Бунтующая Анжелика - Голон Анн

Она чувствовала себя затерянным в мире несчастным бесприютным ребенком, испытывающим боль от самой жизни.

Еще стояла глубокая ночь, когда Анжелика добралась до Плесси.

Она дважды прокричала совой, привычным жестом приложив сложенные ладони к губам. Слуги ее поджидали. С высоты башен прозвучал ответный крик.

Мальбран Укол Шпаги, с горящим фитилем в руках, встретил ее в подвале возле входа.

– Так, мадам, больше не может продолжаться, – заявил он. – Какая неосторожность – бегать ночами по лесу. В следующий раз я пойду с вами.

Старый конюший, должно быть, заметил ее растрепанные волосы, беспорядок в туалете и плохо стертые следы слез на щеках. Она выпрямилась и приняла обычное выражение, поспешно нащупывая в кармане накидки носовой платок.

– Хорошо, в следующий раз вы пойдете со мной. Или пусть лучше пойдет Ла Вьолет, ведь лесная сырость не для ваших старых ран. Хотя я не очень-то доверяю этому парню, – добавила она со вздохом. – Да и кому теперь верить?

Они вышли из подвала и поднялись в притихший дом. Анжелика попыталась беззаботно улыбнуться.

– А тот людоед уже спит? – спросила она, указывая на апартаменты капитана Монтадура.

В спальне Анжелика сняла изодранную одежду и вымылась в соседней туалетной комнате. Ей казалось, что горячие руки предводителя гугенотов все еще охватывают ее спину, что грубые, мозолистые ладони касаются ее кожи.

Анжелика взяла кувшин и облилась прохладной водой. Потом завернулась в пеньюар и расчесала волосы, в которых застряли былинки.

Все тело ужасно болело. Ее не оставляла мысль о случившемся сегодня ночью. Это напомнило горькие переживания, причиненные сумасшедшим истериком Эскренвилем. «А я-то думала, что хуже уже ничего не бывает», – подумала она. Потом Анжелика вернулась в спальню и поставила подсвечник возле зеркала.

Наклонившись, она рассматривала свое отражение и отмечала изменения, происшедшие за последние недели. К ней вернулся гладкий овал лица. Глаза уже не казались такими запавшими, а губы вновь стали, как лесная земляника, розовыми и блестящими.

Только под скулами оставались новые тени, немного трагичные, нанесенные пережитыми страданиями. Они придавали лицу, так долго казавшемуся девичьим, маску надменной зрелости.

Фаворитка исчезла. Возникла королева.

«А вдруг худшее еще впереди?..»

Ей захотелось смягчить некоторую ожесточенность выражения. А как будет выглядеть это новое лицо под гримом Версаля?

Она открыла створки туалетного столика и вынула горшочки из оникса с кремами и пудрой. Там же находился и ларчик сандалового дерева, инкрустированный перламутром. Анжелика взяла его и открыла. Совсем машинально…

Просто чтобы перебрать скопившиеся там реликвии ее переменчивой жизни: перо Грязного Поэта, кинжал Родогона Цыгана, деревянное яйцо малыша Кантора, ожерелье женщин дю Плесси-Бельер, которые «начинали мечтать о войне или о Фронде», едва только его надевали… Рядом лежали два кольца с бирюзой, одно – Бахтияр-бея, другое – Османа Ферраджи… «Ничего не бойся, Фирюза, потому что звезды рассказывают… самую прекрасную в мире историю…» Не хватало только золотого кольца – кольца ее первого замужества, которое она потеряла, пока жила во Дворе Чудес. Она подозревала, что его украл у нее бандит Никола во сне.

Трудный путь, на котором светлые периоды чередовались с беспросветной тьмой с тех пор, как по воле короля она осталась вдовой без имени, без прав и без средств к существованию. Ей не исполнилось тогда и двадцати. Следующие годы, после брака с Филиппом и до отъезда в Кандию, – годы, прожитые в блеске королевского двора, можно считать мирным периодом. Да, конечно, если оценивать жизнь по достигнутому успеху, по ее положению великосветской дамы, у которой особняк в Париже и апартаменты в Версале. Она порхала с одного праздника на другой. Но если перечислить все интриги, в которые ее вовлекали, все расставленные на ее пути ловушки, то мирным этот период назвать нельзя. Но в той жизни хотя бы существовал определенный порядок и она жила среди сильных мира сего.

