Неизвестный Сталин - Рой Медведев

Эту должность в августе 1951 года занял Алексей Алексеевич Епишев, близкий друг Хрущева и второй секретарь ЦК КП(б) Украины в 1946–1950 годах. После возвращения Хрущева в Москву и реорганизации ЦК Украины Епишев был переведен и Одессу первым секретарем обкома партии[490]. Получить перевод из одесского обкома на пост начальника кадров МГБ было бы невозможно без личного решения Сталина, его подпись была в это время нужна для перемещения не только секретарей обкомов, но даже и райкомов. Благодаря Епишеву в оперативные службы МГБ начали привлекаться партийные работники.

В начале 1952 года еще одним заместителем министра госбезопасности стал Василий Рясной, близкий Хрущеву партийный выдвиженец в МВД. Рясной после освобождения Киева в 1943 году был переведен из Горького на пост министра внутренних дел Украины и проработал на этой должности под руководством Хрущева до 1946 года. В 1947 году он стал заместителем министра внутренних дел СССР. По общему балансу можно считать, что проведенная Маленковым и Берией сложная комбинация по удалению Абакумова не дала им никаких преимуществ в борьбе за власть. Скорее даже наоборот. Возникшее «дело врачей», к которому Сталин проявил повышенный личный интерес, при любом его повороте давало уже больному диктатору повод для реорганизации высшего руководства.

Игнатьев был назначен министром государственной безопасности 9 августа 1951 года, в последний день работы Сталина в Кремле перед отъездом на отдых в Абхазию. Во второй половине лета 1951 года Сталин чувствовал себя плохо и приезжал в Кремль очень редко и на короткий срок. 9 августа в 21.00 началось заседание «восьмерки» Политбюро, в которую кроме Сталина входили Молотов, Маленков, Микоян, Булганин, Берия, Каганович и Хрущев. С 21.10 до 21.50 было проведено совещание с военными, а к 22.00 был вызван в кабинет Сталина Игнатьев. Он пробыл у Сталина лишь 15 минут, и за этот короткий срок состоялось его назначение[491].

Через несколько дней Сталин уехал отдыхать в Абхазию в свою горную резиденцию на озере Рица, расположенную на высоте 1 000 м над уровнем моря. Здесь Сталину легче дышалось, в Москве ему не хватало кислорода. На этот раз отпуск Сталина затянулся на шесть месяцев, и он вернулся в свой кремлевский кабинет лишь 12 февраля 1952 года[492].

Однако в Абхазии Сталин не только отдыхал. В октябре 1951 года он пригласил к себе в гости министра госбезопасности Грузинской ССР H. М. Рухадзе и вместе с ним создал новое, уже грузинское «дело» о мингрело-националистической группе. По этому «делу» были вскоре арестованы в Тбилиси друг Берии и второй секретарь ЦК КП(б) Грузии М. И. Барамия, обвиненный во взяточничестве, и большая группа других партийных работников Грузии, принадлежавших в основном к сохранившемуся в этой республике «клану» Берии. Расследование этого «дела» было поручено не Гоглидзе, а лично Игнатьеву.

«Дело врачей». Медленное начало следствия

Сталин отдыхал в Абхазии шесть месяцев, и в течение этого времени по «делу врачей» не было серьезных разработок. Особая следственная бригада, работавшая под руководством Рюмина, изучала в основном истории болезней тех важных по положению пациентов кремлевских больниц, входивших в систему Лечебносанитарного управления Кремля, так называемого Лечсанупра (ЛСУК), которые умерли в период с 1944–1945 годов до середины 1951 года.

Поскольку ни Рюмин, ни другие следователи не разбирались в сложностях медицины, им нужно было формировать комиссии экспертов-профессионалов и доверять их заключениям. Это была трудная задача, так как среди врачей не принято подвергать диагнозы коллег сомнениям и критиковать тот или иной курс лечения. Медицина и тогда, и сейчас — все еще искусство, а не точная наука. Ошибки в работе врачей — это обычное явление в любой больнице. Получить от врачебных комиссий заключения о намеренных медицинских убийствах, совершенных их коллегами, по «историям болезней» практически невозможно. Если у какого-либо врача, например, у Якова Этингера, пока единственного в «деле», появился бы злой умысел, то он не фиксировался бы в документах «истории болезни».

