Люблю сильнее жизни. Маленькие истории о большой любви - Диляра Шкурко

Ксюша любила эту вещь. Но ей думалось, что только ей одной понятна застенчивая нагота и очарование одиночества в жарком воздухе лета. Но немец выбрал именно эту работу. И еще одну – простенький натюрморт: в синих тонах, бутылка почти черная, виноград чуть светлее, на белом блюде тускло светящийся пурпуром в сумерках разломленный гранат.

Не хотела продавать, но продала. Надо же начинать когда-то. А тут везение, фарт. Уже отгоревала. И надумала: деньги нечаянные, вот и потратит их с шумом, блеском. Тряпочек накупит. А то Сашка и не знает, какой она может быть: с обнаженной узкой спиной, с гордой стройной шеей…

Ксюша уже присмотрела в бутике поблизости от спуска забавное платье, непривычно яркое для себя, бешено-лимонного цвета. Кусочек шелка, изрезанный фигурными дырочками. И еще она сможет не продавать пока птичек. Ей захотелось снова, как давно, взять холст, краски… Или уголь. Что-то уже просилось из нее на этот холст, на ожидающую прикосновения бумагу.

Но именно в этот вечер Саша сказал, что ему необходимо уехать. «Ненадолго, всего на пару месяцев… Понимаешь, Ксеня, это вроде стажировки. Всего трех человек от фирмы посылают. Из новеньких – только меня. Это хороший признак: значит, считают меня перспективным. Да и вообще, пару месяцев в Германии – это неплохо… Ну чего ты надулась, а, Ксень?»

Дуться и вправду было неприлично. Она стала преувеличенно восторгаться его поездкой. А в глубине билось: «Вот, начинается то же самое. Страшное. Неотвратимое». Ужасно ей казалось расстаться на эти два месяца сейчас, когда все только началось. Казалось, что раздельная жизнь, с ее суетой и делами, заполнит маленькое пространство между ними и, заполнив, разорвет навсегда такую хрупкую еще связь…

Дела в Германии у Сашки пошли просто отлично. Стажировка превратилась в полноценную работу. Сослуживцы составили хорошую компанию. Оксана, сорокалетняя веселая тетка, правда, таскала его на распродажи в качестве переводчика с немецкого, потому что у нее был только отменный английский. Но зато Саша купил подарки родителям и Ксюше. А престарелый стиляга Макс в одиночестве бродил по улочкам чистенького городка и только беззлобно бранил Сашку за отсутствие туристического интереса. Сашку смешила Максова манера времен Аксенова и «Острова Крыма» называть его «старичком» и умиляла расшитая шапочка на лысой голове сорокапятилетнего плейбоя. Но в общем и целом соотечественники Сашку не «грузили», и поболтать с ними было даже приятно.

Ксюше Саша звонил регулярно. Но каждый звонок приводил его в тягостное расположение духа. Ксюха разговаривала с ним таким убитым голосом, что хотелось на нее наорать. Но вместо этого он тихонько шептал ей в телефонную трубку:

«Я иду – веселый Дидель,

с палкой, птицей и котомкой

через Гарц, поросший лесом,

вдоль по Рейнским берегам,

по Саксонии дубовой,

по Тюрингии сосновой,

по Вестфалии бузинной,

по Баварии хмельной…

Ксеня, Ксеня, надо ль плакать,

если Дидель ходит в поле…»

И она вроде бы оттаивала и тоже начинала шептать что-то ласковое и расспрашивать про Германию. А потом спохватывалась: «Ой, на сколько ты уже наговорил?!» – и торопливо прощалась.

Для Александра время летело быстро, а для Ксении текло медленно, в непрестанном, тяжелом, словно труд, ожидании. Ей казалось, что если она мысленно отвлечется от этого труда, все рухнет. Деньги были, и птичек она не продавала, но дни проходили вялые, пустые.

Манюся заезжала, кричала на Ксению: «Ты просто ненормальная! Можно ли так изводить себя? Плюнь на все – поезжай пока домой, к родителям. Нельзя же быть такой размазней. За одним бегала, как собачонка, теперь с другим то же самое… Да погляди ты на себя – молодая, красивая, а ползаешь, как муха!»..

Ксеня испуганно взглядывала на Манюсю: неужели и ей понятно, как самой Ксене, что история повторяется. Да нет, не может такого быть. Второй раз Ксения просто не переживет такого. А что-то внутри шептало ей: «Конечно, именно с тобой это и случится. С такими, как ты, только такое и случается. Потому что с такими именно так и бывает». О, Ксения всегда понимала свою неправильность. И если чему и завидовала, то только чужому умению быть на «ты» с этим миром. Нет, не машинам, не платьям, не домам завидовала она, а только простой хозяйской хватке, возможности жить в ладу с действительностью.

