Князья тьмы. Пенталогия. (Звездный король - Машина смерти - Дворец любви - Лицо - Дневник мечтателя.) - Джек Вэнс

По-видимому, когда Герсен появился на сцене, Наварт почувствовал, что его можно было бы использовать как оружие против Виоля Фалюша (Наварт не стал прямо упоминать об этом обстоятельстве). Принимая все возможные меры предосторожности, действуя исключительно через посредников и всегда оставляя для себя пути отступления, Наварт пытался как-нибудь организовать уничтожение Виоля Фалюша или, по меньшей мере, сорвать его планы. События, однако, сорвали планы самого поэта. «А теперь, — хрипло выдавил Наварт, ткнув длинным пальцем в макет «Космополиса», — вы подсунули мне это!»

«Вы считаете, что Фалюш может отреагировать на статью нежелательным образом?»

«Конечно, разумеется! Он обидчив и мстителен — в этом разгадка его подлой души!»

«Может быть, было бы полезно заранее обсудить статью с самим Фалюшем?»

«Какую пользу это принесет? У него будет больше времени, чтобы подготовить свою месть, вот и все».

Герсен задумался: «В таком случае, по-видимому, лучше всего опубликовать статью в ее нынешнем виде».

«Нет, нет! — закричал Наварт. — Разве я непонятно выражаюсь? Он накажет нас в той мере, в какой это будет соответствовать степени его раздражения, а о степени своего раздражения он судит исключительно субъективно! Эта статья оскорбит его и вызовет беспрецедентную ярость — он ненавидит свое детство, он приезжает в Амбейль только для того, чтобы злорадно потешаться над теми, кто его когда-то унизил, чтобы устраивать своим старым врагам всевозможные злобные проказы! Знаете, что случилось с Рудольфом Радго? В школе Рудольф насмехался над прыщавостью Фогеля Фильшнера. Теперь лицо Рудольфа Радго сплошь покрыто разнообразными чирьями и язвами, благодаря воздействию саркойского яда. Была девочка, по имени Мария, которая потребовала, чтобы ее пересадили за другую парту, подальше от Фогеля, потому что тот все время чихал и вытирал сопли рукавом. Теперь у Марии нет носа — никаких признаков носа! Дважды ей делали косметическую операцию, и дважды она теряла свой новый нос. Теперь ей придется оставаться без носа до конца дней. Так что, как видите, обижать Виоля Фалюша опасно...» Поэт вытянул шею: «Что вы записываете?»

«Интересный новый материал! Собираюсь включить его в статью».

Наварт воздел руки к потолку с такой энергией, что стул пошатнулся, а поэт чуть не упал на спину: «Вы полностью лишены предусмотрительности?»

«Возможно, если бы мы обсудили статью с самим Фалюшем, он утвердил бы ее в том или ином варианте».

«Вы сошли с ума! Меня называют сумасшедшим, но мне до вас далеко!»

«Попытка — не пытка, не так ли?»

«Хорошо! — прохрипел Наварт. — У меня нет выбора. Но предупреждаю — я буду настаивать на том, что не имею никакого отношения к вашей статье!»

«Как вам будет угодно. Вы позвóните ему прямо отсюда или со своей баржи?»

«С баржи».

Они вышли на площадь, проехали подземкой до Амбейля и прибыли к Фитлингассе на автоматической открытой платформе. Плавучий дом тихо и безмятежно покачивался на набережной устья реки.

«Где девушка? — поинтересовался Герсен. — Зан-Зу, Друзилла, как бы ее ни звали?»

Наварт отказался отвечать. Герсен мог бы с таким же успехом спросить старого поэта, какого цвета, по его мнению, сегодня ветер. Спрыгнув на причал, Наварт одним движением перескочил на палубу и распахнул дверь отчаянным трагическим жестом. Приблизившись двумя размашистыми шагами к телеэкрану, он нажал на несколько клавиш и глухо произнес устный пароль. На экране появилось изображение одинокого хрупкого сиреневого цветка. Наварт повернулся к Герсену: «Он здесь. Когда его нет на Земле, цветок голубой».

Они ждали. Телеэкран воспроизвел нежную мелодию, и через несколько секунд послышался голос: «А, Наварт, дружище Наварт! Кто это с тобой — друг или враг?»

«Скорее друг, нежели враг. Это господин Генри Лукас, представляющий журнал «Космополис»».

«Старый добрый «Космополис», как же, как же! Разве мы не встречались в последнее время, господин Лукас? Вы мне кого-то напоминаете».

«Я недавно прибыл с Саркоя, — ответил Герсен. — Там ваше имя нередко упоминается».

«Планета ядовитых испарений, Саркой. И все же, в ней есть какая-то мрачная красота».

Наварт вмешался: «Между мной и господином Лукасом возникло недоразумение, и я хотел бы заранее заявить, что не несу никакой ответственности за его поступки».

«Дружище Наварт, ты меня пугаешь. Не сомневаюсь, что господин Лукас — человек самых честных правил».

«Сам увидишь».

«Как уже упомянул Наварт, я — репортер журнала «Космополис», — сказал Герсен. — По существу, я представляю руководство этого журнала. Один из наших корреспондентов подготовил довольно-таки сенсационную статью. Подозревая, что автор проявил излишний энтузиазм, я обратился за консультацией к Наварту, и он подтвердил мои сомнения. Возникает впечатление, что автор статьи говорил с Навартом, когда тот находился в состоянии вдохновленного возбуждения. Автор приложил немалые усилия, чтобы добыть фактический материал, но, как мне кажется, придает слишком большое значение некоторым замечаниям, высказанным во время интервью».

«Да-да, статья. Она у вас с собой?»

Герсен продемонстрировал обложку макета журнала: «Статья появится в этом выпуске. Я настоял на проверке фактической информации и, судя по всему, не зря. Наварт утверждает, что автор позволил себе недопустимые вольности. Он считает, что, по всей справедливости, вам следует предоставить возможность одобрить эту статью прежде, чем она будет опубликована».

«Здравое суждение, Наварт! Что ж, позвольте мне познакомиться с этим словоизлиянием, вызывающим такие раздоры. Уверен, что черт не так страшен, как его малюют».

Герсен положил журнал, раскрытый на первых страницах статьи, на стекло сканера. Виоль Фалюш стал читать. При этом он время от времени издавал явно непроизвольные звуки: шипел сквозь зубы, слегка прокашливался. «Переверните страницу, будьте добры», — сказал он непринужденно мягким тоном. Через некоторое время он сообщил: «Я закончил». Наступило молчание, после чего Виоль Фалюш снова заговорил — на этот раз в его голосе, притворно насмешливом, звенела металлическая нотка: «Наварт, ты снова позволил себе непростительное безрассудство — непростительное даже для поэта, опьяненного музой».

«Воспитатель нашелся! — проворчал Наварт. — Разве я не дал понять, что не имею никакого отношения к этой авантюре?»

«Имеешь. Я заметил выражения, искажающие и преувеличивающие действительность так, как это может сделать только сумасшедший поэт. Ты не умеешь держать язык за зубами».