Чудо - Эмма Донохью

Через несколько минут она вернулась с молоком, овсяными лепешками и маслом – ужином Либ.

Намазывая маслом лепешку, Либ украдкой наблюдала за Анной, которая была по-прежнему увлечена книгой. Настоящий подвиг – весь день ничего не есть и делать вид, что не замечаешь пищу. Такая выдержка в столь юном создании – твердость, даже честолюбие. Если эти способности направить на благие цели, как многого могла бы достичь Анна О’Доннелл! Имея опыт ухода за разными женщинами, Либ знала, что самообладание важнее едва ли не любого другого таланта.

Либ прислушивалась к позвякиванию посуды и невнятным голосам, доносящимся с той стороны полуоткрытой двери. Даже если мать и не причастна к обману, она, по крайней мере, наслаждается всей этой суетой. И у входной двери стоит ящик с деньгами… Как там говорится в той старой пословице? «Дети – богатство бедняка». Имеется в виду богатство в метафорическом смысле, но иногда и в буквальном.

Анна переворачивала страницы, беззвучно шепча слова.

На кухне произошло какое-то движение. Либ высунула голову и увидела монахиню, которая снимала черный плащ. Она вежливо кивнула сестре Майкл.

– Вы преклоните вместе с нами колени, сестра? – спросила миссис О’Доннелл.

Монахиня пробормотала, что не хочет заставлять миссис Райт ждать.

– Ничего страшного, – вынуждена была сказать Либ.

Она вновь повернулась к Анне, которая стояла у нее за спиной – немного призрачная в ночной рубашке, – и Либ вздрогнула. В руке девочка держала нитку коричневых семян.

Анна проскользнула мимо Либ и встала коленями на земляной пол между родителями. Монахиня и горничная уже преклонили колена, и каждая сжимала маленький крестик на четках.

– Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого.

Пять голосов в унисон произносили слова молитвы.

Теперь Либ едва ли могла уйти, потому что глаза сестры Майкл были закрыты, а ее лицо, обрамленное громоздким головным убором, склонялось над сложенными руками. Никто не следил за Анной. Так что Либ вошла и села на табурет у стены, откуда ей хорошо было видно девочку.

Бессвязное бормотание перешло в «Отче наш», которую Либ помнила с юности.

– И остави нам долги наши, – тут все они в унисон ударили каждый себя в грудь, чем напугали Либ, – якоже и мы оставляем должникам нашим.

Либ подумала, что, может быть, теперь они встанут и пожелают друг другу спокойной ночи. Но нет, группа погрузилась в молитву «Аве Мария», потом следующую, и следующую. Это было нелепо. Неужели Либ застрянет здесь на весь вечер? Она заморгала, чтобы увлажнить утомленные глаза, но не сводила их с Анны и ее родителей, чьи широкие фигуры почти загораживали девочку. Чтобы передать кусок, хватило бы мимолетного встречного движения рук. Либ слегка прищурилась, удостоверившись, что ничто не коснулось красных губ Анны.

Взглянув на часы, висящие у пояса, Либ поняла, что прошла четверть часа. Во время этого изнурительного действа девочка ни разу не покачнулась, не опустилась. Либ изредка обводила взглядом комнату, чтобы дать глазам отдых. Между двумя стульями был привязан толстый муслиновый мешочек, с которого капало в таз. Что бы это могло быть?

Потом слова молитвы изменились.

– К Тебе взываем, изгнанные чада Евы…

Наконец вся эта морока подошла к концу. Католики вставали, потирая затекшие ноги, и Либ могла теперь уйти.

– Доброй ночи, мамочка, – сказала Анна.

– Через минуту приду с тобой попрощаться.

Либ взяла плащ и сумку. Она упустила случай наедине поговорить с монахиней. В присутствии ребенка она не смогла бы выговорить: «Ни на секунду не спускайте с нее глаз».

– Увидимся утром, Анна.

– Доброй ночи, миссис Райт.

Направляясь в сторону деревни, Либ повернула налево в том месте, где тропинка от дома О’Доннеллов доходила до переулка. Еще не совсем стемнело, и горизонт у нее за спиной по-прежнему отсвечивал красным. В теплом воздухе пахло животными и дымом горящего торфа. От долгого сидения у Либ болело все тело. Ей действительно нужно было поговорить с доктором Макбрэрти о неудовлетворительных условиях надзора, но не в эту позднюю пору.

Что же ей удалось разузнать? Мало или почти ничего. Пожалуй, единственным секретом, который хранила Анна О’Доннелл, были слова наиболее часто повторяемой ею молитвы.

Впереди на дороге показался чей-то силуэт с длинным ружьем на плече. Либ сжалась. Ей не приходилось оказываться ночью на улице в сельской местности.

