Чудо - Эмма Донохью

– Мне здесь очень удобно, мэм.

Какой парадокс – Анна О’Доннелл, отъявленная притворщица, но с хорошими манерами. Либ поняла, что не в состоянии обращаться с ней с той суровостью, которую она заслуживает.

– Китти, – позвала Либ, – не могла бы ты принести еще один стул, а также воды?

Никакого ответа из кухни.

– Возьми пока этот стул, – настаивала Либ. – Мне он не нужен.

Анна перекрестилась и села на стул, продолжая шить.

Либ чуть-чуть отодвинула комод от стены, чтобы убедиться в том, что за ним ничего не спрятано. Выдвинула по очереди все ящики – древесина покоробилась от сырости – и стала перебирать одежду девочки, ощупывая каждый шов и подол.

На комоде стоял кувшин с поникшим одуванчиком. Мисс Н. одобряла цветы в больничных палатах, высмеивая бабушкины сказки о том, что они якобы отравляют воздух. Она говорила, что яркие расцветки и разнообразие форм поддерживают не только дух, но и тело. В первую неделю работы Либ в госпитале мисс Н. пыталась втолковать это главной медсестре, которая лишь презрительно фыркала.

Либ пришло в голову, что цветок, на который никто и не взглянет, может быть источником питания. А жидкость – это действительно вода, или некий прозрачный бульон, или сироп? Либ понюхала воду, но учуяла только резкий запах одуванчика. Потом опустила палец в воду и поднесла его к губам. Безвкусная, в той же степени, что и бесцветная. Но может быть, там находится какой-то питательный элемент, обладающий этими свойствами?

Либ чувствовала, что девочка наблюдает за ней. Господи! Либ попала в западню заблуждений старого доктора. Это просто вода. Она вытерла руку о передник.

Рядом с кувшином ничего, кроме небольшого деревянного ящичка. Нет даже зеркала. Неужели Анне никогда не хочется посмотреть на себя?

– Это мои сокровища, – вскакивая, сказала Анна.

– Как мило. Можно посмотреть?

Либ уже шарила внутри, на тот случай, если Анна объявит, что это личное.

– Конечно.

Церковные безделушки: четки, сделанные, похоже, из семян, с простым крестиком на конце, раскрашенный подсвечник в форме Богоматери с Младенцем.

– Красиво, правда? – Анна дотронулась до подсвечника. – Это мама и папа подарили мне в день конфирмации.

– Важный день, – пробормотала Либ.

Статуэтка показалась ей безвкусной. Она ощупала фигурку, чтобы убедиться, что это фарфор, а не что-то съедобное. И только потом разрешила девочке взять ее.

Анна прижала подсвечник к груди:

– Конфирмация – самый важный день.

– Почему?

– В тот день я перестала быть ребенком.

Есть что-то комичное в том, что это дитя воображает себя взрослой женщиной. Либ стала вглядываться в надпись на крошечном серебряном овале, не больше кончика пальца.

– Это мой чудотворный образок, – сказала Анна, беря его с ладони Либ.

– Какие чудеса он сотворил?

Вопрос прозвучал немного легкомысленно, но девочка не обиделась.

– Очень много, – поглаживая образок, заверила она Либ. – То есть не именно этот, а все чудотворные образки в христианском мире вместе.

Либ ничего не ответила. На дне шкатулки она нашла крошечный диск в стеклянном футляре, на котором был оттиснут ягненок, несущий флаг и герб. Это ведь не может быть хлеб от причастия? Право, святотатством было бы хранить облатку в детской шкатулке.

– Что это, Анна?

– Мой Агнус Деи.

Агнец Божий. Эти слова на латыни Либ знала. Она откинула крышку футляра и слегка потерла диск ногтем.

– Не сломайте!

– Не сломаю. – Поняв, что это не хлеб, а воск, Либ положила коробочку в протянутую ладонь Анны.

– Все образки освящены его святейшеством, – захлопнув крышку, сообщила девочка. – Агнус Деи прекращает наводнения и тушит пожары.

Либ задумалась над происхождением этой легенды. Если учесть, что воск плавится, кто мог бы представить, что от него будет толк при пожаре?

В ящичке ничего не осталось, кроме нескольких книг. Либ прочитала заголовки – все религиозные. «Служебник для мирян», «Подражание Христу». Она выдернула из черной «Книги псалмов» прямоугольник с орнаментом размером с игральную карту.

– Положите на место, – взволнованно произнесла Анна.

Так, может быть, в книге спрятана еда?

– Минутку… – Либ пролистнула страницы. Ничего, кроме маленьких прямоугольников.

– Это мои священные карты. Каждая на своем месте.

