Запад есть Запад, Восток есть Восток - Израиль Мазус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доска была толстой, не меньше шестидесяти миллиметров. Когда треугольная борозда опустилась почти до самого дна, доску лаза очень легкими ударами отсекал только один Фрол. Долго возились с листом, возвращая в прежнее положение приподнятые гвозди осторожными ударами по их отломленным головкам. Когда же последняя головка гвоздя прикоснулась к железу, матрасы были положены на свои места, и все быстро разошлись. Фролову казалось, что все увиденное произошло за считанные минуты, хотя на самом деле на изготовление лаза ушло не меньше часа.
Фрол и Фролов вместе вернулись в свой угол и долго сидели молча.
— Чего молчим, Володя? — спросил Фрол.
— А чего говорить, Гриша. Нет у меня больше вопросов. Дело сделано. Значит, не сомневаюсь, что завтра будем свободны.
— Только будь осторожен.
— А вот это ты зря сказал. Перед боем таких слов говорить не принято, не обижайся.
— Я не обижаюсь, — улыбнулся Фрол, — мы ведь и вправду раньше жили с тобой по разным законам. Теперь будем жить по одному.
— Я согласен, — сказал Фролов.
В Новосибирск прибыли к вечеру следующего дня. Тут же откатилась дверь и началась раздача хлеба и рыбы. Вагон пополнился еще несколькими арестантами. И как только дверь снова закрылась, и громыхнул засов, тут же металлический лист, с болтающимися на нем головками гвоздей, был отодвинут в сторону. Фрол и Фролов в замасленной одежде, какую обычно носят железнодорожные рабочие, стояли возле лаза и ждали сигнала, что все конвойные вошли в свой вагон. Сообщить об этом должен был кто-то, кто стоял снаружи, тому, кто лежал у окошка. На Фроле была железнодорожная фуражка, на Фролове черная кепка. Наконец сигнал был подан, и одновременно раздался пронзительный гудок. Поезд тронулся. Первым на шпалы опустили Фролова, который сразу же, едва прокатилось колесо, вылез из-под вагона. Фрол — следом за ним.
К ним тут же подошел человек с железнодорожной фуражкой на голове. И взглядом, и походкой, и улыбкой это был совершенно вольный человек. Он взял из рук Фрола саквояж:
— С благополучным прибытием, Фрол.
— Спасибо за встречу, — сказал Фрол. — У меня был?
— Вчера. Продукты отвозил. А этот, который рядом с тобой, он кто? Что-то не очень походит на нашего.
— Угадал. Познакомься, мой брат. Случайно встретились.
* * *
Вольного человека звали Сергеем. Обмениваясь и дальше короткими фразами, они очень буднично вышли на привокзальную площадь и подошли к видавшей виды полуторке, кузов которой наполовину был затянут брезентом. Возле кабины остановились.
— Поднимайтесь в кабину, — предложил Сергей, — в тесноте, да не в обиде.
— Вот в тесноте-то не очень и хочется, — сказал Фрол.
Он взял из рук Сергея саквояж и перекинул его через борт. Оказавшись в кузове под брезентом, на широкой лавке, спиной к кабине, Фролов и Фрол посмотрели друг на друга и одновременно улыбнулись.
Машина покидала восточные окраины города. Солнце медленно опускалось к горизонту.
— Тебе идет кепка, — сказал Фрол.
— А тебе железнодорожная фуражка, — засмеялся Фролов, — но только не совсем. Вот военная была бы в самый раз.
— Но только не та, какую ты носил. Тоже плохо кончил бы. Фуражки белых офицеров мне бы больше подошли.
— Так ведь и они тоже плохо кончили. Однако признаюсь тебе, что свою офицерскую форму я носил, особенно после войны, с таким удовольствием, что даже подумывал, а не поступить ли мне в военную академию.
— Какие у тебя воспоминания замечательные, но только ты ими не увлекайся. Иначе как новую жизнь строить будешь? — спросил Фрол.
— А это как ты скажешь. Скажешь, чтобы жил в берлоге, буду жить в берлоге, а придумаешь для меня какую-нибудь светлую жизнь — буду ее строить.
— Ты это что — серьезно?
— Пошутил, конечно, и все потому, что я свой побег как-то совсем по-другому представлял. Думал, что сам его готовить буду, сам себе товарища найду, или товарищей. В горьковской тюрьме я с одним лейтенантом познакомился. Договорились, что если в один лагерь попадем, то вместе убежим. А получилось так, что меня самого для побега нашли. Да и кто? Брат! Такое только в сказках бывает. Ты не думай, если говорить про мое настроение, то я сейчас очень радуюсь, сильно радуюсь. Побег был необыкновенный. Он весь был похож на войсковую операцию. Но только был наполнен такой силой, которую я плохо понимаю…
— Вот почему я и не хотел, чтобы мы в кабине ехали. Знал, что такой разговор будет, но ждал его еще в вагоне. А почему там молчал?
— Так ведь сильно сомневался, что у тебя все получится.
— А если бы не сомневался? Вот так же, как только что, сказал бы? Про то, что тебе страшно и, давай откровенно, не очень приятно с ворами связываться?
— Ты очень как-то прямолинейно… Так бы я никогда не сказал.
— А как?
— Думаю, что очень просто. Я бы нашел слова, чтобы ты не обиделся, и договорился бы с тобой, что когда наши ноги снова пойдут на свободной земле, мы расходимся — ты в одну сторону, я — в другую. Прости за откровенность.
— Да нет, все нормально. Но вот скажи, как ты себе представляешь, что с тобой было бы потом?
— Совершенно не представляю, но точно знаю, что стремился бы уйти на Север, в самые глухие места.
— Но ведь ты московский парень. Что ты об этих местах можешь знать?
— Кое-что знаю. У меня взводный был из сибирских северных мест. Очень чистый мужик и красиво говорил. Кержак. Мне очень нравилось, как он отвечал на мои вопросы, когда уходил на задание. К примеру: «Все в сборе?» — «Ну». — «Ничего не забыли?» — «Ну». Для устройства на постоянное жительство этого, конечно, мало, но кое-что все-таки уже есть…
— Хорошо, что рассказал именно это. Считай, что твоя сказка все еще продолжается. Хочешь быть кержаком, станешь. А того, чье имя ты будешь носить, тоже звали Володей.
— Но так не бывает! — воскликнул Фролов.
— Бывает. А теперь слушай
