Цветы в зеркале - Ли Жу-чжэнь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта двойственность в оценке Ухоу наличествует и в романе «Цветы в зеркале». С одной стороны, действующие лица романа говорят о «тяжких преступлениях правительства», о «преступном правлении Ухоу», о том, что она «в своей слепой ярости истребила почти всех сыновей и внуков семьи Тан», называют ее «виновницей страданий государя» (имеется в виду Чжунцзун). Симпатии автора целиком на стороне мятежников, стоявших за законного династа и пытавшихся восстановить его власть (Сюй Цзин-е и его побратимы), и их потомков, продолживших их борьбу (Сюй Чэн-чжи, Ло Чэн-чжи, Вэнь Юнь и др.). С другой стороны, даже самые ярые противники Ухоу говорят в романе о ее указах как о действиях, по их мнению, «совпавших с высшей волей неба и земли». В ряде эпизодов Ли Жу-чжэнь показывает, что Ухоу серьезно и искренне заботится о продвижении талантов и рисует ее как просвещенного государя.
Двойственность в оценке Ухоу не должна заслонить от нас общей критической направленности романа, которая для Ли Жу-чжэня была основной.
Положительная оценка мероприятий Ухоу, направленных на улучшение положения женщин, мероприятий, автором придуманных и не имевших в действительности места, позволяет предположить, что Ухоу понадобилась автору романа о женщинах как женщина-правитель, как женщина, участвующая в политической жизни страны, а это ведь, как говорит одно из действующих лиц романа – Тан Минь, действительно «случается очень редко»!
Отрицательная же оценка деятельности Ухоу объясняется не только тем, что «автор считал, что узурпатор не имеет права на престол» [531], но, как нам кажется, и тем, что образ узурпатора на троне скрывал сатиру на захватчиков – маньчжуров и был своего рода протестом китайского патриота против национального гнета и порабощения Китая иноземцами [532].
Стремясь завуалировать истинный политический смысл своего романа, подальше запрятать ключ к его идейной направленности, Ли Жу-чжэнь на протяжении всего романа переплетает реальные факты с вымыслом [533].
Фантастика служила ему (как служила она в свое время и Пу Сун-лину) для критики действительности. Она отдаляла материал произведения от сферы непосредственной реальности, переносила его в условный мир фантазии и создавала, таким образом, некую дистанцию между критикуемой автором действительностью его дня и ее отражением в искусстве.
Что же критикует Ли Жу-чжэнь в своем романе, что он разоблачает с такой полемической страстностью, с таким возмущением и негодованием? Только ли те общественные явления и пороки, которые имели место в Китае в период владычества династии Тан, или же и те, которые характерны для его собственной эпохи?
Целый ряд глав убеждает нас в том, что критика Ли Жу-чжэня направлена главным образом против политического режима и общественных нравов, сложившихся в период владычества династии Цин, т. е. в последний период господства феодализма в Китае.
Вопрос, который особенно волнует Ли Жу-чжэня, это вопрос об угнетенном положении женщины.
О том, насколько тяжелым было положение женщины в старом китайском обществе, свидетельствует хотя бы тот факт, что нередки были случаи убийств новорожденных девочек в бедных семьях. Было это не только во времена Ухоу, но и при маньчжурской династии, во времена самого Ли Жу-чжэня [534], так как всегда в феодальном Китае были бедняки, которые не могли прокормить лишний рот и с болью душевной шли на убийство дочерей, зная, что, если бы даже ценой мучительных усилий и лишений и удалось их вырастить, они в будущем не станут кормилицами семьи, как сыновья, а в лучшем случае, если их удастся выдать замуж, они будут работать на мужа и его семью.
В домах зажиточных слоев феодального китайского общества девушки жили затворницами. Гнет семьи, оковы конфуцианской морали, семейные устои, освященные веками, тысячи запретов и ограничений сковывали женщину, не давали развиваться ее индивидуальности.
Социальные установления Древнего Китая узаконили подчиненное положение женщины.
Если по своим родителям мужчина соблюдал траур три года, то по жене траур длился всего лишь год; женщина же и по родителям своим, и по родителям мужа соблюдала трехгодичный траур, но если родители мужа были живы, то по своим родителям она могла соблюдать траур только один год.
После смерти жены мужчина мог снова жениться, но, уже начиная с династии Хань (III в. до н. э. – III в. н. э.)., женщина должна была блюсти добродетельное вдовство. При династии Сун (X–XIII вв). выход вдовы замуж уже расценивался как нравственное преступление, как моральный грех.
В XVII в., при династии Мин, соблюдение вдовства официально поощрялось, равно как и самоубийство вдов.
В династийных историях можно найти много примеров того, что женщину почитали героиней, если она после смерти мужа кончала самоубийством. Уже упоминавшийся ранее Юй Чжэн-се говорил о том, как часты были случаи самоубийства вдов. Он видел причину этого не в том, что женщины не любят жизнь, а в том, что они знают, как семья и общество ждут от них этого «героического поступка», который прославит весь их род.
Конфуцианцы создали теорию женской неполноценности, не только оправдывающую, но даже освящающую подчиненное положение женщины. Ум женщине не нужен, считали они и постулировали это формулой: «Чем меньше в женщине таланта, тем она добродетельней».
В «Семи заповедях для женщин» талантливая ханьская писательница Бань Чжао говорила, что добродетель в женщине состоит не в ее необычайных способностях или уме, но в том, что она целомудренна, серьезна, соблюдает вдовство, аккуратна, чистоплотна, не самонадеянна и соблюдает приличия.
Женские добродетели, воспевавшиеся древними писателями Китая, – это верность, послушание, готовность пожертвовать собой ради отца или мужа. Почтительная дочь, верная жена, покорная невестка – вот героини нравоучительных историй, морализующих анекдотов и древних рассказов.
Позднее, в танских новеллах, намечается уже попытка выйти за пределы этого узкого понимания женской добродетели. Наряду с высокими душевными качествами, верностью, женственной прелестью своих героинь новеллисты воспевают их ум и талантливость («Повесть об Ин-ин» Юань Чжэня, «История Хо Сяо-юй» Цзун Фана, «Повесть о фаворитке Мэй»).
В то же время возникает и мысль о том, что неверна конфуцианская доктрина, видящая в женщине источник зла, сваливающая на женщину все неудачи в правлении, чуть ли не все общественные бедствия.
И если Юань Чжэнь, еще следуя этой доктрине, оправдывает своего героя ссылкой на зло, приносимое мужчине женщиной, то неизвестный автор «Повести о фаворитке Мэй» возражает против традиционной точки зрения, обвиняющей в мятеже Ань Лу-шаня, в неудачах правления императора Сюаньцзуна его фаворитку – знаменитую Ян Гуй-фэй.
Однако в танских новеллах, героинями которых являются женщины, речь, как правило, идет о женщинах,