У самой Ксении это совсем не получалось. Всегда она стояла наособицу, по отдельности. Даже среди друзей. Когда все читали Борхеса, она читала Казакова. Когда все слушали «Агату Кристи», она слушала Агузарову. Когда все восхищались Кандинским, она восхищалась Нестеровым. Не нарочно, не из тщеславия. Просто совершенно не умела бежать за толпой. Но сейчас Ксюша впервые захотела слиться со всеми, стать как все. Не чувствовать так остро, не плакать так горько, не задаваться лишними вопросами. Может быть, тогда все будет хорошо. Сашка вернется, и они навсегда останутся вместе. Тем более что время все же двигалось. Медленно, но текло…

До приезда Саши оставалось две недели. Потом одна. Потом три дня. И тут Саша позвонил. Сначала она, как всегда, оглушенная самим событием разговора с любимым, не поняла, о чем это он. Потом вслушалась. «Ксеня, ты слышишь меня? И этот герр говорит мне, что я им очень понравился. Они предлагают остаться еще на полгода. Это значит, что через полгода я вернусь начальником отдела! Ты прикинь! Все, что я придумал, можно будет сделать. Да ты чего молчишь-то, Ксень? Ведь не навсегда же. Только на полгода…»

Ксения молчала, потому что поняла: это произошло. Не могло не произойти. С ней только такое и должно было произойти. Потом она выдавила из себя несколько фраз: «Поздравляю. Это здорово. Конечно, потом приеду. Да, созвонимся». И села, как оглушенная, на диван.

Задумываться сейчас не следовало – это Ксюша знала точно. Следовало чем-нибудь занять себя. Она медленно и методично собрала всех птичек в коробку. Убрала ее на антресоли. Потом включила лампу и взяла ножницы и бумагу. И почти до утра клеила, резала и красила, сдувая с лица легкую прядь и щуря усталые глаза.

Сашка после разговора с Ксенией решил напиться. Вообще-то он пил редко. Но сейчас нужно было именно напиться до изумления, как говаривал его старшина в армии. Компанию составили Макс и Оксана. Они готовились к отъезду. Радовались за Александра, который официального согласия остаться еще не дал, но все уже знали, что он остается. И тут, после второй бутылки, он вдруг рассказал им про девушку с птичками, про ее, Ксенину, дурость, про то, как его берет зло, что она такая…

«Ну вы подумайте: человеку говоришь объективные вещи – через полгода вернусь. Можно же и ей приехать, наконец! А она молчит. Я же понимаю, что там трагедия. А трагедии нету никакой. Это же карьера. Люди мечтают, добиваются. А здесь раз – и ты наверху!»

Оксана молчала. Потом вдруг произнесла совершенно ни к чему не относящуюся фразу: «Любви всегда слишком мало. В этом все и дело». Сашка понял, что она уже набралась. Позже, когда Оксана уже пошла к себе, Макс предложил посидеть еще. И, попыхивая коротенькой трубочкой, сказал остекленевшему от выпитого Сашке: «Знаешь, старичок, если бы теперь я мог вернуть что-нибудь из всех моих счастливых дней, я бы выбрал тот, где меня любили. Такая смешная девчонка была. Нежная слишком. Научись вовремя выбирать, старичок».

Утром, открыв окно, Сашка увидел, как с дерева поднялась стайка птичек. Ему показалось, что они зеленые, но потом он понял, что это самые обычные воробьи. То ли солнце так их осветило, то ли от вчерашней пьянки зеленело в глазах…

Беседа с добрым «герром» была весьма напряженной. Немец так и не уразумел, почему этот сумасшедший отказался от предложения. Сашка понял, что разочаровал зарубежных руководителей и быстрого роста по службе ждать теперь не приходится. Но почему-то не расстроился. Наоборот – ощутил легкость и воодушевление. «Ничего, еще посмотрим. Еще такого напридумываем, что вам и не снилось в вашей Неметчине».

В таком расположении духа он пребывал вплоть до посадки самолета в родимом городе. Стояла жара. И Сашка из аэропорта поехал к себе домой. Телефон у Ксении не отвечал. Сашка решил, что она просто не берет трубку, и, по-быстрому приняв душ, схватил пакеты с подарками и помчался к ней. Но квартира была заперта.

Тогда он поехал на спуск. Сухой светлый ветер нес по асфальту фиолетовые тени… Днепр сиял нестерпимо. Праздная толпа загорелых полуодетых людей, сквозные кроны акаций и весь почужевший за время его отсутствия город напомнил о том, что здесь, что ни говори, настоящий юг…

И через весь этот сухой жар, песенный ор из киосков и людской гомон Сашка добрался наконец до того места, где в беглой тени тонкого деревца стояла Ксюша. В маечке и шортах, бледная, незагорелая. Он понял, что все лето она просидела в квартире. Понял ясно, с жалостью нестерпимой, как ждала она его звонков, как поднимала светлую голову от работы, от этих птичек…