силе наш союз?

И под этим взглядом Анжелика отвела глаза. Она указала на кухню, через открытые двери которой пробивались отсветы очага и голоса успокоившихся протестанток:

– Вы же видите!

Она не предполагала, что происшедшее возле Камня Фей оставит в ней такой след, вызовет застенчивость и волнение. Неужели она подпала под влияние личности, которую некоторые ее современники считали способной околдовать вопреки вашей воле. Никто не смел ему перечить – ни братья, ни супруга, ни жены братьев, ни собственные дочери и племянники, ни дворовые, ни солдаты. Ему стоило только появиться. «Целиком преданный Богу, но вместе с тем было в нем что-то и дьявольское», – напишут об этом крупном протестантском сеньоре, яростно восставшем, хоть и на короткое время, против Людовика XIV.

Он не принес извинений. Возможно, в своей безмерной гордыне он чувствовал себя оскорбленным, что она не явилась на два его призыва?