Белое движение. Том 1 - Андрей Кручинин

Планы Командующего Северной Армией Деникин мог узнать от генерала А. Н. Розеншильд-Паулина, героя первых сражений Великой войны, привлеченного к работе его родственником Келлером (мать Федора Артуровича была урожденная Розеншильд-Паулин). Именно Розеншильд был направлен графом в Екатеринодар, где ему для обратного проезда было выдано удостоверение, черновик которого сохранился:

«Дано сие Генерал-Лейтенанту Розеншильд Фон Паулин в том, что он действит[ельно] командиров[ан] в Добровольческую Армию с докладом по поручению Графа Келлера.

Прошу оказывать Генерал-Лейтенанту Розеншильд Фон Паулин необходимое содействие во время следования в Киев для выполнения данного ему поручения к Главнокомандующему Добровольческой Армии».

Интересно отметить, что первоначально в документе стояло: «…следования в Киев как лицу, едущему с особым поручением от Главнокомандующего Добровольческой Армии», и этот вариант выглядит более правдоподобным, исправление же могло появиться вследствие осторожности генерала Лукомского: вполне допустимо предположение, что именно он хотел избежать утечки информации об «особых поручениях» Деникина к столь «одиозному» монархисту, как граф Келлер. Поручение же, на наш взгляд, должно было касаться координации действий во внешней политике – единства в представительстве на переговорах с союзниками. Основанием для таких предположений может стать следующая командировка Розеншильда, который был направлен Федором Артуровичем в Яссы (Румыния), где собиралось совещание представителей Антанты – с одной стороны и русских общественно-политических объединений – с другой.

А тем временем та же международная конъюнктура – поражение Центральных Держав – оказывала влияние и на политику Гетмана Скоропадского, который судорожно пытался найти новых союзников. И 1 ноября «Украинская Держава», должно быть, не без удивления, услышала Гетманский манифест («грамоту»):

«…После пережитых Россией великих потрясений условия ее будущего бытия должны несомненно измениться. На иных началах, на началах федеративных должно быть воссоздано прежнее величие и сила Всероссийской державы, и в этой федерации Украине надлежит занять одно из первых мест.

…На этих началах, которые – я верю – разделяют и союзники России – державы Согласия[84]… должна быть построена будущая политика нашей Украины. Ей первой надлежит выступить в деле создания всероссийской федерации, конечной целью которой явится как восстановление Великой России, так и обеспечение экономического и культурного преуспевания всего украинского народа на прочных основах национально-государственной самобытности».

Грамота обнадежила тех, кто не признавал искусственно взращиваемого сепаратизма; но у противоположного лагеря она вызвала бурю возмущения и до сих пор обычно трактуется как детонатор, повлекший взрыв националистических эмоций и «антигетманское восстание». Так полагал и сам Скоропадский, писавший в 1919 году: «Я и до сих пор считаю, что единственной причиной такого подъема среди повстанцев в первое время была… моя грамота о федерации», – и утверждавший, что, не будь ее, «социальные вопросы» сами по себе не вызвали бы активного противодействия Гетманскому режиму. Факты, однако, свидетельствуют об обратном.

Оппозиция режиму в лице «Украинского Национального Союза», загодя почувствовав колебания власти, уже была настроена на решительный натиск. Еще до выхода грамоты был создан Оперативный Штаб готовившегося восстания, в котором активно обсуждалась стратегия предполагавшихся боевых действий. 31 октября на тайном заседании была сформирована «Высокая Директория Украинской Народной Республики» во главе с беллетристом В. К. Винниченко и с бывшим чиновником Земско-Городского Союза С. В. Петлюрой в качестве «Головного Отамана» (Главнокомандующего) «республиканских войск». 1 или 2 ноября перебазировавшись в Белую Церковь, в расположение сочувствовавшего ей Сечевого стрелкового отряда, Директория оставила в столице «Военно-революционный комитет» (что за большевицкая терминология!), и практически одновременно, в ночь на 2-е, в Киеве появились прокламации нового «правительства» с призывами к восстанию против «изменника» Скоропадского. Все это было бы невозможно без заблаговременной подготовки, и очевидно, что круги, незамедлительно получившие название «петлюровских», внимательно следили не только за совершавшимися событиями, но и за политическими тенденциями, и в нужный момент оказались во всеоружии.

Но какова была программа этого нового движения? Неправомерным было бы отделение в ней сепаратизма от революционности. Характерным примером является настроение Сечевиков: «Новосформированные в Белой Церкви Сечевые стрелки сознавали, что они должны стать не только защитниками Самостийной Украины, но и революционной силою, которая имеет целью сокрушить реакцию». Помимо штыков Сечевого отряда, руководители восстания делали ставку на повсеместное выступление крестьянства. Оно и началось, но направленность этого движения должна была вызвать горькое разочарование у националистических теоретиков. По признанию Винниченки, «часто среди крестьянства, до того не слыхавшего имени Петлюры, раздавались такие речи: “Ага, теперь Петлюра идет на гетмана. Она ему покажет! Слава Богу, больше не будет этой Украины”»… И только недовольство «помещичьей» политикой Скоропадского и австро-германской оккупацией побуждало крестьян следовать за Директорией.

А что же Гетман? – Не собираясь сдаваться без боя, но чувствуя, как почва колеблется у него под ногами, в эти дни он обращает растерянные взгляды… на графа Келлера.

Выехать на Северо-Запад Федор Артурович так и не успел, и это, должно быть, уберегло его от горьких разочарований как в подлинном состоянии дел и перспективах псковских формирований, так и в тех лицах, которых он уже готов был считать своими сотрудниками. В действительности во Пскове были лишь немногочисленные отряды, для солидности именовавшиеся полками, плохо одетые и вооруженные. Мистифицировав Келлера, члены посещавшей Киев и Харьков делегации по возвращении во Псков начали мистифицировать командование корпуса, теперь уже от имени Келлера, заявив о существовании «Совета Обороны» (якобы из них же и состоявшего), о том, «что этот совет признан генералом графом Келлер[ом] как высший орган управления», и о заключении «договора “Совета Обороны” с генералом графом Келлер[ом]».

«Договор» содержал условия, на которые в здравом уме и твердой памяти не мог бы согласиться ни один серьезный военачальник, не говоря уж о властном, самостоятельном и решительном Келлере: «1) командующий армией назначается и сменяется распоряжением “Совета”; 2) назначения на высшие командные должности также делаются с ведома и согласия “Совета”; 3) все денежные средства находятся в распоряжении “Совета” и отпускаются им по мере надобности командующему; 4) организация административного и гражданского управления областью всецело находится в руках “Совета”, и т. д.». Неудивительно, что исполнявший обязанности начальника Штаба Псковского корпуса ротмистр В. Г. фон Розенберг, ознакомившись с текстом, «вполне открыто заявил, что первым его ходатайством у генерала графа Келлер[а] будет просьба разорвать этот договор, который генерал мог подписать только будучи в заблуждении о действительных полномочиях вошедших в “Совет” лиц», хотя первым должно было бы, наверное, стать ходатайство о расследовании, откуда сей документ вообще взялся. Впрочем, ни разоблачениям странной игры «общественных деятелей», ни возглавлению Федором Артуровичем северо-западных формирований не суждено было состояться.