Стеклянный город - Мария Сергеевна Руднева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мы все потеряли что-то на этой безумной войне…» — пронеслась в голове у Меган строчка из полузабытой песни.
Хью сидел на спине белого медведя, а его Тень кружила рядом, свободная и независимая. В глазах его Меган увидела такую тоску, что поспешила отвести взгляд.
Гвендолин все еще стояла, держась за длинный золотистый шест. Меган удивилась, почему Гвендолин не торопится выбрать себе животное, но, проследив за ее взглядом, все поняла. Рядом с каруселью стоял Дроссельфлауэр.
В опущенных руках он держал чудом спасенную скрипку. Плечи его сгорбились, и сам он был воплощением потерь и одиночества. Пожалуй, из всех них он потерял больше всего. Он потерял мечту — и, несмотря на все, что он сотворил с ней, Меган испытала к нему жалость.
Может быть, он был безумцем — но он был волшебником. Может ли волшебник быть не безумцем?
Или это стокгольмский синдром говорит в ней?
Пока Меган размышляла об этом, карусель сделала еще один оборот. И еще один. С каждым разом она словно ускорялась, казалось, нет-нет, да и взлетит.
Меган не могла понять, чего хочет Гвендолин. И почему медлит.
Дроссельфлауэр стоял на ветру, и его словно не касалось развернувшееся за его спиной сражение, стеклянный ураган, крики птиц. Взгляд его был прикован к карусели.
Гвендолин, не выдержав, вцепилась в шест и, свесившись с карусели, протянула руку:
— Хватайся! — крикнула она. — Ну же!
Дроссельфлауэр не сразу понял, что она обращается к нему. Он моргнул, осознавая, и карусель ушла на новый круг. Гвендолин все так же держалась за шест, яростные порывы ветра норовили опрокинуть ее на землю.
— Дай мне руку! Ну же! Дроссель! — Она потянулась к нему, и он в каком-то мгновенном порыве схватил протянутую руку и дал втянуть себя на карусель.
Гвендолин толкнула его вглубь карусели — там, где по самому центру стояли диванчики, обитые красным бархатом, — и заставила сесть.
— Почему? — пересохшими губами спросил Дроссельфлауэр.
Меган отвернулась.
Она не хотела на него смотреть.
Но ответ Гвендолин услышала ясно:
— Ты — все, что от этого осталось. Я не хочу оставаться в этом одна.
Карусель набирала обороты. Все быстрее и быстрее она кружилась в водовороте битого стекла, и постепенно до Меган больше не доносились посторонние звуки — оставалась только скрипка. Город затихал, как затихали и птицы, исчезающие в закатных лучах, как исчезал звон рассыпанного по булыжной мостовой стекла, и крики людей, и шум сражения… Оставалась только скрипка.
Она утешала, мелодично успокаивала, и, в конце концов, Меган склонило в сон. Она прижалась щекой к теплой шкуре белой лошадки и закрыла глаза, позволяя миру вокруг себя изменяться, трансформироваться, становиться иным, возвращаться к началу…
* * *Карусель кружилась.
В доме Таласса, засыпанном по самые окна белым пушистым снегом, раздался тихий, едва различимый звон. Никто не услышал его, поскольку никого не было рядом, и улица была пуста. Из застекленного шкафа, одна за другой, падали на пол и разбивались на множество мелких осколков фиалы, и черные тени, освобождаясь из плена, метались по комнате, пока не натыкались на открытое окно.
Они просачивались в узкую щель и летели по городу. Но им некуда было вернуться.
Тень Хью, перестав кружиться вместе с каруселью, шагнула за его спину и прижалась, крепко обнимая.
Хью зажмурился, не давая слезам пролиться.
— Ну, давай уже…
Тень подалась вперед, заполняя его, возвращая чувство земли, надежности, правильности. Пусть он и считал, что, отдавая тень, приобретает свободу, на деле все вышло совсем не так.
Он оказался заменой — лишней деталью — неправильным осколком в бесконечной мозаике его собственного бытия.
Он надеялся найти любовь и избавиться от недоверия — и получил очередное предательство. Было ли это предательством? Или он с самого начала знал, что занимает чужое место, но закрывал на это глаза, потакая эгоистичным желаниям.
«Это такая сказка…» — говорила Принцесса в одной известной пьесе, где тоже фигурировала тень. Только там она не знала свое место, а Тень Хью — вот она, рядом, на своем месте, простив ему то, что он так безжалостно отрезал ее.
Раньше он думал, что тень удерживает его в клетке несвободы. Теперь он убедился, что вернее собственной тени у него никого не осталось. А значит, придется учиться с этим жить.
Карусель продолжала бег.
В парке сонных скульптур было тихо. Никто не мог уже проснуться. Никто не мог покинуть город. Статуи, едва различимые в порывах стеклянного ветра, рассыпались в прах.
Меган улыбалась, прижимая руки к груди, и по щекам ее текли слезы. Хью перевел взгляд на Дроссельфлауэра. Тот сидел неподвижно на красной бархатной скамеечке, опустив руки, и скрипка его молчала.
Карусель постепенно замедлялась, кружилась медленнее, пока совсем не остановилась.
Хью спрыгнул с медведя. Меган спешилась с белой лошади — она все еще двигалась не слишком уверенно, но сил у нее прибавилось. Гвендолин оставила изысканную змею и помогла Бритт слезть со спины Сфинкса. Впрочем, ее помощь не требовалась — могучий зверь, прежде чем снова стать всего лишь фигурой на Карусели, преклонил колени и прижался лбом к ее лбу. Бритт что-то шептала, обнимая его за шею.
Хью первым спрыгнул на землю — и понял, что город стал обычным. Земля как земля. Площадь как площадь. Брусчатка как брусчатка. Не осталось ни сказочности, ни того особенного флера, который манил и привлекал к нему. Лишь разрушенный, пустой город, как эпилог кошмарного сна.
Настало время просыпаться.
— Так
