Белое движение. Том 1 - Андрей Кручинин

Крепко жмет Вашу руку искренно уважающий Вас

Келлер»

В письмах этих соседствуют проницательные наблюдения и выводы с заключениями довольно наивными. Характерна уже изначальная ошибка графа, видевшего в Деникине союзника против Алексеева: на самом деле, хотя оба они были монархистами, в вопросе о целесообразности выдвижения такого лозунга именно Деникин в какой-то мере сдерживал Верховного Руководителя Добровольческой Армии.

«Руководящие деятели армии (а к таковым в данный период следовало отнести, кроме самого Алексеева, Деникина и начальника его Штаба генерала И. П. Романовского. – А. К.) сознают, что нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии, конечно, с теми поправками, кои необходимы для облегчения гигантской работы по управлению для одного лица. Как показал продолжительный опыт пережитых событий, никакая другая форма правления не может обеспечить целость, единство, величие государства, объединить в одно целое разные народы, населяющие его территорию. Так думают почти все офицерские элементы, входящие в состав Добровольческой армии, ревниво следящие за тем, чтобы руководители не уклонились от этого основного принципа», – писал Алексеев в частном письме, и слова эти звучат в унисон с мыслями Келлера; однако наряду с ними не меньшее значение для Верховного Руководителя имели и тактические соображения: «…Добровольческая армия не считает возможным теперь же принять определенные политические лозунги ближайшего государственного устройства, признавая, что вопрос этот недостаточно еще назрел в умах всего русского народа, и что преждевременно объявленный лозунг может лишь затруднить выполнение широких государственных задач». Таким образом, вопрос сводится к оценке «народных чаяний», в которых ожидание порядка, часто интерпретируемое как ожидание Царя, далеко не укладывалось в прямолинейные политические схемы.

Вопрос о сравнительных качествах офицеров, устремившихся в Добровольческую Армию или воздерживавшихся от этого, решился на практике в ближайшие же месяцы, но уже и в тот момент можно было видеть, что материальное положение Добровольцев оказывалось несопоставимым с чинами щедро снабжавшейся Астраханской Армии, а бои Добровольцы вели непрерывные и весьма жестокие, в то время как в Киеве все формировались и формировались, начиная не с офицерских взводов, а с раздутых штабов и управлений. Это же относилось и еще к одной организации – «Южной Армии», руководители которой (в том числе уже известный нам Герцог Георгий Лейхтенбергский и его ближайший помощник, присяжный поверенный М. Е. Акацатов) рассматривали кандидатуру Федора Артуровича на пост Командующего. Герцог вспоминал:

«Был граф Келлер; но он не желал идти с немцами, не веря им; Акацатов находил неудобным брать его из-за его немецкой фамилии (как будто титул «Лейхтенбергский» звучит лучше! – А. К.), я же, лично не зная его тогда, но зная от других его характер, отдавал себе отчет в том, что он был бы не у места: командующий Южной Армией должен был быть человеком гибким, умеющим примениться к обстановке, ладить и с гетманским правительством, и с немцами, и не выбрасывать слишком открыто монархический флаг, дабы не поставить и тех, и других в необходимость прекратить поддержку армии… Прямой, цельный характер графа Келлера, конечно, не справился бы с этой задачей».

«Самый благородный из крайних правых граф Келлер, рыцарь монархии и династии, – человек прямой и чуждый интриги, но весьма элементарного политического кругозора, – искренне верил в легенду о “мятежном генерал-адъютанте”», – утверждает Деникин, комментируя обращенный графом к генералу Алексееву призыв «покаяться». Заметим все же, что «вера» не заставила Келлера, подобно многим, предполагать в Алексееве сознательного изменника, «заманившего Государя в ловушку», и присоединиться к развернутой монархическими кружками травле Добровольческой Армии. Напротив, у Федора Артуровича крепло намерение лично отправиться в Екатеринодар, где размещалась ставка Алексеева и Деникина.

Ехал туда Келлер, должно быть, все же предубежденным. Упомянутый в его письме «начальник политического отдела», Генерального Штаба полковник Я. М. Лисовой, стремясь всемерно поддерживать авторитет генерала Алексеева, по-видимому, пытался делать это за счет принижения второго из вождей Добровольческой Армии – Деникина. У генерала Б. А. Штейфона со слов Лисового так и осталось впечатление, что Алексееву был «навязан» лозунг Учредительного Собрания – сначала Корниловым, а затем «преемственно воспринят и генералом Деникиным». Если Лисовой то же говорил и Келлеру, – граф, именно Деникину веривший как «честному монархисту», а к Алексееву относившийся скептически, должен был окончательно придти в недоумение.

Прояснилось ли что-либо в результате «двухдневной беседы», которую Алексеев в письме к Великому Князю Николаю Николаевичу относил к «концу августа»? «Вот хотя бы Деникин, мой прежний подчиненный, – записывал через полгода рассказ Келлера, услышанный в ноябре 1918-го, философ и политический деятель князь Е. Н. Трубецкой. – Я ему поставил вопрос: скажите мне, наконец, Ваше Превосходительство, кто вы и что вы такое. Он сконфузился и отвечал: “я монархист” и поспешно добавил: “я конституционный монархист”. “Ваше Превосходительство, сказал я ему, я думаю, что я не глупее вас, но полагаю, что это не нашего с вами ума дело. Мы, военные, должны стоять вне политики; для нас должно быть только одно: воля Государя Императора и единая Россия. А о конституции рассуждать нам не приходится. Захочет Государь Император, будет вам и конституция или хотя бы даже федерация, не захочет Его Величество, не будет ни того, ни другого. А мы с вами должны исполнять его волю, а не политиканствовать”».

«Сконфуженность» Деникина нам все-таки кажется возможным отнести на счет личного восприятия графа: Командующий Добровольческой Армией имел заслуженную репутацию человека прямого и резкого, имевшего собственные взгляды и не боявшегося их отстаивать ни перед каким начальством и авторитетом. Почти нет сомнений, что Деникин – неплохой полемист, умевший говорить красноречиво, сильно и убедительно, – не преминул вернуть Келлеру его слова об аполитичности Армии (правда, вряд ли убедил графа полностью: ведь и на замечание князя Трубецкого насчет убеждений Федора Артуровича – «это тоже политика, хотя политика правая и монархическая» – старый генерал ответил искренним недоумением: «Он просто разводил руками и не понимал, повторяя: “Государь Император и Россия, да какая же это политика”»). Вполне мог ответить графу его же собственными аргументами и Алексеев, обеспокоенный немецкой игрою с Южной и Астраханской Армиями и с горечью восклицавший: «Какое торжество немецкой политики, когда она незаметно направит друг на друга лучшие и наиболее честные элементы Русского народа, когда мы собственными руками будем истреблять друг друга, тогда как немцы в тиши будут помогать большевикам». И ко всем этим предостережениям Федор Артурович не мог не прислушаться.