Запад есть Запад, Восток есть Восток - Израиль Мазус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Все, хватит, — проговорил Фрол со слезами на глазах. — Не могу больше слушать. Суки рваные…
Потом помолчал немного, очень внимательно посмотрел на Фролова и сказал:
— Но ты-то здесь каков! Слушал тебя и радовался: наша порода. Знаешь, как про нас говорили? Что мы честные, но наивные. Ольгу с отцом Александром не замели?
— Нет.
— Точно знаешь?
— Насколько можно было верить смершевцам, то да. Как я понял, им самим вся эта история не очень нравилась. Один следователь сказал, что граждан Австрии, которая вскоре должна снова стать государством, велено было не трогать. И все же, если честно, очень о них беспокоюсь…
— Зря, похоже, что следователь знает, о чем говорил. Я рад, Володя, что ты доверился мне. И все же я не очень уверен, что ты до конца веришь в наше родство. По твоим глазам вижу. Я прав?
— И прав, и не прав. Хотя сердцем чувствую близость, да и умом тоже. Но только как бы нам с тобой что-то такое вспомнить, чтобы это воспоминание прозвучало для меня, как гром среди ясного неба. Понимаешь? Вот, скажи, отца твоего как звали?
— Дмитрий.
— Фрол, дорогой, а я ведь этого имени из разговоров отца с матерью никогда не слышал. Прости…
— А я из разговоров отца и матери имя Афанасий еще как слышал, — сказал Фрол, — отец звал его московский Афанасий. Ругал его, как он говорил, за удивительную недальновидность. Вот видишь, какие слова вспомнил. Твой отец приезжал к нам году в 35-ом. Очень они тогда ссорились.
— Из-за чего?
— Как тогда говорили — из-за текущего момента. Мой отец тогда в светлое будущее верил, а твой нет. Должно быть, твой отец очень тебя от всего этого берег, да так и не уберег. А гром среди ясного неба сейчас услышишь. Вот, вспомнил слова матери, сказанные отцу сразу после того, как Афанасий ушел: «Твой брат честный до святой простоты». Именно так — святой простоты. Но если тебе эти слова ничего не скажут, тогда прости.
— А ведь он и в правду такой… — прошептал Фролов.
В Кирове около двух десятков арестантов были высажены. Их тут же сменили другие. Фролов и Фрол остались. Каждый опять получил по буханке хлеба и большую селедку. Бак наполнили водой, и поезд продолжил путь. Еще в самом начале, едва сдвинули дверь, арестанты просили конвоиров подбросить им дров или угля. Жаловались, что ночью холодно. Печка в вагоне была. Им ответили, что еще не сезон.
Весь путь до Свердловска Фрол пропадал у своих. Один раз Фролов заметил, как он обменивается знаками с человеком, который сидел на верхних нарах рядом с зарешеченным окошком. Фрол что-то готовил, но Фролов терпел и ни о чем не спрашивал.
Утром поезд остановился в Свердловске. Конвоиры широко распахнули дверь и занялись быстрой раздачей хлеба и селедки. Фролов взял свою пайку одним из последних. Он просто стоял недалеко от дверного проема и смотрел на дневной свет. На свое место вернулся лишь тогда, когда закрылась дверь.
Его ждал Фрол, который сказал:
— Володя, будем уходить в Новосибирске. Вдвоем. Всю свою военную одежду оставишь, а в ту, что тебе принесут, переоденешься ночью.
Фролов, хорошо помня, что не должен задавать лишних вопросов, все-таки не выдержал:
— Но я не понимаю, как это можно сделать. Ведь там, на рельсах, будут стоять солдаты с ружьями.
— Будем уходить через пол.
— Но он же обит железом. Разве у нас есть инструмент?
— У тебя нет, — сказал Фрол, — а у меня есть. Заканчивай свои вопросы и успокойся. Главное, чтобы внутри себя ты был готов ко всему. Или у тебя еще есть сомнения?
— Сомнений нет, но ты уж прости, Фрол, только все это немного похоже на сказку.
— А это и будет сказка, я тебе обещаю. Хотя и помолиться на всякий случай тоже не помешает. Ты со стамесками когда-нибудь работал?
— Очень немного, в деревне.
— Ладно, поезд идет долго, успеем. Один помощник у меня есть, а ты просто будешь смотреть, как это делается. Хочешь, помоги бойцам стружку собирать. Мы унесем ее с собой.
Металлический лист, который был освобожден от матрасов, находился в самом центре вагона. Если на глаз, то размером он был метр на два и положен встык с остальными листами. На полу был закреплен гвоздями. По всему периметру вокруг листа плотно сидели помощники Фрола. Фролов вспомнил, что Фрол назвал их бойцами, и усмехнулся. Однако вскоре, приглядевшись к их напряженным лицам сквозь сумрачный свет, Фролов с удивлением признал, что они в эти минуты действительно похожи на его солдат, какими он привык их видеть перед самым началом боя.
В руках одного из них Фролов с удивлением увидел гвоздодер, которым он поднимал на небольшую высоту головки гвоздей, которые тут же у основания подпиливались и сбивались молотком, собираясь затем в одном месте. Когда лист освободили от гвоздей, его оттащили в сторону от будущего лаза. Открывшиеся доски были еще белыми, уложенными поперек вагона и такими широкими, что для изготовления лаза было достаточно ширины одной доски. Длину лаза определили Фрол и его помощник. Опустившись на колени, они положили рядом с собой по молотку и стамеске, гвозди, а также металлические пластины с отверстиями.
Фролов сразу догадался, что та часть доски, которая будет вырублена, не должна упасть на полотно дороги, для чего ее надо свободно закрепить на соседних досках пластинами, как и обрубленные концы, чтобы они не вибрировали во время движения. После того, как пластины были утоплены до уровня пола и прибиты гвоздями к доске лаза, Фрол и его напарник, каждый на своей стороне, принялись рубить наклонные борозды, стараясь ударами по рукоятке стамески совпадать со стуком колес. На переходной площадке мог быть поставлен конвойный. Стружка тут же тщательно собиралась, и уминались в брезентовую рукавицу.
Появление инструмента и всего остального, что было необходимо для изготовления лаза, Фролову показалось удивительным. Удивительным было и зрелище совершенно по-мужицки работающего Фрола. Очень
