Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

— Я пытаюсь его отговорить, — отвечает она с грустью в голосе.

Тут Джек целует ее в губы — зрителю неясно, целует он ее как мужчина или как женщина, момент чрезвычайно двусмысленный, так ведь в этом весь смак! "Автостопщик" стал одним из самых любимых у фанатов Жюстины Дунн — их у нее появилась целая армия, едва она попала в катастрофу и, как следствие, пропала с экранов. В основном это были психи — из тех, кто превращает в героев погибших или получивших травмы актеров.

Для Джека фильм определил некую тенденцию, такую мощную, что он не в силах был с ней совладать.

Опыт борца научил его сгонять и держать нужный вес, так что он всегда был худой — как верно отметила Мишель Махер, вылитый Джонни Вайсмюллер, только чуть меньше ростом.

— Андрогиния тебе очень к лицу, — говорила Мира Ашхайм. В самом деле, Бешеный Билл сделал из Джека секс-символ, точнее, этакий вертлявый секс-флюгер — все знали, что он очень сексуальный мужчина, который выглядит еще сексуальнее, вырядившись женщиной.

Джек сыграл автостопщика за три года до дебюта Джея Дэвидсона в роли Дила в фильме "Жестокая игра в слезы"; все знали, что Нил Джордан первоклассный сценарист и режиссер, в отличие от Бешеного Билла, и все же понимали — Джей Дэвидсон лишь повторяет рисунок роли, впервые исполненной Джеком Бернсом.

Разумеется, Джек не рассчитывал в этой роли состариться (уж больно узок круг доступных Голливуду сюжетов для таких персонажей) . Но для начала получилось весьма неплохо. Джек не заработал столько славы, сколько Эмма своей первой книгой — та занимала первое место в списке бестселлеров "Нью-Йорк таймс" уже пятнадцать недель, когда на экраны "избранных кинотеатров" вышел "Автостопщик". Да и в Торонто Эмма прославилась куда больше Джека — в Канаде никто не может стать знаменитее, чем канадец, родившийся в Канаде и добившийся успеха в Штатах. Но послушать Алису или, не дай бог, мистера Рэмзи, и вы подумали бы, что Джек затмил самого Джеффа Бриджеса (по крайней мере, в качестве трансвестита) и заработал больше денег, чем Харрисон Форд.

"Автостопщик" был откровенно плохой фильм, но крупные планы Джека запомнились — их даже спародировали в передаче "Сатердей Найт Лайв", что лишь добавило Джеку известности; плюс на некоторое время Бешеный Билл превратился в знаменитость и появлялся в целой серии ток-шоу, рассказывая, какой матерый талантище Джек Бернс (а началось все с интервью ночью у дверей больницы, где лежала в коме после катастрофы Жюстина Дунн).

Бешеный Билл нисколечко не врал. Мира Ашхайм заставила Джека сыграть у него еще в одной картине — Билл, расхваливая Джека за роль второго плана, на самом деле рекламировал свой следующий фильм, которому, увы, не суждено было стать культовым. Да, здесь Джек играл сразу и главную мужскую, и главную женскую роль, но фильм-то все равно был категории Б, да и знаменитой партнерши, вовремя разбившейся в автокатастрофе, ему не нашлось.

В промежутке между двумя ролями у Ванфлека на славу Джека работала слава Эммы — у нее все время брали интервью, и она не уставала рассказывать в них про своего друга. Так, в статье, напечатанной в журнале "Пипл", Эмма поведала миру, что живет с Джеком в одной квартире, и опубликовала фотографии, где они мило обнимаются на диване, а также знаменитый кадр, где Джек превращается из мужчины в женщину — левая половина губ в помаде, словно его кто-то слишком страстно целовал.

— Наша любовь совершенно платоническая, — размножали газеты слова Эммы, — мы просто живем в одной квартире.

А в другом интервью Эмма говорила так:

— Джек жутко фотогеничный, я все время его снимаю.

Иллюстрацией к этой фразе служила фотография спящего Джека.

Наверное, кроме Алисы и Лесли, никто не верил, что Эмма и Джек не любовники, да и Лесли порой выражала сомнения.— как и этот гад Лоуренс. Эмма рассказала Джеку, что однажды наткнулась на Лоуренса в "Мортонс", он обедал. Незадолго до того он потерял работу в Си-эй-эй, но на Эмму накинулся не чтобы жаловаться на жизнь, а чтобы прожужжать ей все уши, как он открывает собственное агентство, потому что настала пора "избавиться от старья" (в означенную категорию попала и Мира Ашхайм, которую он так и называл — "отработанный материал").

