И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катрин легонько взяла Марин за подбородок и подняла ее заплаканное личико. Даже умытое солеными каплями, оно оставалось таким же лучезарным и миловидным.
– Что ты несешь, душа моя? – ласково, и с ноткой иронии произнесла Катрин, глядя в глаза подруге, – неужто ты и впрямь думаешь, что я не имею сердца? Это не так. Только все свои слезы я уже выплакала там, в Большом шапито, когда своими глазами наблюдала за тем, как то, что осталось от нашей Клэр, соскабливали с манежа. Это было чудовищно. Но я выстояла, и ты выстоишь. Мы все выстоим. А тот, кто осмелился погубить настоящую легенду нашего цирка, обязательно поплатится за свой греховный поступок.
Марин отпрянула. Ей показались странными слова о том, что какой-то человек поплатится за то, что погубил Клэр.
– Погоди, ты сказала, что кто-то осмелился погубить ее? – спросила она таким тоном, словно и не рыдала за мгновение до того, – но кому же это надо?
– Наверняка будет расследование – и тогда все выяснится. Пока же остается только молиться. Нам необходимо проводить Клэр в последний путь.
– За ее телом наверняка прибудет ее отец.
– Скорее всего… Ну и что с того? У нас есть право проводить ее, мы дружим…дружили столько лет!
Марин молча согласилась. Они с минуту сидели, разговаривая на посторонние темы. Катрин специально увела подругу от обсуждаемого происшествия, чтобы дать той возможность успокоиться. Однако, когда неожиданно речь зашла об Омаре, Марин не удержалась и воскликнула:
– Боже мой! Омар! Где сейчас Омар? Мы должны увидеться! Нам следует поговорить, Катрин, понимаешь?
– Нет, Марин, нельзя, – строго сказала Катрин и поднялась с кровати, на которой сидела вместе с Марин, – поступил приказ твоего отца – никому без особой нужды не покидать своих шатров. Потому ты должна остаться у себя, переварить все, что я тебе рассказала. Мне же пора идти, не хочу, чтобы надзиратели, охраняющие тебя, чего-нибудь заподозрили. Если станешь плакать – не сдерживайся, плачь столько, сколько захочешь. Надо выплакать все слезы сейчас, чтобы потом стало легче.
– Спасибо, моя хорошая.
Они обнялись и поцеловались. После этого Катрин вышла на улицу и направилась в неизвестном направлении. Марин же, несколько минут бездвижно пролежав на кровати, опять вспомнила Клэр и зарыдала, уткнувшись в подушку.
Все вокруг уже оказалось в объятиях вечерней темноты, когда истинная ночь еще не наступила, но первые отголоски начинали появляться, предупреждая обитателей цирка «Парадиз» о том, что пора готовиться ко сну. Большинство артистов уже либо спали, либо при тусклом свете ламп читали или беседовали, обсуждая уходящий день. Легко было предположить, и вероятно, это оказалось бы истиной, что нормально спать никому не получится. Многим от того, что сердца и души их подверглись сильнейшей пытке. Другим же от того, что не удалось плотно поужинать, какой бы маргинальной не казалась эта мысль. При этом были работники, которые продолжали трудиться и в столь поздний час. Помимо вечно бодрствовавших надзирателей, кому-то нужно было зажигать фонари, убираться в Большом шапито или заниматься чем поинтереснее…
Как только загорелись фонари, а вороны прекратили каркать, состоялось собрание Апельсинового клуба. На сей раз шатер Жеронима Лабушера мог привлечь излишнее внимание, поскольку располагался на очень близком расстоянии к шатру тех двух надзирателей, что поставлены были следить за порядком в «квартале» уродов. Сегодня участников клуба принимал у себя (возможно, вы удивитесь) Петр Дубов, самый известный и опытный цирковой силач. Он не являлся активным сторонником клуба, однако ответил добром на просьбу Моррейна. Сам Петр на собрании не присутствовал, потому как чуждался всяких объединений, действовавших внутри цирка, предпочитая просто выполнять свою работу и не задавать лишних вопросов. Шатер же его находился в одном из «кварталов», именуемом «кварталом сверхлюдей». Таким громким названием «квартал» был обязан, в первую очередь, непосредственно Петру Дубову. Он каждый день удивлял посетителей своей огромной физической силой, скручивая в баранки чугунные прутья, поднимая кареты с сидящими в них людьми и жонглируя двадцатикилограммовыми гирями. Помимо сверхсильного человека, «квартал» был известен своими сверхгибкими людьми. Одно время Мартин работал именно в этом «квартале», пока не был переведен в Большое шапито. Здесь же начинал и Жан Лорнау, правда, недолго он пробыл среди сверхлюдей. Отсюда его забрал собственный отец, поставив выступать в Малом шапито (в том, что отведено Группе Лорнау было). Ну и как можно было бы обойтись без людей, чей болевой порог вызывал благоговеющее изумление у толпы зрителей. Всегда интересно, насколько сильную боль сможет вынести человек. Посетители были готовы за это платить, им это нравилось независимо от их национальности, веры, материального благополучия и мест проживания. Когда другой издевается над собой ради тебя – это бывает приятно. И дело не в том, что умы людей были неотвратимо извращены, нет. Все заключалось в том, что невозможно было не следовать одному из самых известных выражений эпохи Древнего Рима: «Panem et circenses», что в переводе означает «Хлеба и зрелищ». И если не дать людям зрелищ, во время которых они смогут утолить свою животную жажду крови – они начнут придумывать свои зрелища, которые понравятся далеко не всем. А потому винить в кровожадности людей вполне можно, но винить их же в извращении – бессмысленно. Однако пора рассказ этот кончать, иначе вы можете потерять мысль, за которую уцепились. Собрание Апельсинового клуба посетили все его основные участники, что в последнее время было редкостью. Алекс открывал собрание, пребывая в непонятном состоянии, напоминающем мандраж. Это заметили и остальные. В особенности Фельон пристально наблюдал за ним, словно подозревал в чем-то.
Закончив вступительную часть, Моррейн передал слово Иштвану. Тот не смог говорить сидя, и потому поднялся со стула.
– Я считаю, что мы обязаны почтить светлую память нашей любимой Клэр, – сказал он с трепетом, – давайте помолимся за нее, друзья.
Возражать никто не стал. Молитву прочитал Лабушер, как обладатель самого мелодичного голоса. Омар, будучи другой веры, крестного знамения не совершал и особо в текст не вслушивался, поскольку молился по-мусульмански, закрыв глаза и держа перед собой руки ладонями кверху. Вообще среди присутствующих были и безбожники, лишь из уважения согласившиеся встать и закрыть глаза. Например, Венцель Лорнау Бога не признавал, он отрекся от веры в тот момент, когда увидел мертвое тело своего двоюродного брата Луи, забитого до смерти по приказу Хозяина. Теперь, пусть и не по вине Пьера Сеньера, погибла Клэр. Для
