И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О чем задумался? – громко крикнул Герман, вырвав Иштвана из объятий собственных мыслей. – Я тут тебе такую тираду произнес, а ты это мимо своих грязных ушей пронес! Какая неблагодарность! Впрочем, я не удивлен такому твоему поведению. Придется мне с этим смириться, ха. Я ведь не должен ставить свои прихоти выше науки.
– Науки? – разъяренно недоумевал Иштван. – Какой к черту науки? Ты издеваешься над людьми, спокойно их уродуешь, убиваешь! Там, на этих столах лежат даже детские руки! Это чудовищно!
– Может быть, ты и прав, – сказал Герман и подошел к столу со склянками. – Однако, опять же, ради достижения определенного результата нельзя думать ни о чем, кроме достижения этого результата, иначе моральное давление, личные эмоции и чувства попросту разобьют всю жажду знаний и не позволят достичь поставленной цели. Потому я никогда не обращаю внимания на всякого рода доводы, связанные с некоей человечностью. О какой человечности идет вообще речь? Что такое человечность? Как пишут в словарях и энциклопедиях – это проявление ко всему живому сочувствия, понимания, доброты и прочей ереси.
– Разве это не так? – тихо спросил пришедший в себя Дурре, напугав Иштвана.
– Полная чушь! – крикнул Герман и не понял сначала, кто задал вопрос. – А! Это ты очнулся! Какой кошмар! – сказал он, посмотрев на лицо Мариуса. – Понятие человечности изобрел сам человек, тот самый человек, убивающий себе подобных на войне ради клочка земли или денег! Тот самый человек, вырубающий тысячи и тысячи деревьев для строительства кораблей, чтобы на них плыть по морям и рекам ради поимки десятков тонн рыбы! Я не говорю еще подробно об охоте, разведении скота или даже добыче угля, из-за чего на шахтах постоянно гибнут люди! Куда девается ваша хваленая человечность во всех этих случаях? А я скажу вам – никуда! Потому что человечности не существует. Ее придумали люди для оправдания и прикрытия своих же грехов! А раз человечности не существует – я имею право на осуществление научной деятельности в тех областях, которые кажутся только мне одному перспективными и интересными!
Закончив свою эмоциональную речь, Скотт устало вздохнул и посмотрел на изумленных Мариуса и Иштвана. К слову, они были невероятно рады видеть друг друга, хоть и не сильно радовались представившемуся моменту и обстановке. Пока Герман возился в столе со склянками, пытаясь что-то найти и недовольно бормоча себе под нос и поругивая санитаров за их безалаберность, Иштван с Мариусом получили немного времени для разговора. Суть его заключалась, дабы не воспроизводить его полностью, во взаимном уважении и почтении, а также недовольством Дурре поведением Иштвана, вернее, тем, что тот поступил очень глупо, поддавшись гневу и проследовав за Германом. Иштван на это ответил, что ни о чем не жалеет и очень рад, что увидел своего наставника живым.
Закончив копошиться в ящиках стола, Герман с улыбкой на лице достал искомый флакон и распорядился почистить инструменты для эксперимента. Потом он подошел к Иштвану и показал ему флакон, на котором была приклеена этикетка с подписью: «Diethyl aether».
– Это эфир, – произнес Скотт, рассматривая руки Иштвана. – Мне всегда было интересно, как избавить человека от болей при проведении различных манипуляций, не вырубая его литрами алкоголя или ударом по голове. Но русские меня опередили. Их врач по фамилии Пирогов во время, как бы ты выразился, Мариус, бесчеловечной войны лет семнадцать назад впервые провел хирургическую операцию, а потом еще несколько тысяч хирургических операций, с использованием общего наркоза, получаемого благодаря вдыханию пациентом эфира. Мне было жутко обидно, и я решил как-нибудь провернуть подобный трюк. Времени все не хватало, потому что в те годы цирк гастролировал с большим размахом и не останавливался на такие долгие стоянки между городами, а потому я отложил дело с испытанием эфира на более спокойные времена. И вот, эти самые времена, к моему большому счастью, наступили! Я бы с удовольствием провел испытания на Мариусе, однако он мне нужен для другого занятия. А ты, мальчик, попал под руку очень вовремя, на самом деле!
Иштван испуганно посмотрел на флакон, воображая, будто ему предстоит сейчас выпить яд. Впрочем, испуг его выглядел слишком неубедительно, потому что он уже давно перестал бояться.
– Я скрывать не буду, – продолжил Герман, опустив голову до уровня Иштвана, – что собираюсь тебя немного изувечить. Но ты не бойся, это никакая не пытка, ты не должен будешь почувствовать боли, когда я отрублю тебе пальцы.
– Что? – спросил Иштван так, что слово это прозвенело на весь шатер. – Как это? Как пальцы? Нет, нет, нет! Это невозможно! Нельзя, я канатоходец и акробат, без сильных рук и ног мне не удастся хорошо выступать и приносить цирку деньги!
– Зря стараешься, – произнес Герман и отошел обратно к столу с медицинскими инструментами. – После того, что ты сделал – узнал о моих увлечениях – тебе больше никогда не придется выступать, к сожалению.
Поняв всю безысходность своего положения, Иштван снова попытался вырваться, однако в очередной раз потерпел неудачу. Скотт, поставив флакон с эфиром на стол с инструментами, подошел к столу с кучкой бумаг и тетрадей. Он взял карандаш и стал делать какие-то пометки и записи, опять бормоча себе под нос. Мариус Дурре, находившийся в еще худшем положении, нежели Иштван, покачал головой в знак несогласия с действиями доктора и печально улыбнулся, осознавая, видимо, и свой конец тоже.
В это же самое время, в своем шатре, пребывая в крайнем беспокойстве, метался из одного угла в другой Мартин. Он уже несколько часов не видел Иштвана и переживал. Его тщетно пытались успокоить Юби и Катрин, называя всякие версии исчезновения Иштвана. Ни одной из них Мартин не верил и готов был уже обратиться за помощью к Эмилю Луа, дабы его надзиратели прочесали цирк.
– Еще чего, не хватало тебе к этому жирдяю за помощью обращаться, – злорадно подметила Катрин. – Он