Разрыв с королем вверг ее в хаос. Что там говорил великий маг Осман Ферраджи?

– Та сила, которой наделил тебя Создатель, не позволит остановиться, пока не окажешься в предназначенном тебе месте.

– А где это место, Осман-бей?

– Я не знаю. Но пока ты его не достигнешь, ты будешь все крушить на своем пути, даже собственную жизнь…

Она снова встретится с Самюэлем де Ла Мориньером. Придется! Анжелика принялась поносить его в душе. Ее раздражало болезненное волнение, которое все еще не улеглось и вновь вспыхнет при встрече. Этот мужчина старше ее более чем на двадцать лет. Это бездушный еретик, мрачный и жестокий. Но он владеет ее мыслями. Анжелике хотелось узнать, действительно ли он обладал сверхъестественной силой, так ее напугавшей. Ее горло сжималось, когда в памяти возникали некоторые моменты их борьбы.

Кончиками пальцев она взяла из одного горшочка немного розового крема и легкими движениями начала втирать его в виски. Прозрачное, как лесная вода, зеркало отражало блеск ее волос. Но вдруг в нем стали возникать, словно в кошмаре, неясные очертания человека. Фигура приближалась неуверенной поступью, в центре ее светилось рыжее пятно – усы капитана Монтадура.

Он крадучись подошел к ее спальне, повернул ручку и с удивлением обнаружил, что дверь не заперта. Но за первой радостью победы пришел страх. Слегка задыхаясь, пригнувшись, он вглядывался в полумрак комнаты, освещенной одной единственной свечой. И увидел Анжелику, стоящую перед зеркалом.

Неужели она превратится в лань?

Через длинный пеньюар просвечивали ее безупречные формы. Распущенные золотистые волосы покрывали плечи. Она слегка наклонила голову, и под пальцами на ее щеках расцвели прекрасные розовые цветы.

Тогда он решился подойти поближе.

Анжелика повернулась и остолбенела:

– Это вы?

– Разве, моя красавица, вы не оказались столь добры, что оставили незапертой свою дверь?

Пот катился с него градом, а глаза почти исчезли за толстыми красными щеками, расплывшимися в улыбке, которой он стремился придать игривость. К тому же от него разило вином, а протянутые руки дрожали.

– Ну же, моя прелестница, разве недостаточно вы меня истомили? Да вам, наверное, тоже уже не терпится, вы ведь так молоды. Мы славно проведем времечко вместе…

Он знал, что не отличался галантностью. Заплетающийся язык никак не мог справиться с мадригалом, который он старался произнести, и выходили только непростительные банальности. Тогда он отважился на более решительный поступок и грубо обхватил молодую женщину. Она почувствовала отвращение от соприкосновения с его дряблым брюхом и отпрянула назад, опрокинув один из горшочков из оникса. Он упал на каменный пол и разбился.

Опять мужские руки, повсюду к ней тянутся мужские руки: короля, пьянчуги, гугенота и прочих, но неизменно мужские руки и прижимающиеся мужские тела…

Она выхватила из шкатулки тонкий кинжал Родогона Цыгана и с угрозой выставила его перед собой тем неуловимым жестом, которому научила ее Полька:

– Убирайтесь… или я заколю вас, как борова.

Капитан, выпучив глаза от такого нежданного зрелища, отступил на два шага.

– По… почему?.. – забормотал он. – Да ведь она на это способна!..

Он переводил недоверчивый взгляд с блестящего лезвия кинжала на сверкающие глаза той, что его держала:

– Ладно! Ладно… Мы просто не поняли друг друга…

Он обернулся и увидел столпившихся в темной комнате слуг, которые загораживали дверь. Мальбран с обнаженной шпагой, слуги – кто с палкой, кто с ножом, а Лэн Пуару, повар в белом колпаке, и его поварята вооружились вертелами и шпиговальными иглами.

– Чем могу служить, господин капитан? – спросил конюший с угрозой в голосе.

Монтадур посмотрел на открытое окно, потом на дверь. Что тут делает весь этот сброд с дикими глазищами?

– Убирайтесь! – прорычал он.