На той, что держала Либ, отпечатана молитва с затейливо вырезанным, как кружево, краем, к которому привязана ленточка с одним из крошечных образков. На обратной стороне рисунок пастелью: женщина, обнимающая овцу. Сверху написано: «Divine Bergère». Божественная… что?

– Видите, эта подходит к псалму сто восемнадцать: «Я сбился с пути, как отбившаяся от стада овца», – продекламировала Анна, постукивая по карточке и даже не заглядывая в нее.

Очень напоминает «У Мэри был маленький барашек», подумала Либ. Теперь она заметила, что все книги в ящичке забиты этими прямоугольниками.

– Кто дал тебе эти карточки?

– Некоторые были призами в школе или в миссии, другие подарены посетителями.

– Где сейчас эта миссия?

– Ее закрыли. Мой брат оставил мне самые красивые карточки. – Анна поцеловала карточку с овцой и засунула ее на место.

Какой удивительный ребенок…

– У тебя есть любимый святой?

Анна покачала головой:

– Все они учат нас разному. Некоторые родились хорошими, а другие были злыми, пока Господь не очистил их души.

– Правда?

– Он может выбрать любого и сделать его благочестивым, – уверила Анна.

Дверь распахнулась так неожиданно, что Либ вздрогнула. Пришла Китти с тазом горячей воды.

– Извините, что задержалась. Я носила хозяину еду, – тяжело дыша, проговорила молодая женщина.

Малахия О’Доннелл… Копает торф для соседа – в качестве услуги или в дополнение к жалким доходам от фермы? Либ пришло на ум, что здесь, наверное, только мужчин кормят в полдень.

– Где для вас прибраться? – спросила служанка.

– Я сама, – хватая таз, ответила Либ.

Нельзя впредь пускать в комнату домочадцев. Возможно, Китти прячет под передником еду для ребенка.

Служанка нахмурилась – от смущения или от обиды?

– Ты, наверное, занята. Можно попросить у тебя еще один стул, а также свежее постельное белье?

– Простыню? – спросила Китти.

– Пару, – поправила ее Либ, – и чистое одеяло.

– У нас этого нет, – покачала головой горничная.

Отсутствующее выражение на лице Китти. Похоже, ее мысли заняты чем-то другим.

– Она хочет сказать, что нет чистых простыней, – пояснила Анна. – Стирка в следующий понедельник, если только не будет чересчур сыро.

– Понятно, – подавив раздражение, сказала Либ. – Ну, тогда только стул, Китти.

Либ добавила в воду хлорированную соду из своей бутылки и протерла все поверхности. Запах резкий, но чистота обеспечена. Она вновь застелила постель теми же несвежими простынями и серым одеялом. Потом выпрямилась. Куда еще можно запрятать чуточку еды?

Эта комната совсем не похожа на загроможденную мебелью комнату для больного у богатых людей. Помимо кровати, комода и стула, только плетеный коврик на полу, с рисунком из темных линий. Либ приподняла его – под ним ничего. Без коврика комната станет совсем скучной и ногам будет холодно. К тому же самое вероятное место, где можно спрятать корочку или яблоко, – это кровать. Однако комитет не станет заставлять девочку спать на голых досках, как узницу. Нет, но, чтобы убедиться в отсутствии еды, Либ придется осматривать комнату часто и без предупреждения.

Китти наконец-то принесла стул и с грохотом поставила его на пол.

– Когда будет минутка, вынеси этот коврик и выбей его, – сказала Либ. – Скажи, где можно взять весы, чтобы взвесить Анну?

Китти покачала головой.

– Может быть, в деревне?

– Мы пользуемся пригоршнями. – (Либ недоуменно нахмурилась.) – Например, пригоршни муки и щепотки соли. – Служанка изобразила их в воздухе.

– Я не имею в виду хозяйственные весы, – сказала Либ. – Что-то большое для взвешивания человека или животного. Может, такие есть на одной из соседних ферм?

Китти устало пожала плечами.

Анна, смотревшая на поникший одуванчик, и виду не подала, что слышит их. Словно разговор шел о весе другой девочки.

Либ вздохнула:

– Тогда принеси, пожалуйста, кувшин чистой воды и чайную ложку.

– Хотите что-нибудь перекусить? – выходя, спросила Китти. Фраза смутила Либ. – Или подождете до ужина?

– Могу подождать, – ответила Либ.

Когда горничная ушла, Либ пожалела о сказанном, поскольку была голодна. Но почему-то в присутствии Анны О’Доннелл Либ не могла объявить о том, что хочет есть. И это совершенно нелепо, напомнила она себе, потому что девчонка – притворщица.