Бунтующая Анжелика - Голон Анн

Герцог еще раз поблагодарил за заботу о безопасности женевского пастора. Этот поступок доказывал, что барьер между верами преодолим, когда для свержения тиранической власти объединяются оскорбленные души. Ему известно, что она тоже много претерпела от короля. Впрочем, разве не стерегут ее как узницу и теперь? И как это мадам дю Плесси удалось к ним выбраться? Анжелика объяснила, что воспользовалась подземным ходом. Монтадур ни о чем не подозревает.

Не отвечать на вопросы герцога де Ла Мориньера было невозможно. Его повелительный тон тотчас принуждал собеседника вступать в объяснения. Он не сводил с нее пристального взгляда глубоко запавших глаз под кустистыми черными бровями. Словно два золотистых огонька. Их резкий блеск утомлял. Анжелика отвела взор. Она вспомнила колдунью, которая боялась этого темного служителя Господа.

Ради сегодняшней встречи Анжелика выбрала туалет, приличествующий ее рангу, – богатое платье темного атласа. В корсете, сжимавшем талию, и в трех тяжелых нижних юбках в складку не так-то просто было пролезть через узкий проход, ведущий в лес. Сопровождавший ее Ла Вьолет нес ее манто. Как хорошо воспитанный слуга, он застыл в отдалении. Анжелика хотела придать этой встрече некоторую торжественность, чтобы при разговоре с герцогом чувствовать себя ровней.

Она сидела под римским портиком, потемневшим от времени. Носки красных кожаных башмачков выглядывали из-под платья цвета спелой сливы, а волосы слегка выбивались на ветру из тщательно уложенной прически. Она слушала с замиранием сердца. Низкий голос герцога одновременно привлекал и волновал. Анжелике казалось, что под ногами разверзлась пропасть. И туда предстоит прыгнуть.

– Что, сударь, вам угодно от меня?

– Чтобы мы вступили в союз. Вы католичка, я реформат, но мы можем действовать вместе. Это союз гонимых, союз свободных умов… Монтадур проживает под вашей крышей: наблюдайте за ним и оповещайте нас. Ну а ваши крестьяне-католики…

Он наклонился, заговорил тише, чтобы лучше довести до ее сознания свое властное требование:

– Убедите их, что им нечего делить с нашими крестьянами, такими же жителями Пуату, как и они сами, что враг – это солдаты короля, пришедшие разграбить наши дома… Напомните им о сборщиках налогов, о талье,[1] о подушной подати. Разве не лучше им будет жить, как некогда, под управлением своих сеньоров, чем трудиться ради далекого короля, который в награду присылает на постой армии чужаков…

Он говорил, наклонившись над ней, его руки в кожаных перчатках сокольника упирались в массивные бедра, и Анжелике уже не удавалось избежать его взгляда. Он убеждал ее в своей вере в безнадежное дело, похожее на конвульсивные попытки связанного великана порвать свои путы. Ей казалось, что она видит, как великий крестьянский народ, из которого вышла и она сама, поднимается, напрягается в нечеловеческом усилии, чтобы вырваться из смертельного парализующего закабаления того, кто раньше был сеньором только Иль-де-Франс. Денье, собранные с полей Бокажа, тратятся на развлечения в Версале, на бесконечные войны на границах Лотарингии или Пикардии. Представители знатных имен Пуату, превратившись в слуг, подают королю сорочку или подсвечник, а их поместья остаются в руках недобросовестных управляющих. Другие дворяне беднеют, оставаясь на своих землях, и фискальные службы по клочку растаскивают их земли. И знатные соседи презирают их за то, что они не сумели понравиться королю. Сегодня разорение и голод, как змеи, расползаются по стране с приходом армий, присланных в попрание всякой справедливости и здравого смысла. Они наводят отчаяние на тех, кто растит пшеницу, охраняет стада на пастбищах и собирает плоды, – всех этих крестьян с мозолистыми руками, в больших черных шляпах. И не важно, католики они или гугеноты…

Анжелика все это знала. Но внимательно слушала. Ветер усилился. Она вздрогнула и отвела прядь волос, которая постоянно падала на лицо. Подошел Ла Вьолет и протянул ей манто. Она нервно укуталась. Вдруг она заломила руки и подняла на де Ла Мориньера взволнованный взгляд.

