Князья тьмы. Пенталогия. (Звездный король - Машина смерти - Дворец любви - Лицо - Дневник мечтателя.) - Джек Вэнс

«Я не сидел сложа руки. Например, я подготовил вот это», — Герсен протянул Наварту макет выпуска «Космополиса». С обложки смотрело лицо юного Фогеля Фильшнера на фоне смутного силуэта зловещей темной фигуры. Внизу большими буквами красовался заголовок: «Виоль Фалюш: сопляк, каким я его знал — воспоминания Наварта».

Наварт схватил журнал, с испугом просмотрел несколько параграфов и схватился за голову: «Он нас убьет! Он всех нас убьет! Он утопит нас в собачьем дерьме и вырастит репейник в наших ушах!»

«Вполне уравновешенная, беспристрастная статья, — возразил Герсен. — Не может же Фалюш возражать против неоспоримых фактов!»

Наварт прочел еще пару страниц — и снова его охватил приступ отчаяния: «Вы подписались моим именем! Я никогда ничего подобного не опубликую!»

«Но все это правда».

«Тем более! Когда это напечатают?»

«Примерно через две недели».

«Невозможно! Я запрещаю!»

«Тогда верните деньги, которые вы у меня заняли, чтобы финансировать вашу пьянку».

«Занял? — Наварт был снова шокирован. — Ни о каких займах не было речи! Вы мне заплатили, вы меня наняли для того, чтобы я устроил банкет, на котором должен был присутствовать Виоль Фалюш».

«Вы не выполнили ни одно из положений нашего договора. Правда, что барон Хойлмс прервал ваши развлечения — но я не несу за это никакой ответственности. И где был Виоль Фалюш? Вы будете утверждать, что он — убийца жандармов, но какое это имеет значение для меня? Интервью не состоялось. Будьте так добры, верните деньги».

«Не могу. У меня в руках деньги текут, как вода! Кроме того, барон Хойлмс оторвал свой кусок мяса».

«Хорошо, верните оставшиеся у вас девятьсот тысяч СЕРСов».

«Как я их верну? У меня нет такой суммы!»

«Возможно, редакция согласится зачесть вам в кредит гонорар за статью...»

«Нет, нет! Эту статью нельзя публиковать!»

«Будет лучше всего, если мы объяснимся начистоту, — сказал Герсен. — Вы не рассказали все, что знаете».

«И очень хорошо сделал. Потому что вы собирались публиковать все, что я расскажу, — Наварт разминал лоб пальцами. — Я провел несколько ужасных дней. У вас нет никакого сочувствия к бедному старому Наварту?»

Герсен рассмеялся: «Вы подстроили мне западню — вы хотели, чтобы Фалюш меня убил. Вы прекрасно знали, что Фалюш не удержится от попытки завладеть девушкой — Зан-Зу, Друзиллой Уэйлс, как бы ее ни звали. Вы знали, что я ему это не позволю. Иэн Келли заплатил жизнью за ваши интриги».

«Нет-нет, ничего подобного! Я хотел, чтобы вы прикончили Фалюша».

«Наварт, вы старый хитрый пьяница. Что теперь будет с Друзиллой? Вы о ней подумали?»

«Я ни о чем не думаю, — напряженно сказал Наварт. — Я не могу позволить себе думать. Если перегородка, разделяющая две половины моего мозга, поднимется хотя бы на мгновение...»

«Расскажите все, что знаете».

Неохотно, с тяжелым вздохом, поэт подчинился: «Придется снова вернуться к Фогелю Фильшнеру. Когда он похитил девочек из хорового общества, Джераль Тинзи ускользнула от него. Это вам известно. Но ее называли виновницей преступления — родители других девочек не простили ее. Ей стало трудно жить, просто невозможно. Ей угрожали, ее обзывали на людях...»

Наварт стал жертвой сходных обвинений. В один прекрасный день он предложил Джерали сбежать вместе. Ожесточенная и разочарованная, Джераль была готова на все. Они уехали на Корфу и провели там три года — каждый день Наварт любил ее сильнее, чем вчера.

В один ужасный день, однако, на пороге их маленькой виллы появился Фогель Фильшнер. Это уже не был былой Фогель, хотя его внешность почти не изменилась. Он больше не сутулился, но самая разительная перемена была заметна в его характере. Он приобрел уверенность, твердость, даже жесткость; глаза его прояснились, голос стал повелительным. Злодейство явно пошло ему на пользу.

Фогель изобразил перед Навартом спектакль запанибратского благодушия: «Что было, то прошло. Джераль Тинзи? Мне от нее ничего не нужно. Она тебе отдалась: она испорчена. В этом отношении я брезглив; никогда не воспользуюсь женщиной, побывавшей в руках другого мужчины. Будь уверен, она больше никогда не услышит ни слова о моей любви... Она должна была меня ждать, однако. Да, она должна была ждать. Потому что она должна была понимать, что я за ней вернусь... Но теперь от моей любви к Джерали Тинзи не осталось ни следа».

Наварта эти излияния несколько ободрили. Поэт достал бутылку; они сидели в саду, ели апельсины и пили анисовую водку. Наварт напился и уснул. Когда он проснулся, Фогеля уже не было. Не было и Джерали Тинзи.

На следующий день Фогель пришел снова. Охваченный лихорадочным беспокойством, Наварт спрашивал его: «Где Джераль? Что ты с ней сделал?»

«Она в целости и сохранности».

«Но ты же обещал! Ты сказал, что больше ее не любишь!»

«Верно. И сдержу свое обещание. Она больше никогда ничего не услышит о моей любви. И о любви к ней любого другого мужчины — тоже. Как ты можешь недооценивать силу моих чувств, поэт? От любви до ненависти один шаг. Джераль послужит мне, и послужит хорошо. На мою любовь она не ответила, но мою ненависть она удовлетворит вполне».

Наварт набросился на Фогеля, но тот перепрыгнул через каменную ограду виллы, и поэт остался один.

Через девять лет Виоль Фалюш связался с Навартом по видеофону, не показываясь на экране. Наварт сразу узнал его голос. Поэт просил Фалюша вернуть ему Джераль, и Фалюш согласился. Через два дня Наварту принесли трехлетнего ребенка. Виоль Фалюш снова позвонил: «Я выполнил обещание. Джераль Тинзи снова с тобой».

«Это ее дочь?»

«Это Джераль Тинзи — больше тебе ничего не нужно знать. Я передаю ее под твою опеку. Содержи ее, корми ее, охраняй, следи за тем, чтобы ее никто не осквернил — потому что когда-нибудь я за ней вернусь». Экран погас. Разглядывая девочку, теперь Наварт заметил, что она действительно напоминала Джераль Тинзи... Что ему оставалось делать? Наварт смотрел на ребенка со смешанными чувствами. Он не мог считать ее ни своей дочерью, ни воплощением былой любви. Его отношение к девочке было скорее враждебным. Поэтому в их отношениях всегда присутствовала неопределенность, смесь привязанности и неприязни — Наварт не мог любить абстрактно, объект любви должен был иметь к нему самое непосредственное отношение.

Противоречивые побуждения поэта нашли отражение в его способе воспитания ребенка. Он кормил ее, одевал и пускал на ночлег, но не допускал никаких излишеств. Во всех других отношениях он предоставил девочке полную самостоятельность. Она выросла замкнутой и неразговорчивой; у нее не было подруг, и через некоторое время она перестала задавать вопросы.