Ни "старья", ни "новья" за ужином с Лоуренсом не было, отметила Эмма, — стало быть, он просто лгун, потерявший работу. В "Мортонс" — дорогущее заведение для знаменитостей в Мел-Роуз, в Западном Голливуде, — не ходят обедать в одиночку. Сделок у Лоуренса не предвидится, решила Эмма, наверное, поэтому он и стал ей грубить.

— Так ты все еще вешаешь людям на уши лапшу, что не трахаешься со своим дружком? — спросил Лоуренс, подразумевая Джека. — Он теперь не ходит на вечеринки, вырядившись девчонкой?

Эмма могла бы выбить из Лоуренса последнее дерьмо, но не стала.

— Лоуренс, ты самый профессиональный неудачник в целом свете, — только и сказала она; забавно, что Лоуренс сам этого не понимал.

Эмма уволилась со студии за пару месяцев до выхода "Сценарных тонн глотателя".

— Знаете, производство сценариев попросту не для меня, — так она сказала начальству.

А подоплека этой истории была вот какая. Один из больших боссов прикарманил целую пачку сценариев с замечаниями Эммы. В Голливуде, оказывается, есть нечто вроде неписаного правила — полного мудака нельзя называть полным мудаком, по крайней мере на бумаге. Босс решил, что Эмма правило нарушила, и разослал ее комментарии агентам авторов отвергнутых ей сценариев — думал, наверное, что так он ее накажет. Только не угадал — ведь если копии начал делать один человек, за ним последуют все остальные; так отзывы Эммы попали в руки боссов с других студий. Боссы-конкуренты не имели ничего против — их подчиненным приходилось читать те же, уже отвергнутые Эммой сценарии, авторы-то продолжали рассылать их по студиям.

Более того, кое-какие из этих сценариев иными студиями были приняты в производство, по парочке уже были отсняты ленты, и шел монтаж, а одну даже успели выпустить на экраны! Разумеется, газетные отзывы, в меру нейтральные, были далеко не столь проницательны и написаны отнюдь не так ярко, как Эммины; более того, ее отзывы понравились даже агентам отвергнутых ею авторов (кое-кто из таких агентов даже предлагал Эмме работу).

Один радиоведущий, интервьюируя Эмму в прямом эфире, попросил у нее разрешения зачитать ее заметки вслух.

— Да ради бога, — ответила она, — их все равно уже прочел весь свет.

А что, лишняя реклама "Глотателю" не помешает.

Не стоит и говорить, что друзей в стане сценаристов у Эммы не прибавилось, но что решительно вывело кинопублику из себя, так это ее открытое заявление, что ей совершенно неинтересно писать сценарии самой (и в частности, она не собирается переделывать в сценарий "Глотателя"). Роман, с ее точки зрения, и так на треть порнофильм; из такого материала кино не сделаешь. А чтобы уже никто не мог снять по роману фильм против ее воли, Эмма требовала для себя от потенциальных заказчиков таких прав по контролю за потенциальным сценарием, каких никогда не дают авторам книг вообще — и уж во всяком случае, не дают авторам, первой книге которых без году неделя. Эмма утверждала на публике, что не заинтересована в фильме по роману, но одновременно сообщала, что готова продать права, но при одном условии: у нее будет полный контроль над сценарием, и не только, — она намерена контролировать выбор актеров и режиссера и даже монтаж. Она точно знала — такой договор на фильм по "Глотателю" никто никогда не подпишет.

Эмма появлялась во всех обычных голливудских местах — чаще всего с Джеком, чем дальше, тем чаще, — и публика считала, что она копит материал для следующего романа про Голливуд. Джек не знал, так ли это (в то время); ему казалось, Эмме просто нравится ходить туда, где можно поесть и выпить. Эмма же считала, что она призрак-мститель, который напоминает день ото дня студийным боссам, что есть в мире читатели сценариев, которые умеют еще и писать.

Среди киношников вскоре утвердилось мнение, что "Глотателя" "невозможно снять"; на самом деле в Голливуде это комплимент. Правда, чтобы сохранить внимание киношников, надо изредка писать книги, в эту категорию не попадающие.

Джек очень беспокоился за Эмму. Она зачем-то купила дом, что они снимали в Санта-Монике; переезд из Вениса так ей не понравился, что она решила больше никогда не переезжать. Но и снимать этот дом было сущей глупостью, а уж покупать!

Два этажа и три спальни на нижнем конце Энтрада-Драйв, там, где Энтрада сливается с Тихоокеанским шоссе (даже на фоне жужжания кондиционера ты слышал шум машин). Часть окон выходила на задний двор итальянского ресторана — с соответствующим помойным запахом (конечно, выкинутая лазанья пахнет лучше, чем рыба, но все-таки!).