– Да, – воскликнула она, – я помогу вам, но тогда… тогда ваша война должна быть открытой и грозной. Чего вы ждете только от молитв, которые распевают в оврагах?.. Вы должны захватывать города, перекрывать дороги. Вы должны превратить провинцию в укрепленный бастион до того, как успеют прислать подкрепление. Вы должны перекрыть все выходы на севере и на юге… Нужно вовлечь в эту войну и другие провинции, Нормандию, Бретань, Сентонж, Берри… Пусть король признает в вас равного правителя и вынужден будет вступить с вами в переговоры и принять ваши условия…

Порыв Анжелики потряс де Ла Мориньера. Он встал. Его лицо побагровело. Глаза метали молнии. Он не привык, чтобы женщина разговаривала с ним в таком тоне. Но герцог сдержался. Несколько минут он хранил молчание, теребя длинную бороду. Он вдруг понял, что может рассчитывать на необузданную силу этого создания, которое раньше казалось ему подобным всем женщинам. Но теперь он вспомнил некоторые изречения одного из своих дядьев, служившего при Ришелье, который охотно использовал дам в своих шпионских делах или в политических интригах: «Женщины вдвое сильнее мужчин, когда речь идет о подрыве основ города… Даже если они во всеуслышание признают себя побежденными, то про себя никогда так не думают. Для манипулирования женской хитростью, этим разящим оружием, нужны надежные перчатки, но более грозного оружия я не знаю…» Так считал Ришелье.

Он тяжело дышал:

– Мадам, ваши слова справедливы. Действительно, таковы цели, к которым необходимо стремиться. И если мы не стремимся к этим целям, то лучше сразу сложить оружие… Наберитесь терпения. Помогите нам. И клянусь вам, этот день придет!

Глава VIII

Вдруг резко возросло число убийств и стычек. По всей округе растеклась ненависть к красным драгунам, подобно тому как растекается на тысячу ручейков ключ, бьющий на поле среди травы. Все началось с того, что на перекрестке Трех Филинов обнаружили четверых повешенных драгунов с табличками на груди: «Поджигатель», «Грабитель», «Голод», «Разорение». Их товарищи не посмели снять тела, потому что место находилось возле леса, в котором, как стало известно, прятались шайки протестантов. Зловещие ярко-красные призраки долго висели, медленно раскачиваясь и напоминая прохожим о тех угрозах, которые они несут провинции: пожары, разграбление, голод и разорение… Густая летняя листва служила им изумрудным храмом, роскошной часовней, в которой они казались еще более мертвыми и отвратительными.

Монтадур, брызгая от ярости слюной, хотел нанести сокрушительный удар. Чтобы вырвать сведения о логове семейства Ла Мориньер, он подверг пытке одного протестанта и повел в лес самых смелых солдат. Несколько часов блужданий в полумраке и мертвой тишине леса, среди непроходимых зарослей и огромных стволов деревьев, с которых свисали корявые переплетающиеся ветви, а предательские корни ежеминутно расставляли ловушки, подорвали их решительность. Крик внезапно проснувшейся совы завершил поражение.

– Капитан, это их сигнал. Они там, на деревьях. Сейчас они на нас посыплются с ветвей…

Драгуны беспорядочно бросились назад в поисках прогалины, видимого над головой неба и торной дороги. Они забрели в молодую поросль, заблудились, и когда в сумерках вышли наконец на опушку леса и увидели обработанные поля, то пришли в такое возбуждение, что многие упали на колени и пообещали поставить свечу на ближайшем алтаре Богородицы.

Но даже если бы они добрались до цели, то все равно вернулись бы с пустыми руками. Главаря гугенотов заранее предупредили.

Монтадуру и в голову не могло прийти, что между его неудачами и неожиданно возникшей любезностью пленницы существует какая-то связь. Она, всегда такая высокомерная и почти затворница, теперь сама заговаривала с ним, а он даже осмелился пригласить ее к «своему» столу. Он решил, что она заскучала и что наконец принесли плоды его собственные хорошо известные чары и проявленное им галантное обхождение. Он удвоил предупредительность. Этих знатных дамочек не возьмешь драгунским наскоком. Придется потрудиться. Монтадур почувствовал прелесть в медленном завоевании и уже ощущал себя поэтом. Если бы не эти проклятые гугеноты-безбожники, отравляющие такое приятное существование! Он написал господину де Марийяку, требуя подкрепления. Он не может одновременно нести охрану маркизы дю Плесси-Бельер и заниматься делом обращения еретиков, с каждым днем принимавшим все больший размах. Ему прислали второй отряд, который должен был расквартироваться в районе Сен-Мексан. Их командир, лейтенант де Ронс, прислал сообщение, что в настоящее время не может занять вышеназванные квартиры, ибо вооруженные гугеноты заняли старый замок, перекрывающий дорогу и реку Севр. Надо ли его отбивать?