Первой к ней подошла собака, обнюхав юбку Либ. Потом, чуть заметно кивнув, мимо прошел мужчина.

Настойчиво заголосил петух. Из коровника гуртом выходили коровы, а хозяин за ними следом. Либ полагала, что фермеры выгоняют скот днем, а на ночь загоняют в хлев, чтобы животные были в безопасности, а не наоборот. Это место представлялось ей совершенно непонятным.

Глава 2. Надзор

Надзор

наблюдать

охранять кого-либо

бодрствовать всю ночь

нести вахту

В ее сне мужчины всегда просили табака. Полуголодные, немытые, с волосами, кишащими насекомыми, с искромсанными конечностями в окровавленных бинтах, они умоляли лишь о том, чтобы было чем набить их трубки. Когда Либ проходила мимо, они протягивали к ней руки. Через треснутые окна задувало снегом, а дверь все хлопала и хлопала…

– Миссис Райт!

– Я здесь, – хриплым голосом отозвалась Либ.

– Четверть пятого, вы просили вас разбудить.

Либ находилась в комнате над пабом, в самом сердце Ирландии. Голос, прозвучавший вслед за хлопаньем двери, вероятно, принадлежал Мэгги Райан.

– Да, – откашлялась Либ.

Одевшись, она достала «Заметки по сестринскому делу» и, не глядя, открыла книгу, ткнув пальцем в случайную строчку. Как та игра с гаданием по Библии, в которую они с сестрой играли в скучные воскресные дни. Женщины, прочитала она, гораздо чаще бывают точными и внимательными, чем представители сильного пола, и поэтому избегают ошибок по недосмотру.

Но невзирая на все вчерашние усилия, Либ пока не удалось раскрыть обман. Сестра Майкл пробыла там всю ночь. Может быть, она разгадала загадку? Либ в этом сомневалась. Вероятно, монахиня сидела с полузакрытыми глазами, перебирая четки.

Ну уж нет, Либ не согласна, чтобы ее одурачил ребенок одиннадцати лет. Сегодня надо быть еще более точной и внимательной и доказать себе, что она достойна надписи на этой книге, сделанной красивым почерком мисс Н.: «Миссис Райт, обладающей истинным призванием к сестринскому делу».

Леди всегда пугала Либ, и не только при первой встрече. Каждое произнесенное мисс Н. слово звучало как с высокой кафедры. «Никаких отговорок, – внушала она новобранцам. – Упорно работайте и ни в чем не отказывайте Богу. Пусть земной шар вертится, а вы исполняйте свой долг. Не жалуйтесь, не отчаивайтесь. Лучше утонуть в волнах прибоя, чем праздно стоять на берегу».

В частной беседе она как-то заметила: «У вас есть одно важное преимущество перед вашими коллегами-сестрами, миссис Райт. Вы одинокая. Ни с кем не связаны».

Либ опустила взгляд на свои руки. Без связей. Опустошенная.

«Так скажите, вы готовы к этой благородной борьбе? Можете без колебаний броситься на прорыв?»

«Да, – ответила тогда Либ. – Могу».

Все еще темно. Только убывающая луна освещала путь по единственной деревенской улице, потом поворот направо, в переулок, мимо наклонившихся, покрытым мхом надгробий. К счастью, Либ не была суеверной. Без лунного света она ни за что не нашла бы нужную, еле заметную тропинку, ведущую к ферме О’Доннеллов, поскольку все хижины выглядели одинаково. Было без четверти пять, когда она постучала в дверь.

Ответа не последовало.

Либ не хотела стучать сильней, чтобы никого не потревожить. Из дверей коровника, справа от нее, лился свет. Похоже, женщины доят коров. Отзвук мелодии – одна из них, вероятно, пела коровам. На этот раз не гимн, а заунывная баллада – они Либ никогда не нравились.

В ее глазах небесный свет сияет,Как хороша, сама она не знает.И ангел пожелал ее забрать,Уж не вернется на Лох-Ри она опять.

Либ толкнула входную дверь хижины, и распахнулась верхняя ее часть.

В пустой кухне пылал камин. В углу кто-то шуршал – крыса? В Шкодере Либ перестала бояться грызунов и прочую нечисть. На ощупь найдя задвижку, она открыла нижнюю часть двери. Потом пересекла комнату и наклонилась, чтобы заглянуть в зарешеченную нижнюю часть буфета.

Глаза-бусинки курицы. Всего около десятка птиц, которые принялись тихо кудахтать. Либ подумала, что их заперли от лисиц.

Она заметила только что снесенное яйцо. Ей пришло в голову, что, возможно, Анна О’Доннелл высасывает яйца ночью и съедает скорлупу, не оставляя следов.