Бунтующая Анжелика - Голон Анн

Монтадур опять выругался. Что прикажете думать? Что протестанты уже не согласны, чтобы их притесняли? Этот Ронс ничего не понимает. Достаточно Монтадуру только появиться…

– Как, капитан, вы уже меня покидаете? – с обольстительной улыбкой спросила Анжелика.

Она сидела напротив него. Только что принесли корзину первых черешен, и она наслаждалась ими. Ее белые зубки сверкали на фоне красных ягод.

И Монтадур решил предоставить де Ронсу выпутываться самостоятельно. Пусть поднимется немного выше, к Партене. А при такой всеобщей озлобленности населения у Монтадура и здесь полно дел. Вот, теперь начали рассыпать гвозди под копыта лошадей. Да они все кроканы,[2] что гугеноты, что католики. У них в подвалах закопаны горшки, полные золотых экю, но им этого мало. Им повсюду чудятся глаза трех мистических врагов: волка, солдата и сборщика налогов.

Их, видите ли, охватывает паника, если огонь с уничтожаемого урожая протестантов иногда перекидывается на поля католиков. Ни один мужик не согласится потерять хотя бы три колоска во славу своей религии. Всех бы их в один мешок, этих жителей Пуату с арабскими глазами, вечно они за спиной грозят солдатам кулаком.

– Присылайте ко мне этих смутьянов, – сказала Анжелика, – я их отчитаю.

После этого в замке начались посещения. Приезжали также и соседи-католики. Месье дю Круассек, еще больше растолстевший, безоговорочно соглашался с планами Анжелики и принимал все указания, исходящие из уст, тайно обожаемых долгие годы. Навестили ее и супруги Фейморон, Мермено, Сент-Обен, Мазьер. Отверженная Анжелика и живущие уединенно дворяне Бокажа образовали подобие светского общества. Монтадур с умилением взирал на эти визиты. Он написал господину де Марийяку, что мадам дю Плесси прилагает большие усилия, оказывая содействие в его нелегкой задаче, и что господа из Общества Святых Даров должны в душе радоваться.

Капитану все труднее становилось отрываться от блестящего общества, привлекательные стороны которого он обнаруживал с каждым днем. Очаровательная в своих элегантных нарядах, к которым она вновь обрела пристрастие, Анжелика царила в своем доме.

Неужели вернувшимся цветом лица и блеском волос она обязана таинственному напитку, приготовленному из трав колдуньи? Теперь в ее теле бурлила новая сила, а в душе – страсть. Она вновь обрела пьянящее чувство неуязвимости, которое часто охватывало ее при выполнении трудной задачи. Конечно, иногда это чувство оказывалось обманчивым. Почва под ногами становилась ненадежной, усиливался жар, собиралась гроза, как в июле, когда на голубом раскаленном небе начинают сгущаться тучи.

Лето вошло в свои права. Наступил сенокос. Но слишком часто работы прерывались. «Драгуны волокли женщин за волосы, если те отказывались добровольно идти на мессу, им прижигали ступни, и войска любым путем добивались своего…» И неоднократно крестьяне, вооружившись цепами, давали отпор грабителям или этим «миссионерам», обращающим в истинную веру.

Волнения нарастали.

Глава IX

Герцог де Ла Мориньер пересылал Анжелике сообщения с обученным соколом Ла Вьолета.

Птица приносила послание. Встреча назначалась ночью в римском лагере, или возле Камня Фей, или на перекрестке возле Вербного креста, или возле кладбищенской башенки с фонарем, или возле источника, или в пещере… Анжелика ходила на встречи одна. Эти ночные прогулки не только не пугали ее, но скорее доставляли удовольствие. Монтадур никогда бы не узнал свою элегантную пленницу в одетой в крестьянскую юбку из бумазеи женщине, которая с восходом луны выбиралась из подземного хода и скрывалась в кустах.

В темном лесу Анжелика чувствовала себя счастливой. В листве буков сияли тысячи алмазных капель. Они покрывали пышное одеяние каштанов и дубов и казались серебряной вышивкой.

Ее не пугала встреча с диким лесным хищником: кабаном, волком или даже медведем, которые, говорят, еще водились в здешних местах. Лес представлялся менее опасным, чем общество людей, которые наносят такие глубокие сердечные раны. И ей казалось, что она вновь обрела то простодушие, которое познала в пустыне и тоска о котором продолжала храниться в душе.

