Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы - Айзек Азимов

Тут мы молниеносно перемещаемся во французский лагерь. Царившая здесь прежде почти истерическая уверенность в победе вдруг сменилась глубочайшим отчаянием. Герцог Орлеанский кричит коннетаблю:

О Seigneur! Le jour est perdu, tout est perdu!

Акт IV, сцена 5, строка 2

Это значит: «О боже! Погиб день! Все погибло!»

Что случилось? Почему французы потерпели поражение, когда казалось, что преимущество целиком на их стороне?

Ни у Шекспира, ни у елизаветинской публики вопросов не возникало. В конце концов, французы численно превосходили англичан только в пять раз, а в те времена англичане свято верили, что один английский солдат равняется по меньшей мере пяти несчастным французам, так что, естественно, англичане победят.

Но нам этого недостаточно — впрочем, как и современному англичанину. Французы — такие же храбрые солдаты, как и все прочие, и проявляли свою храбрость столько раз, что нет смысла повторять это. Достаточно сказать, что в конце концов они изгнали англичан из Франции.

Но в таком случае что же произошло при Азенкуре?

Если принять во внимание все факторы, то окажется, что преимущество было вовсе не на стороне французов.

Во-первых, слишком самоуверенные французы во главе с бездарными полководцами сами отказались от своего главного преимущества — значительного численного превосходства, — решив сражаться фронтом, не превышавшим в ширину километра, поскольку с обоих флангов его прикрывали густые леса. В результате англичане имели дело с передовой линией, не превосходившей по численности их собственную.

Конечно, у французов были огромные резервы, но в данном случае это не сыграло никакой роли.

Главной ударной силой французской армии были тяжеловооруженные рыцари. Могучие лошади, прикрытые броней и несущие на спине рыцаря в латах, во время атаки представляют собой огромную массу, но могла ли состояться эта атака? Земля была пропитана влагой: бесконечные дожди, причинившие столько неудобств армии Генриха и сделавшие ее передвижение сплошным кошмаром, превратили почву в непролазную грязь. Поле боя представляло собой настоящее болото. Когда наступило время атаки, кавалерия остановилась: лошади просто не могли вытащить копыта из вязкой глины.

Напротив, английская армия, состоявшая исключительно из пехотинцев, сохранила подвижность. Более того, эта пехота состояла главным образом из опытных лучников, умело обращавшихся с длинными луками. Длинные и тяжелые стрелы летели с огромной скоростью и пробивали латы при выстреле с удивительно большого расстояния. (Даже сейчас многие из нас знают, какой звук издают в полете длинные стрелы. Наверно, лучшая сцена фильма, снятого по этой пьесе сэром Лоуренсом Оливье, — та, в которой стрелы со свистом взлетают в небо. От этого звука кровь застывает в жилах.)

Смертоносные стрелы вонзались в плотные французские шеренги, которые с трудом трогались с места. Когда хаос в рядах французов достиг апогея, Генрих послал вперед пехотинцев, вооруженных боевыми топорами и мечами. Началась бойня, в которой у французов не было ни единого шанса на победу.

Даже если бы им удалось начать конную атаку (чего не случилось), это не принесло бы им успеха. Генрих окружил своих лучников копьеносцами, которые воткнули толстые концы копий в землю и направили острые наконечники вверх. Атака захлебнулась бы, как только на них налетели бы первые лошади.

Мог ли Генрих предвидеть такой ход битвы?

А почему же нет? Разве трудно заметить, что поле боя недостаточно широко, а земля превратилась в непролазную грязь? Разве трудно предугадать исход сражения между искусными лучниками и тяжелыми, неповоротливыми всадниками? Конечно, Генрих прекрасно помнил блестящие победы, которые английские лучники неизменно одерживали над шотландской кавалерией в течение последних двадцати лет.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что Генрих сохранял самообладание, хотя ситуация складывалась не в его пользу. В этом свете не выглядит парадоксальным даже утверждение короля, что он предпочел бы иметь меньше солдат; тогда психологический эффект подобной победы был бы еще сильнее.

Действительно, битва при Азенкуре стала самой знаменитой победой в истории Англии вплоть до битвы за Британию 1940 г. Прошли годы, прежде чем французы сумели оправиться от этой катастрофы и понять, что они способны сражаться с англичанами на равных.

