Чудо - Эмма Донохью

– Что ты читаешь? – спросила Либ, когда ей показалось, что девочка замолчала.

– Молитву.

– Я догадалась. Какую молитву? – (Девочка покачала головой.) – Послушай, Анна, разве мы не хотим подружиться?

Либ сразу пожалела о выборе слов, потому что круглое личико осветилось.

– Мне бы этого хотелось.

– Я лишь спросила, какую молитву ты иногда читаешь.

– Об этом… не надо говорить, – ответила Анна.

– А… Значит, это тайная молитва?

– Личная, – поправила ее девочка.

Девочки – даже искренние – действительно любят секреты. Она вспомнила свою сестру, которая прятала под их матрасом дневник. Это не помешало Либ прочитать в нем все до единого слова.

Либ собрала стетоскоп и прижала его плоское основание к левой стороне детской груди между пятым и шестым ребром, а другой конец приложила к своему уху. Тук-тук, тук-тук. Сначала она прослушала мельчайшие изменения в тонах сердца. Потом в течение минуты отсчитывала пульс по часам, висевшим у нее на поясе. Затем сделала запись:

Пульс четкий, 89 ударов в минуту.

Это соответствовало ожидаемому диапазону. Потом Либ приложила стетоскоп к различным местам спины девочки и снова записала:

Легкие здоровые, 17 вдохов и выдохов в минуту.

Никаких хрипов Либ не услышала. Анна казалась здоровее многих своих соотечественников.

Усевшись на стул – мисс Н. отучала своих подопечных сидеть на кровати пациента, – Либ приложила стетоскоп к животу девочки, пытаясь уловить малейшее бульканье, которое выдало бы присутствие пищи. Попробовала другое место. Тишина.

Область желудочно-кишечного тракта твердая, похожая на барабан.

Либ легонько постучала по животу.

– Что ты чувствуешь?

– Полный живот, – ответила Анна.

Либ округлила глаза. «Полный», когда по звуку он совершенно пустой? Это что – вызов?

– Неприятно полный?

– Нет.

– Теперь можешь одеться.

Анна медленно и немного неловко оделась.

Говорит, что ночью спит хорошо, по 7–9 часов.

Интеллектуальные способности не нарушены.

– Ты жалеешь, что не ходишь в школу, дитя?

Девочка покачала головой.

Похоже, от избалованного ребенка О’Доннеллов не ждали помощи в домашней работе.

– Может быть, тебе нравится ничего не делать?

– Я читаю, шью, пою и молюсь, – спокойно проговорила девочка.

Конфронтация не входила в намерения Либ. Но по крайней мере, она может быть откровенной. Мисс Н. всегда рекомендовала быть откровенным, поскольку ничто так не подтачивает здоровье пациента, как неопределенность. Она могла бы сделать для Анны доброе дело, подавая ей пример искренности, высоко держа светильник, чтобы вывести девочку из дебрей лживости. Захлопнув записную книжку, Либ спросила:

– Знаешь, зачем я здесь?

– Не дать мне кушать.

Надо же было такое сказать!

– Вовсе нет. Моя задача – выяснить, правда ли, что ты голодаешь. Я бы очень обрадовалась, если бы ты стала есть, как другие дети, как все люди. – (Анна кивнула.) – Есть что-нибудь такое, чего тебе очень хочется? Бульон, пудинг с саго, что-то сладкое?

Либ говорила себе, что всего лишь задает ребенку вопрос, а не заставляет есть. Ведь это могло бы повлиять на результат наблюдения.

– Нет, спасибо.

– Почему нет, можешь объяснить?

Легкая улыбка.

– Не могу сказать, миссис… мэм, – поправила себя Анна.

– Это тоже личное?

Анна кротко взглянула на нее.

Хитрая, подумала Либ. Девочка, наверное, поняла, что любые объяснения выйдут ей боком. Скажи, например, Анна, что она слышала голос Создателя, велевшего ей воздержаться от пищи, она тем самым сравнила бы себя со святой. Если, с другой стороны, она стала бы бахвалиться, что поддерживает жизнь особыми естественными ресурсами, ей пришлось бы в интересах науки доказать это.

Погоди, мисси, скоро я тебя раскушу.

Либ огляделась по сторонам. До сегодняшнего дня Анне ничего не стоило таскать еду по ночам из соседней кухни, или еду могли тайком приносить ей взрослые.

– Ваша прислуга…

– Китти? Она наша кузина.

Анна вынула из комода клетчатую шаль. Сочные красные и коричневые тона добавили ее лицу немного краски.

Значит, прислуга к тому же и бедная родственница. Такому зависимому человеку трудно отказаться принять участие в заговоре.

– Где она спит?

– На скамье.

