Операция «Светлана» - Михаил Постол

Граф медленно опустился в массивное кресло, зачарованно глядя на небольшой листок бумаги в огромной руке: «О, пани Людвига! Маленькая пани!.. То так, то пан полковник Берлинг пишет. Только он знает про то чудо». Вскочил и короткими шажками подбежал к гостю. «Дзенькую пану за писульку! Матка боска! У меня в замке гость из Московии! Приветствую вас в своем родовом гнезде, пан майор!»

Он позвонил в колокольчик. В кабинете появилась молоденькая миловидная горничная с быстрыми лукавыми глазками. По взгляду, который она, входя, бросила на хорунжего, Терлыч узнал в ней Зосю. Девушка проворно уставила стол бокалами, бутылками, легкой снедью. «Прошу, пан майор!» Опрокинув бокал вина во вместительное горло, граф пожевал губами, осторожно выдохнул: «Неужто то правда, что шановный пан Берлинг стал командиром у Советов?» — «Нет, пан граф, — успокоил Терлыч. — Полковник Берлинг — командир польской дивизии имени великого сына Польши Тадеуша Костюшко, перед чьим мужеством я преклоняюсь».

Граф снова выпучил глаза: «Но Костюшко — враг русских! Он сражался против России». — «Не совсем так, пан граф, — отозвался гость. — Костюшко воевал против русского царизма и всего того, что царизм нес свободолюбивой Польше. Но русский народ, лучшие люди России никогда не были врагами Польши. Вспомните шестьдесят третий год. Польша поднялась на борьбу за свою свободу. А русский офицер Потебня организовал комитет русских офицеров в Польше. Комитет помогал повстанцам-полякам в борьбе с царскими войсками. Десятки русских офицеров и солдат перешли на сторону восставших».

Граф недоверчиво покосился на него: «И все-таки пан полковник Берлинг надел форму русского офицера». — «И это не так, пан граф. Не только полковник Берлинг, но и все остальные офицеры, все солдаты дивизии, включая обозных, — все носят форму жолнежов Польши. А пятнадцатого июля прошлого года — годовщина Грюнвальдской битвы, вы помните? В лагере на берегу Оки, недалеко от Москвы, было богослужение. Прямо под открытым небом. Вел его отец Куш. Ксендз. И алтарь был на лужайке. Католический. Украсили его цветами и сосновыми ветками… Об этом писали газеты Англии и Америки. Там солдаты приняли присягу Польше. Запросите из Лондона газеты за июль прошлого года».

Граф подозрительно взглянул на молчащего Казимира. Но Терлыч поспешил с разъяснениями: они предупреждены, что пан граф Скавронский — офицер Армии Крайовой. И имеет связь с Лондоном. Английские корреспонденты сообщали и о вооружении дивизии Костюшко. На восемьдесят процентов оно является автоматическим и полуавтоматическим. Есть реактивные противотанковые ружья. В дивизии несколько пулеметных и артиллерийских подразделений, минометные подразделения и около тридцати танков Т-34. И все это — советское.

Граф не преминул ехидно поинтересоваться, неужели у Советов много лишнего оружия, что они вооружают польскую дивизию. Лишнего, конечно же, нет, парировал Терлыч, но в сорок первом было еще хуже. Однако, когда генерал Сикорский попросил Сталина, генералу Андерсу было разрешено сформировать на русской земле польское войско. Целую армию! Из шести дивизий. И мы вооружили эти шесть дивизий полностью, хотя у самих на учете была каждая винтовка. «То так, — согласился Скавронский. — Но генерал Андерс жаловался на питание». — «Пан граф, по дороге домой вы остановились в чужом доме. Хозяин по-братски разделил с вами последнюю краюху хлеба. Вы легли спать полуголодный, но и он тоже. Неужели вы будете возмущаться? У нас женщины, дети, старики голодные у станков стоят, поля пашут. Нам очень трудно было в октябре и ноябре сорок первого. Немец стоял под Москвой. Генерал Андерс обещал к первому октября закончить подготовку армии и ввести ее в бой. Но не захотел выполнить обещание, пан граф. Он нарушил слово солдата! А когда Гитлер пришел к Сталинграду, Андерс увел свою армию в Иран. Убежал, как крыса с корабля. Генералу Андерсу и кое-кому в Лондоне показалось, что наш корабль идет ко дну, не так ли?»

