О положении вещей. Малая философия дизайна - Вилем Флюссер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В настоящее время крыша, стены, окна и двери больше не выполняют своих непосредственных функций, и это объясняет то, почему мы начинаем чувствовать, будто нас лишили крова. При том что мы не очень-то способны вернуться к проживанию в пещерах и палатках (несмотря на то что некоторые пытаются), нам приходится худо-бедно, но придумывать дома нового типа.
В действительности мы уже к этому приступили. Нерушимую целостность дома – кровли, стен, дверей и окон – можно встретить разве что в сказке. На самом же деле он изрешечен материальными и нематериальными каналами, аки швейцарский сыр: на крыше – антенна, из стены тянется телефонный кабель, окно заменил телевизор, а дверь – гараж с припаркованной в нем машиной. И целостный образ дома разрушился, а сквозь трещины в стенах сквозит ветер коммуникаций. Он держится кое-как, ему необходимы новая архитектура и новый дизайн.
Дизайнеры и архитекторы должны мыслить уже не географически, а топологически. Дом должен пониматься уже не как искусственная пещера, а как искривление поля межличностных отношений. Такое переосмысление дается нам нелегко. Переосмыслить географию планеты из плоскостной в шарообразную уже было большим достижением. Однако топологическое мышление облегчают синтетические образы, заключенные в математических уравнениях. В них Земля рассматривается уже не как географическая точка в пределах Солнечной системы, но как искривление гравитационного поля Солнца. Именно так должен выглядеть и дом нового типа: как искривление межличностного пространства, «притягивающее» человеческие отношения. Привлекательность подобного дома была бы в том, что он мог бы накапливать эти отношения, преобразовывать их в информацию, сохранять ее и передавать. Это был бы созидательный дом, служащий узлом в сети межчеловеческих отношений.
Подобного рода обтянутая кабелями постройка – дело опасное. Кабели вместо того, чтобы образовывать сети, могут сплетаться в клубки, оказаться не диалогичной, а фашистской природы – как телевизоры, не как телефоны. При столь прискорбном развитии событий дом мог бы стать оплотом невероятного тоталитаризма. Архитекторы и дизайнеры должны создать такую кабельную сеть, которая была бы обратимой. Это техническая задача, однако оформителям она вполне по силам.
Тем не менее подобное жилищное строительство произвело бы техническую революцию, намного превосходящую существующие рамки компетенции архитектуры и дизайна. (Как, впрочем, в случае любой технической революции.) Подобная архитектура, избавленная от кровли и стен, открытая миру, т. е. состоящая лишь из обратимых окон и дверей, изменила бы бытие. Людям негде было бы больше схорониться, залечь на дно, обрести опору. Им ничего не оставалось бы, кроме как протянуть друг другу руки. Они перестали бы быть субъектами, над ними больше не было бы господина, от которого следовало бы прятаться, но и у которого можно было бы искать убежища. (Шиллер ошибается, говоря о Божестве, что «в небесах Его селенья» [21].) Не было бы больше угрожающей им природы, над которой они стремились бы восторжествовать. Взамен эти открытые друг другу дома могли бы произвести доселе невообразимое множество проектов: такие дома были бы включенными в сеть проекторами коллективных альтернативных миров, доступных всему человечеству.
Подобное жилищное строительство представляло бы собой весьма опасную затею. Однако всё же не настолько, насколько опасно застрять в ныне существующих развалинах. Землетрясение, свидетелями которого мы являемся, подталкивает нас к тому, чтобы пойти на риск. Если мы добьемся успеха (что вовсе не исключено), то снова сможем жить, преобразовывать шумы в информацию, обретать опыт. Если же нам недостанет решимости, то мы будем обречены торчать перед экраном телевизора в четырех продырявленных стенах под дырявой же крышей или, сидя в машине, бесцельно колесить по окрестностям на протяжении всего обозримого будущего.
Бразилиа
1997
Шоссе, ведущее из Сан-Паулу, вначале пересекает штат Сан-Паулу, а затем два широких потока, образующих реку Парана и эстуарий Ла-Плата. Между ними раскинулись степи Минасского треугольника. Затем шоссе уходит чуть вверх, в сторону бесконечного Бразильского плоскогорья, шападана, планалту. Его не раз описывали в бразильской литературе. К примеру, именно там разыгрываются события необъятного романа Жуана Гимарайнса Розы «Тропы по большому сертану». В конце концов становится ясно, что этот пейзаж не поддается описанию, однако само стремление описать его в то же время представляет собой определенный вызов. Героической попыткой оставить росчерк пера на tabula rasa шападана стал город Бразилиа.
Бразилиа – метрополия бывшей империи, федеральная столица государства, которому, возможно, в будущем суждено мировое господство, но в любом случае – мощного государства, а вовсе не развивающейся страны за порогом бедности. Этот город отличается нечеловеческой степенью презрения к человеку – совсем как шападан, в противовес которому он был задуман. Эта бесчеловечность в равной степени завораживает при взгляде как на город, так и на плато – и в то же время ужасает. Напрашиваются сравнения с Египтом, Вавилоном, древней Мексикой, поскольку неизменно возникает соблазн проследить новое в старом. Но подобные навязчивые сравнения лишь сильнее подчеркивают новизну. Взять, к примеру, сердце Бразилиа – Площадь Трех властей. Ей неоднократно присваивали эпитет «фараонова». Но поскольку пирамиды являются символами преодоления смерти, человек перед лицом подобного величия должен чувствовать себя червем. Однако Площадь Трех властей одновременно представляет собой и гигантский символ сложившегося в XVIII веке разделения властей, в Бразилии всегда казавшегося чужеродным, неэффективным элементом. В такой неоднозначной ситуации чувствуешь себя скорее не червем, а частью огромного механизма. То, что знаменитые полушария возле зданий парламента на данный момент пустуют, производит впечатление демонстративной бессмысленности подобного существования. Выявляется несоответствие символа смыслу, чего не могло быть в Древнем Египте. Значение пирамид останется ясным, даже если когда-нибудь они окончательно разрушатся. Бразилиа еще строится, а вот значение трех ветвей власти уже под сомнением.
Посреди громадных жилых массивов, состоящих из сотен крошечных жилищ, фасад которых смотрит в пустоту, а кухни и уборные – во внутренний двор, где и протекает жизнь, проживают люди. Их адреса состоят из букв и цифр, по которым посвященный может вычислить, в каком министерстве трудится тот или иной житель, какой пост занимает, сколько у него детей, когда переехал в стольный град, променяв на этот «рай» Копакабану. Правда, периодически префектура по необъяснимым нам причинам изменяет нумерацию, и поскольку все районы идентичны, поиск, к примеру, адреса друга оказывается совершенно бесперспективным занятием. Или, можно сказать, единственным развлечением, которое может предложить Бразилиа. Здесь, словно длань божественного провидения, над городом простерта рука компании Novacap – проектировочной префектуры новой столицы, той
