Роман Брянский - Сычев К. В.

– Спаси нас, Господи! – перекрестился епископ. – Нам этого не надо! Поживи еще, сын мой! Тебе рановато спешить на Божий суд!

– Все в руках Божьих, – пробормотал князь Андрей. – Мне уже недалеко до семи десятков…А это уже глубокая старость! На что мне надеяться? Вот и возьмет мой грозный племянник этот черниговский стол! Чем он заслужил похвалу от поганского царя? Разве что своими походами на Литву и к Хвалынскому морю? Мне еще говорили в Орде, что Роман очень угодил татарам своими боевыми подвигами…А где и…уместными подарками. Этого Романа любил сам злобный воевода Бурундай! Не было на свете татарина страшней его! Покойные цари уважали князей Александра Ярославича и Даниила Холмского, однако Бурундай их просто ненавидел и все время ругал! Досталось также и мне от этого татарского воеводы! А вот Роман-то во славе оказался! Поэтому пришлось тихо сидеть в Орде, о Романе – ни гу-гу! Злой же Болху, правая рука царя, когда-то меня предупредил, чтобы я не говорил недобрых слов о своем племяннике государю! Еще самому Бату! Чтобы не гневить того страшного государя…Чего только не пришлось пережить! Страх, голод и татарский позор! Даже от своего племянника не было ничего, кроме унижений!

– Что поделаешь, – вздохнул владыка. – Если князь Роман ходил с татарами в боевые походы, эту дружбу не разольешь водой! Хорошо лишь то, что князь Роман воевал с нашими лютыми врагами…С той же Литвой…И громил богохульников…Это, слава Господу, дело не богопротивное…Как бы тебе сказать, великий князь, а не помириться ли тебе с этим Романом Михалычем? Пусть он горд и упрям, но, как я знаю, он на деле не причинил ни тебе, ни твоему княжению, ни святой церкви никакого урона. А что вы не дружны – так это сущая мелочь! Присмотрись же, сын мой, не настолько плох этот князь Роман! Правда, он нашел себе советника в лице строптивого отца Игнатия. Тоже гордеца! Мне говорил покойный владыка Порфирий еще тогда, когда я был молод, что Игнатий вольнолюбив и язвителен в речи. Он не очень-то считался с покойным епископом! Был насмешлив и груб! Владыка Порфирий невзлюбил его еще в Чернигове при дворе святого мученика Михаила Всеволодыча! – Епископ истово перекрестился. Перекрестился и князь Андрей. – Видимо, отец Игнатий подумывает о владычном престоле: хочет занять мое епископское место!

– Разве такое возможно? – вздрогнул Андрей Всеволодович. – А как же митрополит Кирилл?

– Его святейшество, отец Кирилл, увы нам, глубоко чтит этого Игнатия! – молвил с горечью епископ. – Он посчитал этого брянского попа великим ученым. Я как-то ездил в Киев…Слава Господу, что застал там отца Кирилла. Он теперь все время в отъездах. Объехал уж, поди, всю русскую землю, а также суздальскую и новгородскую! Так вот. Мы с отцом митрополитом завели тогда разговор о делах нашей церкви. А он мне вдруг и говорит, а не утвердить ли нам еще одну епархию? И какую же, княже? – Брянскую и севскую! Вот тебе козни этого отца Игнатия! Рвется в епископы! С Черниговом не получилось, так уж хоть бы Брянск от нас отделить!

– И отделят! – усмехнулся Андрей Всеволодович. – Как что против нас, так всегда сбывается! Но не при моей жизни! – Он перекрестился. – Не отдам Чернигов племяннику! Он не добьется моего стола! Будет нужно, пойду к самому царю Мэнгу-Тимуру. Упаду на колени, отвезу туда все свое имущество и богатые подарки, но свой стол не уступлю!

Хлопнула дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга Славута.

– Что тебе? – поморщился раздраженный князь Андрей. – Разве не видишь, что я занят? Мне сейчас не до тебя!

– Да я тут, великий князь, – замялся здоровенный детина. – Мне бы только одно слово сказать. О твоем слуге, огнищанине Микуле Удаличе…

– А, тогда добро, – смягчился черниговский князь. – Тут у нас, владыка, случилась одна беда. Ты сам меня намедни спрашивал, куда подевался мой Микула…Вот уж три дня как пропал мой верный слуга…Пошел в лес, чтобы добыть дичины к нашему столу, к примеру, хорошего кабанчика…И вот сгинул…Я послал своих людей в лес, чтобы они поискали следы моего Микулы, но вот пока ничего не нашли…Разве не так, Славута?

– Не так, великий князь, – громко сказал слуга и перекрестился. – Твои люди только что вернулись из леса и рассказали мне, что твой Микула Удалич погиб от когтей лютого зверя – матерого медведя! И не только он один, полегли все твои младшие слуги, которые пошли вместе с Микулой!

– О, Господи! – вскричал князь Андрей. – И ты это так спокойно говоришь! А может, ты врешь, бесстыжий? Ты что, не видишь, кто перед тобой? Великий князь и сам владыка! Голову от глупости потерял, вонючий холоп?

– Это не глупость, великий князь, – спокойно ответил привыкший к княжеской вспыльчивости Славута, – но лишь чистая правда! А говорю я так спокойно, потому что уже не в первый раз. Разве ты забыл, княже, как медведи заломали двух коров купца Доброхота Жалича? Прошло лишь два десятка дней! А как не вернулась из леса вдова Зорица? Все говорили, что это может учинить только большой медведь! Пора бы уже, княже, начать правильную охоту и прибить этого зверя! Но ты сам все откладываешь это дело и чего-то еще ждешь! Взял бы и послал в лес своих дружинников с охотниками. Они бы уже давно прибили этого медведя, и был бы жив тот несчастный Микула…

– Постой, Славута, – поднял руку князь, – а ты точно знаешь, что именно медведь, этот бесстыжий зверь, наделал столько зла? Я уже давно не слышал, чтобы медведи нападали на людей! Значит, это очень крупный медведь, если так обнаглел! А есть ли какие доказательства?

– Да, княже, следов предостаточно, – грустно кивнул головой слуга. – Это – медвежьи горки. Их, как ты знаешь, зверь насыпает над мертвыми телами. Он заломал всех твоих людей и присыпал сверху их тела валежником. Твои люди на это как раз и натолкнулись! Уже пошел трупный запах, но пока еще не смрад…Я думаю, что зверь нагрянет за своей добычей завтра!

– Неужели они не привезли в город тела несчастных? – возмутился епископ. – Да что же это такое? Разве вы забыли, что подобное неприемлемо для православных христиан?! Вы же не бесстыжие язычники?!

– Что ты говоришь, Славута?! – прикрикнул князь Андрей. – Почему они оставили людской прах на осквернение?

– Если помнишь, княже, такое уже было у нас лет десять тому назад, – ответствовал слуга. – Мы тогда нашли мертвое тело монаха Филофея, убитого медведем. И привезли его на телеге. Да отпели в православной церкви, как подобает. А ты, батюшка великий князь, на нас за это рассердился! Ты тогда сказал, что нужно было оставить тот прах нетронутым, а медведь бы тогда пришел на такую приманку. Ты потом еще долго нас ругал, называя дурачками и злодеями! Вот-де, упустили из-за нас матерого медведя! От такого позора мы не знали, куда глаза девать! Вот и решили на этот раз наши люди, чтобы не вызвать твоего гнева, оставить тела тех несчастных как приманку на лютого зверя! Чтобы охотники могли разом уложить того матерого людоеда!