Когда она приходила на место встречи, эйфория ее покидала. Со смешанным чувством нетерпения и дурного предчувствия ожидала она появления гугенотов. В лесной тишине, нарушаемой только шорохом листьев, их шаги слышались издалека. Между деревьями виднелось красное пламя факелов.

Поначалу герцог де Ла Мориньер приходил в сопровождении своих братьев, потом все чаще он стал появляться один, и это настораживало Анжелику.

Если он был один, то не брал с собой огня. Похоже, он тоже мог видеть в темноте и знал все лесные тропинки. Когда он возникал – черный человек, под тяжелыми сапогами которого хрустели сухие ветки, – и пересекал прогалину в молочном свете луны, Анжелику охватывал необъяснимый трепет. Патриарх обладал резким и очень низким, словно замогильным, голосом, а его пылающие глаза проникали до самой глубины души. Она чувствовала в нем высокомерное презрение. Что-то в этом человеке ее отталкивало. Даже Мулай Исмаил не вызывал такой неприязни. Тот был жестоким хозяином, но как женщина она никогда его не боялась.

Мулай Исмаил любил женщин и прилагал усилия, чтобы их успокоить. Он был чувствителен к их чарам, красоте, хитростям и привлекательности. Слабая умелая ручка могла добиться уважения от этого льва пустыни.

А герцог де Ла Мориньер делил женщин только на две категории: грешниц и праведниц. Произнесенные им в Версале анафемы против прелестных искусительниц не были забыты. Он, вероятно, никогда не замечал, что его жена безобразна и неуживчива. Овдовев, он не женился вновь. Могла ли строгая жизнь, охота и покаяние погасить жар в его крови?.. Он презирал женщину, этот нечистый сосуд скудельный, и не мог смириться, что одна из них играет такую роль в деле, угодном Создателю.

Анжелика остро ощущала подобные настроения. Они ее настораживали. Но она нуждалась в его силе, только с его поддержкой могла она сопротивляться королю. Герцог пойдет до конца. Но, вступив в союз с гугенотом, она чувствовала свою вину перед Богом и Девой Марией.

Противоречия в их взглядах обнаружились однажды ночью, когда оба спускались по горной тропе, направляясь к болотам. Герцога там ожидал приплывший по протокам пастор из Ньора, и Анжелика вызвалась его проводить. Лес поредел, через расступившиеся деревья лился серебристый свет яркой луны, и в пространстве, неожиданно открывшемся внизу, они увидели сияющие аметистовые крыши и прозрачные колоколенки.

Под их ногами лежала оправа, вырезанная из чистого серебра, – творение света и тьмы, – где гирлянды черного бархата внутренней монастырской галереи повторяли белый рисунок дворика, словно пришпиленного в центре резными стенками колодца. Ньельское аббатство.

Анжелика затаила дыхание. Какое чудо!.. Там внизу лежало аббатство, безмятежное, обнесенное стенами, полное шепота монашеских молитв. На Анжелику нахлынули воспоминания об одной ночи, проведенной в его стенах. Она была ребенком, когда брат Жан вырвал ее из сомнительных затей толстого брата Тома. Он привел ее в свою келью, где она оказалась в безопасности, и смотрел на нее со светлой нежностью: «Вас зовут Анжелика… Анжелика, Дочь Ангелов!» – и, жалуясь, показал ей синие кровоподтеки на своем теле: «Посмотрите!.. Посмотрите, что сделал со мной Сатана!»

Ее душой овладело очарование той мистической ночи.

– Да будут прокляты эти монахи-идолопоклонники… – раздался полный ненависти голос герцога де Ла Мориньера. – Придет день, и огнь небесный поразит эти стены и не оставит камня на камне… И земля очистится.

– Замолчите, еретик! – вне себя от гнева обернулась к нему Анжелика. – Вы еретик!.. Ах! Ненавижу вашу гнусную секту.

Эхо возвратило ее крик, и Анжелика замерла. Ее нервы напряглись от бессильного гнева и страха. Герцог подошел к ней. Она слышала его учащенное дыхание. Он опустил тяжелую руку ей на плечо, и пальцы в кожаной перчатке клещами впились в тело. Горло перехватило. Напрасно пыталась она скинуть его руку. Близость герцога грозила опасностью. Он загораживал лунный свет, и Анжелика уже не могла стоять спокойно, задыхаясь до головокружения от исходившего от него запаха воина и охотника.