«Сеффолк, благородный граф»

Потери англичан были ничтожны: из знатных вельмож погибли только двое. Один из них — герцог Йоркский, который просил поручить ему командование авангардом. Король Генрих спрашивает о его судьбе, и Эксетер отвечает, что Йорк мертв:

…рядом с ним,

Товарищ верный по кровавым ранам,

Лежит и Сеффолк, благородный граф.

Акт IV, сцена 6, строки 8–10

Так закончил свою жизнь Омерль из «Ричарда II». Что же касается графа Суффолка[157], то Холиншед включил его в список потерь, но мне не удалось узнать больше об этом человеке.

«…Пленников своих убьет!»

Однако у ошеломляющей победы при Азенкуре был один недостаток. У каждого англичанина оказалось слишком много пленных, которых отпускали за выкуп. Когда английским военачальникам показалось, что французы опомнились или ввели в бой свежие силы, англичане были вынуждены избавиться от всего, что мешало им сражаться. Их было слишком мало, чтобы выделить людей для охраны пленников; но без конвоиров те могли бежать и присоединиться к своим.

Поэтому король Генрих был вынужден принять решение необходимое, но достойное сожаления:

Рассеянные силы враг собрал.

Пусть каждый пленников своих убьет!

Отдать приказ.

Акт IV, сцена 6, строки 36–38

Это неслыханно жестокое распоряжение было вызвано ошибочным впечатлением, что французы в силах продолжать сражение. На самом деле противник был не способен на это, так что пленникам можно было спокойно сохранить жизнь и получить за них выкуп.

Сами англичане, не позволяющие никому умалять славу победы при Азенкуре, тем не менее ощущают неловкость и пытаются оправдать такой приказ. Его отдали в горячке боя и якобы в ответ на зверства французов; позже возникла легенда о том, что бежавшие с поля боя французские солдаты, разозленные поражением, разграбили английский обоз и перебили всех защищавших его мальчиков.

Шекспир тоже не пользует это объяснение. На сцену выходят Гауэр и Флюэллен, и Гауэр говорит:

Да, ни одного мальчика не оставили в живых. И резню эту устроили трусливые мерзавцы, бежавшие с поля битвы!

Акт IV, сцена 7, строки 5-7

Поскольку Мальчик ранее упомянул, что его отправили охранять обоз, можно догадаться, что он тоже погиб. Значит, с пажом Фальстафа и Робином из «Виндзорских насмешниц» мы тоже должны проститься.

Однако этот предлог для оправдания зверского приказа не так убедителен, как может показаться на первый взгляд. Согласно последним данным, преступление совершили не французские солдаты, а местное гражданское население, воспользовавшееся сражением, чтобы напасть на лагерь.

Но сейчас дело не в этом. Одобряет ли сам Шекспир убийство пленников, даже если для этого была причина? Или считает это чудовищной жестокостью, неразрывно связанной с войной? Если верно последнее предположение, то он не может сказать об этом открыто; в конце концов, речь идет о великой и славной битве при Азенкуре и короле-рыцаре Генрихе V. Публика ни за что не простила бы автора, а Шекспир был не из тех, кто дерзал бросать ей вызов.

Но для этого и существует эзопов язык. Шекспир вкладывает в уста Гауэра, описывающего смерть мальчиков, следующие слова:

И король поступил вполне справедливо, приказав, чтобы каждый перерезал глотку своему пленнику. О, наш король молодец!

Акт IV, сцена 7, строки 8–11

Конечно, слово «справедливо»[158] здесь не к месту. Король мог поступить так «сгоряча», «с горя», «от обиды» и даже «со зла», но слово «справедливо» в данном контексте звучит саркастически. А слово «молодец»[159] — и подавно.

В этой ситуации Шекспир по мере сил стремится показать, что война губит все, к чему прикасается, и делает чудовищем даже великодушного и человечного короля.

«…Александр Большой?»

Сразу за репликой Гауэра об убийстве пленников и «справедливом» и «галантном» короле следует фраза Флюэллена, как всегда сравнивающего современных воинов с воинами древности. Флюэллен говорит, что король Генрих родился в Монмуте (что делает последнего валлийцем если не по крови, то по месту рождения), а затем спрашивает:

Скажите, как называется город, где родился Александр Большой?