Анна кивнула в сторону кухни.

Разумеется, нижним сословиям достается меньше кроватей, чем членам семьи, поэтому приходится импровизировать.

– А твои родители?

– Они спят в закутке.

Либ не знала такого слова.

– Для кровати отгорожено место на кухне, за занавеской, – объяснило дитя.

Либ уже раньше успела заметить портьеру из мешковины, но подумала, что она отгораживает кладовку. Как нелепо со стороны О’Доннеллов оставлять пустой лучшую комнату, а самим спать в импровизированной комнатушке. Вероятно, у них все же достаточно гордости, чтобы стремиться к большему.

Прежде всего надо было проверить, не служит ли эта узкая спальня для трюков с едой. Либ дотронулась до стены, и у нее на пальцах остались чешуйки побелки. Какая-то сыроватая штукатурка, а не дерево, кирпичи или камни, как в английских домах. Ну, по крайней мере, это означает, что легко будет обнаружить любое углубление, в котором может быть спрятана еда.

Она должна быть уверена, что девочке негде укрыться от ее взгляда. Для начала следовало убрать старую расшатанную деревянную ширму. Либ сложила вместе три створки и отнесла ее к двери.

Не выходя из спальни, она заглянула на кухню. Миссис О’Доннелл помешивала что-то в трехногом котелке, стоящем в очаге, а прислуга месила тесто за длинным столом. Либ внесла ширму со словами:

– Нам это не потребуется. Можете принести мне таз с горячей водой и тряпку?

– Китти, – повернув голову, обратилась к горничной миссис О’Доннелл.

Либ украдкой бросила взгляд на девочку, снова шептавшую молитвы у кровати.

Затем вернулась к узкой кровати, стоявшей у стены, и принялась разбирать ее. Деревянный остов кровати, соломенный матрас, покрытый заляпанным полотняным чехлом. Ну, по крайней мере, не перина. Мисс Н. проклинала перины. Новый матрас из конского волоса был бы более гигиеничным, но Либ едва ли может попросить О’Доннеллов раскошелиться на такой. Она подумала о сейфе, набитом монетами, которые формально предназначались для бедных. Кроме того, Либ напомнила себе, что приехала сюда не для того, чтобы заботиться о здоровье девочки, а лишь анализировать его. Она прощупала весь чехол – нет ли утолщений и прорех в швах, в которых можно что-то спрятать.

Странное звяканье на кухне – колокольчик? Звук повторился один, два, три раза. Созывают семью к столу на дневную трапезу? Но разумеется, Либ придется ждать, пока ей принесут еду в спальню.

Анна О’Доннелл поднялась:

– Можно, я пойду и прочту «Ангелус»?

– Тебе следует оставаться в поле моего зрения, – напомнила Либ, ощупывая валик, набитый оческами.

На кухне послышался голос. Голос матери?

Девочка, опустившись на колени, внимательно прислушивалась.

– И она зачала от Духа Святого, – откликнулась Анна. – Радуйся, Мария, благодати полная. Господь с тобой…

Либ узнала эту молитву. Это явно не личная молитва. Анна громко выпевала слова, и они доносились до соседней комнаты.

За стеной голосу Анны вторили приглушенные женские голоса. Потом все стихло. И вновь зазвучал голос Розалин:

– Се, Раба Господня.

– Да будет Мне по слову твоему[3], – откликнулась Анна.

Либ отодвинула кровать от стены, чтобы иметь возможность подходить к ней с трех сторон. Потом для проветривания перекинула чехол через спинку кровати и поставила рядом валик. Молитва продолжалась – с призывами, откликами, хором и звоном колокольчика.

– И пребывает среди нас, – нараспев произнесла девочка.

Склоняясь по очереди к углам кровати, Либ в поисках объедков прощупала каждую перекладину, каждый узел и закоулок. Потом обшарила пол, выискивая следы углублений, в которые можно что-то запрятать.

Наконец молящиеся умолкли, и Анна поднялась на ноги.

– Вы разве не читаете «Ангелус», миссис Райт? – чуть запыхавшись, спросила она.

– Так называется то, что вы сейчас читали? – вместо ответа спросила Либ.

Кивок, как будто все это знают.

Либ стряхнула с юбки пыль и вытерла руки о передник. Где же горячая вода? Китти просто ленится или игнорирует английскую сиделку?

Анна достала из рабочей корзины что-то большое и белое и принялась подшивать его, стоя в углу у окна.

– Садись, дитя, – указывая на стул, сказала Либ.

– Мне здесь очень удобно, мэм.

Какой парадокс – Анна О’Доннелл, отъявленная притворщица, но с хорошими манерами. Либ поняла, что не в состоянии обращаться с ней с той суровостью, которую она заслуживает.