Маленькое одолжение. Продажная шкура - Джим Батчер

отношения сложнее. Как-то не складывается у нас разговор. Я не совсем уверен, стоит ли Он на стороне Гарри Дрездена, и, как следствие, мои теологические взгляды весьма просты. Я стараюсь не попадаться на глаза ничему Божественному, просто божественному или хотя бы отдаленно с ними связанному. Мне кажется, нам всем так проще.

Хотя с другой стороны, учитывая, против кого мы выступили, я не отказался бы и от их помощи. Надеюсь, Майкл замолвил за меня словечко.

Розанна, пройдя несколько десятков ярдов по улице, подняла руку. Из ночи вынырнул фургон, за рулем которого сидел одинокий водитель, тип с бычьей шеей, сломанным носом и взглядом, устремленным куда-то в пространство. Один из фанатиков Никодимуса, наверное. Сколько я помнил, у них ритуально вырваны языки – это и знак почести, и очень практично… во всяком случае, с точки зрения Никодимуса. Я подумал, не попросить ли его открыть рот, но решил, что это было бы немного несерьезно.

Майкл сунул голову в дверь и осмотрел фургон. Потом галантно отворил правую пассажирскую дверь Розанне. Мгновение динарианка, прищурившись, смотрела на него, потом кивнула и скользнула в машину.

Саня вошел в боковую, откатную дверь первым и занял заднее место. Я последовал за Майклом. Розанна бросила что-то водителю, и фургон тронулся с места.

С минуту я нервничал: фургон направлялся на запад, в прямо противоположную сторону от озера. Потом водитель свернул на север, и через несколько минут я сообразил, что мы направляемся в одну из гаваней на северном конце Лейк-Шор-драйв. Я заставил себя успокоить дыхание. Стоило только нехорошим парням заподозрить, что мы догадываемся об их местонахождении, и ситуация могла измениться довольно быстро.

Майкл сидел спокойно, с невозмутимым лицом, положив ладони на рукоять зачехленного Амораккиуса, – ни дать ни взять олицетворение святого покоя. Сидевший у меня за спиной Саня негромко похрапывал. По части святости это, конечно, уступало Майклу, но уверенности вселяло, пожалуй, не меньше. Я старался подражать их спокойствию – с переменными результатами. Не дергайся, Гарри. Спокойно. Считай, что в твоих венах ледяная вода.

Фургон остановился у гавани напротив Нортерли-айленд. Не говоря ни слова, Розанна вышла из машины, и мы последовали за ней. Она спустилась к воде и направилась к небольшому катеру, пришвартованному в дальнем конце причала. Мы с Майклом вступили на борт следом за ней. Саня отвязал концы, удерживавшие катер на месте, оттолкнул его от причала и небрежно перепрыгнул через быстро расширявшуюся полосу воды на борт.

У Розанны ушло минуты две на то, чтобы оживить два старых подвесных мотора, но наконец они завелись, и она, отвернув нос катера от городских огней, направила его в ночную темноту.

Просто не верится, как быстро мир становится непроницаемо-черным. Странный призрачный свет, исходящий ночью от снега, исчез вместе с самим снегом, просто-напросто тонувшим в воде. Некоторое время далекие городские огни еще отражались от низких туч, но по мере того, как катер уходил все дальше от берега, гасло и это слабое свечение, и в конце концов я едва разбирал очертания катера и моих спутников на фоне воды.

Не знаю, как долго мы плыли сквозь темноту. Мне показалось, около часа, но на деле могло оказаться и в два раза меньше. Днище катера хлопало по волнам, разбрасывая пену, оседавшую на корпусе слоем льда. Живот мой неприятно сжался, когда я попытался предугадать движение в темноте и потерпел неудачу.

Потом шум моторов начал стихать, пока не смолк окончательно. Наступившая тишина сбивала с толка. Всю свою взрослую жизнь я прожил в Чикаго. Я привык к городу, его ритмам, его музыке. К гулу и шипению уличного движения, стуку колес надземки, воплям радио, гудкам клаксонов, верещанию мобильников, полицейским сиренам, музыке, животным и людям, людям, людям.

Но здесь, в центре холодной озерной пустоты, не было ничего. Ни сердцебиения города, ни голосов, вообще ничего, если не считать плеска воды по корпусу катера.

Я подождал пару минут, пока катер качался на озерных волнах. Теперь, когда мы не рассекали их, мне казалось, что они начинают кренить его на угрожающе опасный угол, но я не собирался начинать хныкать первым.

– Ну? – требовательно спросил Саня примерно за пять секунд до того, как я готов был сломаться. – Чего мы ждем?

– Сигнала, – невозмутимо ответила Розанна. – Я не имею ни малейшего желания пробить дно о камни и потопить нас всех, дорогой мой зверь.

Я полез в карман плаща и достал химический фонарь. Сорвав упаковку, я согнул пластиковую трубку и встряхнул ее. Разгоревшийся зеленоватый свет позволил разглядеть наше непосредственное окружение, отчего все за его пределами сделалось еще темнее.

Розанна обернулась посмотреть на свет. Где-то по дороге ее человеческая фигура изменилась, превратившись обратно в краснокожую, козлоногую, крылатую демонессу, какой я видел ее в аквариуме. Ее глаза, и карие человеческие, и светящиеся зеленые, уставились на химический свет, и она улыбнулась, выставив белые остроконечные клыки.

– Никакой магии, а, чародей? Неужели ты так страшишься, что твоя сила окажется тебе неподвластной?

На таком расстоянии от берега, в окружении водных масс трудно сложить даже небольшое заклятие – но я не сомневался: Розанне это известно не хуже моего, если только огонь, который она на моих глазах разбрасывала вокруг там, в аквариуме, мог служить этому подтверждением. Однако же я напомнил себе о ледяной воде, которая течет в моих жилах.

– По большей части мне кажется, эти химические огни просто красивы, – ответил я. – Кстати, знаете ли вы, что эти штуки использовались в качестве крови Хищника в том кино с Арнольдом Шварценеггером?

Улыбка ее немного померкла.