Месть фортуны. Дочь пахана - Эльмира Нетесова

С самого начала, отступив от закона и воровских правил, видавшие всякое — фартовые оговорили себе на старость возможность иметь угол и долю. Ее они увеличивали и собирали на старость. Какою она будет? Все ли доживут до нее?

Шакал был лучшим из паханов. Фартовые малины уважали его и слушались. В Черной сове крайне редко случались разборки. Здесь не спешили принимать в закон и ни одного кента за все годы не вывели из фарта.

Случались и здесь проколы. Но меньше и безболезненнее, чем у других. Если кого-то из законников заметала милиция, кенты старались достать своего, рискуя даже жизнями.

Малина Черная сова всегда была притягательной для воров всех возрастов. Здесь не мокрили отколовшихся, старых фартовых. Давали им дышать, лишь бы не настучал на фартовых. Иным даже грев давали, чтоб не голодал и не нуждался в старости.

Шакал жил как все. Легко и беззаботно, пока не встретил ту, которая стала матерью Задрыги.

Была ли она чьею-то шмарой, Шакала не интересовало Он увидел ее в ресторане, за маленьким столиком.

Бледная, худая, она что-то торопливо ела. Когда подошел Шакал, придвинула тарелку к себе поближе, будто испугалась, что кто-то отнимет еду.

Он сел напротив. Кенты наблюдали за паханом.

Шакал заказал много еды и выпивку. Предложил разделить с ним ужин. Та не ломаясь согласилась. Познакомились Разговорились. Из ресторана он увез ее на такси поздней ночью. С тех пор стал частым гостем у нее. Забыл о шмарах.

Любил ли он ее? Конечно, но по-своему, как собственность. Иначе не ходил бы к ней.

Шакал не спрашивал, был ли кто-нибудь помимо него у нее в гостях? Любит ли она его? Такое ему в голову не приходило. Он слишком был уверен в себе, чтобы сравниться с другим. А потому не ревновал, не требовал признаний в любви. Не просил ждать, когда суды приговаривали к срокам. Он долго не задерживался в них. Сбегал по пути или из тюрьмы, бывало из зоны.

Вот так однажды, вернувшись с очередной удачей, услышал, что его мамзель — беременна.

— Не могу я быть отцом. Не дано такое. К чему темнить?

— А я не для тебя, для себя рожу. Твое повторение.

— Иль меня тебе мало, иль застопорить возле юбки намылилась? Верняк вякну, все бабы умные, умеют избавляться от этого. И ты скинь. Если хочешь, чтоб я с тобой кадрил. А нет — слиняю — пригрозил не шутя.

Но она не испугалась. Не сделала аборт. И родила Капитолину. Как и мечтала — отцовскую копию.

Шакал, глянув на девчонку, онемел от удивления. Словно в уменьшенное зеркало глянул. И полюбил ее сразу, без слов…

Ни в чем не знала нужды Задрыга. Мать любила дочку и радовалась, что отец признал ее. И не упрекает, что оставила ребенка. Наоборот, заботливым стал, внимательным. Тепла в нем поприбавилось, будто сердце оттаяло.

Имя дочери он дал сам. Из сотен одно выбрал. Самым звучным и нежным оно показалось.

Все было бы нормально. Но… Женщины и сами не знают,

откуда в них берутся внезапные болячки. Она тоже — не предполагала. Не пошла к врачам вовремя. Когда обратилась, было уже поздно.

Были ль у нее родственники — Шакал не знал. Хоронили ее фартовые Черной совы по своим законам. Никого чужого не подпустили к покойной. И дочь унесли. В хазу, чтоб не видела смерти матери, не испугалась ненароком.

С тех пор Капка росла в малине…

— Родная моя, мартышка… Капка моя… Дурочка… Какой пустой была бы жизнь без тебя, комочек мой бедный. Мало видимся. Много думаем друг о друге. Зато теперь вместе станем фартовать. Так сход велел, — усмехается пахан и гладит дочь по голове.

Задрыга вскакивает в ужасе.

Кто трогает ее? Кто посмел войти в спальню?

Она бросается на человека, не продрав глаза со сна. Чувствуя, что схвачена накрепко, всадила головой в лицо.

— Капка! Остынь, лярва! — услышала знакомый голос И клацнув зубами возле уха, успела сдержаться:

— Это ты, пахан? — спросила хрипло, почти проснувшись И тут же получила затрещину.

— Не кидайся на своих! Пора научиться отличать! — встал Шакал. И велел строго:

— Живо собирайся! Смываемся! Насовсем!

— Меня не замокрят? — спросила Задрыга отца.

— Ботали, мол, рановато «зелень» косить! Подождут, посмотрят, какая зараза из нее вырастет в Черной сове. Велели у себя приморить.

— Во, кайф! Выходит, вместе в дела ходить будем? — обрадовалась Задрыга, выкатившись из спальни через минуту уже одетая, готовая в дорогу.

Прощание с Сивучем было спешным, коротким.

— Спасибо тебе, кент! — обнял Шакал старого законника и, пошуршав в кармане, отделил от пачки сотенных половину, отдал старику.

