И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Запись 125. В цирке появился новый артист – Омар бен Али. Мне с ним не удалось повидаться, однако о нем мне рассказал Венцель Лорнау. Говорит, парень очень достойный, принципиальный и честный. Ненавидит Сеньера, потому что тот купил его у прежнего владельца за ничтожную сумму. Поначалу работал грузчиком, потом успешно сдал экзамен в присутствии Пьера и получил статус полноценного артиста. Подружился с Густавом, а потому не вызывает у меня особого доверия. Главное, чтобы его не стали использовать в качестве штрейкбрехера, иначе его сторону примет слишком много людей, а он парень, как говорят, очень общительный и обаятельный. Когда-то и Пьер таким был. Но его угробила власть. А потом он совершил ужаснейшую ошибку, позволив сформироваться вокруг него Ближнему кругу. Очень надеюсь, что Омар бен Али станет другом нам, а не им.»
«Запись 137. К сожалению, больше не собираюсь принимать участие в собраниях Апельсинового клуба. Александр Моррейн, на счет которого я ошибся уже дважды, оказался настоящим маньяком, преследующим свою цель, словно это златорогая лань в Венсенском лесу. Истинная личина Моррейна открылась совершенно внезапно: я стал свидетелем его беседы с Жеронимом об использовании в возможном восстании против Сеньера цирковых уродцев. Идея так себе, потому что уродцев не так уж и много, однако не это меня поразило, а то, каким образом их собирались привлечь для участия в восстании: Лабушер утверждал, что постоянный гипноз, наряду с ежедневными сеансами промывания мозгов с особенной едой смогут превратить уродцев в настоящих разъяренных зомби, впадающих в ярость только при одном упоминании имени Пьера. Моррейн откровенно говорил про физическое устранение всех, кто посмеет оказать сопротивление новой власти цирка.»
«Запись 141. Какой ужас. Во что превратился тот цирк, основателем которого я был? Нет того доброго, веселого и дружного коллектива, нет внутреннего счастья, а есть одна лишь ширма, подпорками для которой является страх перед Безымянным палачом и надзирателями. Пьер начинает сходить с ума, его здоровье будто намеренно ухудшается, его идеи, передаваемые устами Лароша и Буайяра, вызывают один лишь ужас. Густав Лорнау, очевидно, скоро отойдет в лучший мир – подагра приковала его к постели. Какая жалость, что такого способного и умного человека сожрала Гордыня. Расплачиваться за его грех придется всей семье Лорнау. Доктор Скотт, как оказалось, ставит опыты на провинившихся сотрудниках, причем не скупится на издевательства: парням режет гениталии и сливает литры крови, а девушкам прижигает чресла, будто наслаждаясь их воплями. Падает жалование у всех, кроме членов Ближнего круга и их подельников. Я вынужден ютиться в шатре, пытаясь согреться одеждой, добытой из гардеробной Фельона. Мое жалование сокращено до ста франков в месяц без возможности получения премий, так как мне присвоен статус пенсионера. Я попросился на лечение на воды, поскольку чувствую себя не лучше Сеньера, но мне отказали, сославшись на некурортное время. Господи, помоги мне дожить до того дня, когда вся эта фантасмагория прекратится, и мой родной цирк будет приносить счастье не только гостям, но и собственным сотрудникам…»
«Запись 166. Это будет последняя запись в этом дневнике. Сейчас только начало марта, но чувствуется, что времени мало. Буайяр находится в тяжелом состоянии после трагической гибели Клэр Марис, его любимой внучки. Девочка эта ни в чем не была виновата, дружила с Марин Сеньер, очень трудолюбиво работала. Теперь временным управляющим стал Анри Фельон, после смерти Густава перехвативший инициативу во внутренней борьбе в свои руки. Сомневаться в ближайшей смерти Буайяра не приходится – равно как и в скорейшем приходе к фактической власти над цирком Фельона. Я же стал чувствовать себя неуверенно. Скотт начал проводить масштабные испытания лекарств для Пьера, и однажды сказал мне, что хотел бы привлечь меня для тестирования прототипов лекарств, поскольку я больше всех остальных похожу на Хозяина. Мерзость. Не хватало мне еще кроликом для апробаций служить. Нужно будет еще последить за Отцом Дайодором, но начал проявлять странную активность…И откуда взялся некий комиссар Обье?.. (Дописано позднее) Вынужден отдать дневник на хранение доброй старушке-прорицательнице по имени Кэт, с которой общался несколько месяцев. Она любезно согласилась. У нее никто и не подумает ничего искать…»
Кончив читать последнюю запись, Алекс закрыл дневник и спрятал в один из сундучков, заперев после его на замок. Смешанные чувства, больная голова, готовая разорваться от такого обилия новой информации, сухие уставшие глаза – на несколько дней стали неизменными спутниками Моррейна. Действительно, Дурре знает настолько много, что его давно следовало бы убить, а дневник сжечь, чтобы ни у кого не появилось больше сомнений в отсутствии подобной доказательной базы. Наименее предпочтительным человеком, к кому бы мог попасть дневник, является, разумеется, Пьер Сеньер. Прочитай он этот дневник – полились бы реки крови. Возможно, о дневнике было известно Ближнему кругу, потому его для себя у Сеньера выпросил Скотт, чтобы держать при себе и одновременно проводить исследования и пытать, намереваясь достать дневник. Как бы то ни было, Алекс ощущал себя уже намного уверенней, чем раньше, потому что знал имена всех людей, устранить которых было необходимо ради достижения главной цели деятельности и его, и Апельсинового клуба.
Читать дневник Дурре Моррейн закончил 7 апреля. Размышляя о судьбе Мариуса Дурре, он вспомнил, что уже больше трех недель над ним издевался доктор Скотт, не подпуская теперь даже его, первого помощника и заместителя, к этой работе. Единственное, о чем ведал ныне Алекс, так это то, что последний раз на Дурре испытывалось лекарство от кишечных и желудочных болей, коими внезапно стал страдать Хозяин. «Судьба подопытной