В течение шести месяцев расследование не выходило за рамки смерти Щербакова. Но и в этом случае никаких находок не было. Этингер не был лечащим врачом Щербакова и привлекался только для консультаций. Лечащим врачом кандидата в члены Политбюро, генерал-полковника Александра Щербакова был доктор Р. А. Рыжиков. Щербаков, которому в 1945 году было лишь 44 года, занимал в то время должности начальника Главного политического управления Красной Армии и заместителя наркома обороны. В марте или в апреле он перенес инфаркт, но к началу мая поправлялся в подмосковном санатории «Барвиха». В связи с празднованием Победы над Германией 9 мая 1945 года Щербаков, естественно, рвался в Москву на торжества по этому случаю. Это было нарушением режима покоя, и в ночь на 10 мая, уже в Москве, Щербаков умер от нового сердечного приступа.

Нужно иметь слишком большое воображение, чтобы обвинять Этингера или других врачей в этой смерти. Такого рода пациенты не поддаются реальному контролю в подобных экстраординарных обстоятельствах. Тем не менее Рюмин после своего возвышения в июле 1951 года арестовал врача Софью Ефимовну Карпай, кардиолога, которая делала электрокардиограммы и помогала установить диагноз во время болезни Щербакова. Допросы Карпай не дали никаких важных сведений.

Сталин, вернувшись в Москву в феврале 1952 года, появился вновь в своем кремлевском кабинете 12 февраля. По опубликованным в 1990-е годы журналам посетителей кремлевского кабинета Сталина можно установить, что в этот день Сталин вызвал к 22 часам «семерку» Политбюро и заместителя министра авиации Петра Дементьева. В 22.10 в кабинет Сталина вошли Игнатьев и Рюмин и покинули этот кабинет в 23.05. Члены Политбюро заседали у Сталина еще десять минут. В течение месяца Сталин приезжал в Кремль только два раза, 15 и 22 февраля, и на очень короткое время. 15 февраля он беседовал с членами «семерки» всего десять минут, 22 февраля вызывал лишь Маленкова и Булганина на полчаса. После этого Сталин не появлялся в Кремле до 15 марта[493].

Безусловно, 12 февраля Сталин выслушал отчет о том, что достигнуто по «делу врачей», и вряд ли остался доволен отчетом Игнатьева и Рюмина. Но иногда приписываемые Сталину гнев и угрозы, которые он высказал именно на этой встрече «в припадке злобной подозрительности»[494], не очень достоверны. В течение четырех месяцев после встречи Игнатьева и Рюмина со Сталиным никаких новых следственных инициатив не было. Не было и новых арестов. Сталин, как казалось, отошел от решения текущих проблем. За весь март 1952 года ему поступил лишь один рапорт от МВД СССР, причем второстепенный. Если учесть, что в прошлом Сталин, как правило, получал из МВД по 30–40 рапортов в месяц, можно заключить, что он по каким-то причинам дал в МВД директиву — прекратить отправку ему докладных о текущих событиях. МВД СССР прекратило также отправку Сталину докладных о рассмотрении Особым Совещанием при МВД СССР следственных дел[495].

Можно предположить, что Сталин, возвратившись с юга в Москву, все еще чувствовал себя очень плохо и не был в полной мере работоспособен. В то же время именно в марте 1952 года он поздно вечером пригласил к себе на дачу в Кунцево Дмитрия Шепилова и почти четыре часа обсуждал с ним проблемы написания учебника политэкономии социализма. Сталин и Шепилов рассматривали возможных кандидатов авторского коллектива, и сам Сталин был готов редактировать эту работу. За четыре часа он ни разу не присел и все время расхаживал по комнате. «Сталин почти непрерывно курил свою трубку… Сталин затронул большой круг теоретических проблем. Он говорил о мануфактурном и машинном периодах, о заработной плате при капитализме и социализме, о первоначальном капиталистическом накоплении, о монополистическом капитализме, о методе политической экономии и многих других, достаточно сложных вещах…»[496]

Судя по подробному описанию Шепиловым этой беседы и прямым цитатам тех тезисов, которые он запомнил и записал, Сталин был серьезно занят проблемами теории экономики социализма. Коллективная работа в этом направлении действительно была начата с достаточно сжатыми сроками. В июне 1952 года Сталин объявил своим соратникам в Политбюро о необходимости созыва XIX съезда ВКП(б). Это означало, что он к этому времени уже подготовил основной сценарий для съезда и наметил связанную с ним программу реорганизаций партийного и государственного аппаратов.

Во время пребывания Сталина в Абхазии осенью 1951 и зимой 1952 года он практически полностью переключил Игнатьева и Рюмина на очень большую карательную операцию в Грузии, известную как «дело о мингрельской националистической группе». 9 ноября 1951 года опросом было принято постановление ЦК ВКП(б) «О взяточничестве в Грузии и об антипартийной группе т. Барамия»[497].