— Днями нарисуюсь, — пообещал Шакал. Сивуч кивнул молча. Притянул к себе Задрыгу. Обнял, прижался щетинистой щекой к острой мордашке. Капка отскочила дикой кошкой, не привыкла к нежностям.

— Ладно, отваливайте! Бог с вами, в пути, — пожелал коротко. И выйдя за порог, долго вслушивался в стихающий звук шагов.

Капка была единственной девчонкой, какую учил законник всем фартовым премудростям, готовая к жизни трудной и суровой.

Все ли он предусмотрел? Это покажет будущее, в нем мало что можно предвидеть и предугадать.

Уходит Задрыга. Навсегда. С отцом, вряд ли она придет когда-нибудь к Сивучу. Вряд ли навестит.

Холодна ее душа. Нет тепла и сочувствия. Настоящий шакаленок. Такие по голоду кровных родителей не щадят. Разносят в клочья. О чужих совсем не помнят. Вон как спешны шаги ее. Ни разу не замедлила их, не оглянулась. Уже запамятовала. Девка. Волос длинный, память короткая. Но эта — зубаста. Такую из жизни никто не вышибет, — улыбнулся законник и, вздохнув, ушел в дом, плотно закрыв за собою двери.

Капка вместе с отцом вскоре оказалась в хазе, где двое кентов из отцовской малины уже навели марафет, приготовили на стол. И, поглядев на часы, сказали, что с минуты на минуту ждут Боцмана. Он, мол, уже рисовался…

— Дело есть. Малину Князя с тюряги достать надо. Самого, вместе с Фросей — лягавые расписали. Трое законников канать остались без пахана, — сказал Шакал.

— На хрен они нам? — услышал в ответ.

— Должок меж нами. За Капку. Да и Дрезине слово дал. Вы ссыте, обойдусь сам — ответил резко.

— Кого бы другого достать! А от их лидеров — зенки сгниют смотреть на них! Вонючки — не фартовые! На хрен кентоваться с ними!

— Завязывай треп! Я слово дал! — осек Шакал кентов.

В дверь боком протискивался Боцман. Он нес кульки и

свертки, сгрузил их на стол.

— Задрыга! На стрему! — велел Шакал Капке и указал на дверь.

Девчонка, вильнув глазами на стол, скорчила недовольную рожу.

— Шустро выметайся! — грохнул по столу кулаком пахан так, что на нем все задрожало, посыпалось.

Задрыга молнией вылетела в дверь, закрыла ее поплотнее, прижала спиной. Таким злым она еще не видела Шакала. И поняла по-своему, что не терпит Шакал непослушания.

Капка стремачила хазу так, как учил Сивуч. Саму ее никто бы не приметил, а вот она видела всех. Кто тут живет, кто мимо идет, каждого запоминала.

Задрыга внимательно следила, чтобы никто чужой не подошел и не вошел в хазу.

— Хоть бы похавать кинули, — подумала девчонка, придержав урчащий живот.

Время пошло к вечеру, когда в приоткрывшуюся дверь

высунулась голова Глыбы. Он позвал Капку в хазу. Сам остался стремачить, медленно курил, прислушивался, присматривался, что делается вокруг.

Капка тихо скользнула в дверь. Встала возле стены, ожидая, когда позовут к столу.

Еще Сивуч учил, что законники не едят за одним столом с теми, кто не принят в фарт. И Капка понимала, это правило — без исключений.

Боцман указал ей на табуретку. Потом подал на тарелке хлеб и колбасу, сыр и творог.

Огурцы и помидоры подвинул Таранка. Молча, взглядом приказав схарчить все без остатка.

Капка села возле стены, на полу. Ела жадно, подбирая крошки. Она так проголодалась, что из горла поневоле вырывался стон.

Шакал глянул на дочь через плечо. Увидел, что все съедено вмиг. Велел сухо:

— Хиляй на стрему!

Капка только потянулась к воде, тут же отдернула руку, выбежала из хазы, молча обидевшись на отца.

Лишь глубокой ночью позвали девчонку внутрь. Капка успела продрогнуть и вся тряслась.

— Угомонись. Че дрожишь, будто к мусорам влипла. Давай слушай, что я тебе ботну! — рассмеялся отец, и притянув дочь к себе, заговорил:

— Кентов нам выручить надо! Из тюряги достать. Слышь, Задрыга? И ты с нами похиляешь. Сгодишься там.

— Мы тюрягу будем трясти? — изумилась Капка.

— На кой она нам усралась? Нынче утром кентов повезут на допрос в прокуратуру. В машине, секешь? А по пути мы застопорим. Доперло до тебя?

— В машине конвой!

— А что он нам? Не его достать нужно! Фартовых обычно закрывают в кузов для надежности. Случается, оставляют им одного конвоира, второй — в кабине с шофером. Из тюрьмы в город ведут две дороги. Одна — через лес. Вторая по открытому месту, но через реку. Вброд не решатся. Не перескочат. А мост — жидкий. Да и место безлюдное — пустое Слинять там тяжко. Притыриться негде. Придется вплавь смываться.