Скавронский нахмурился: москаль непочтителен к его кумирам. Терлыч поспешил его успокоить, мы уважаем генерала Сикорского, к его голосу Советское правительство прислушивалось. Но в этом случае решал не он. Его убедили, что так нужно для Польши. Но разве Польше нужно, чтобы оккупанты бесчинствовали на польской земле, грабили ее, истязали женщин, убивали детей, а польские солдаты в это время отсиживались в чайханах Тегерана. «Польша борется, пан майор», — засопел раздраженно граф. — «Я говорю не о Польше, — возразил Алексей. — Лучшие сыны Речи Посполитой не сложили оружия. И среди них славное имя ясновельможного пана Скавронского!»

Граф польщенно улыбнулся, показал Казимиру на бутылку. Подняли бокалы «За Польшу!». С минуту помолчали, после чего поляк попросил сказать ему правду. Как жолнеж жолнежу! Что же русские хотят сделать с Польшей? В ответ Терлыч достал из внутреннего кармана в несколько раз свернутый номер «Таймса». Пусть пан граф узнает об этом из почитаемой им лондонской газеты.

Вопрос: Желает ли правительство СССР видеть сильную и независимую Польшу после поражения гитлеровской Германии?

Ответ: Безусловно желает!

Вопрос: На каких, с вашей точки зрения, основах должны базироваться отношения между Польшей и СССР после войны?

Ответ: На основе прочных добрососедских отношений и взаимного уважения или, если этого пожелает польский народ, — на основе союза по взаимной помощи против немцев, как главных врагов Советского Союза и Польши…

Тут Скавронский значительно поднял толстый, короткий палец. Если пожелают поляки! А они желают союза с Лондоном, а не с Москвой! Алексей устало провел рукой по лицу: «Это уже было, пан граф. Мы предлагали вам союз, а ваш Бек кричал, что он никогда не пойдет на это, что Польша не нуждается и не примет помощи от Москвы, что поляки были уже в Киеве и это устремление живо и сегодня». — «Но Кремль пошел на союз с Гитлером!» — вскричал граф. — «Союза не было. Был пакт о ненападении. А что оставалось делать? — сердито откликнулся Алексей. — Ждать, когда Лондон заключит союз с Гитлером? Против СССР?» — «Лондон на это никогда бы не пошел!» — заносчиво ответил Скавронский.

В разговор вмешался Казимир: помнит ли пан граф капитана Яна Марчевского? Его расстреляло гестапо в декабре сорок первого. А в октябре он рассказывал, что ему удалось выведать через своих друзей в Интеллидженс сервис. Чемберлен пригласил эту свинью Геринга в Лондон для важных переговоров в конце августа. Ян смог даже достать документы, касающиеся плана Бакстона. Германия, мол, не будет вмешиваться в дела Британской империи. А та обещает полностью уважать германские сферы интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе, добиться, чтобы Франция расторгла свой договор с СССР и, кроме того, Великобритания сама прекратит ведущиеся переговоры с Советами о заключении пакта.

«Но Чемберлен, — перебил граф, — заключил двадцать пятого августа договор с Польшей!» А полковник Герстенберг заявил, что после визита Вольтата в Лондон Гитлер убежден: в случае конфликта с Польшей Англия останется нейтральной». — «Но не осталась же! Не осталась, пан Казимир! Англия объявила войну Гитлеру!» — «Англия объявила войну! — с горечью повторил хорунжий. — Гитлер давил поляков танками, а Чемберлен засыпал немцев листовками! Ни одной бомбы!»

«Пан Братковский настроен критически по отношению к Альбиону», — насмешливо заметил граф. Казимир вздохнул: «Гитлер не такой безрассудный человек, чтобы очертя голову кидаться на Польшу. Он знал, что ему не помешают проглотить ее, как не помешали проделать это с Австрией и Чехословакией. Он знал, КАК будут воевать с ним «союзники» Польши!

«Марчевский, Марчевский», — проворчал граф и потянулся за сигарой. — Мало ли что мог наговорить человек, которого убрали из разведки!» — «Убрали потому, что Ян узнал слишком много такого, о чем в Лондоне предпочитали помалкивать. И, к слову, его не оставили в покое. Капитана Марчевского взяли на явке. Вы же знаете об этом! На явке, организованной панами из Лондона. И очень уж быстро гестапо расправилось с Яном. Дня под допросом он не был. Это человек, о котором знали, что он разведчик высшего класса, имел доступ к материалам, о каких разведки всего мира только мечтать могут. И сразу — под расстрел? Нерационально что-то, согласитесь, пан граф?» — «Пан Казимир что-то имеет в виду?» — «Я имел в виду возможность сговора между некоторыми лицами в Лондоне и в Берлине. Сговора, чтобы уничтожить человека, знающего слишком много».

«Ну, это слишком, пан хорунжий! — возразил, но не очень уверенно, граф. — По-вашему выходит, что Лондон и Берлин были в сговоре против Польши?»

Казимир откликнулся не сразу. А когда заговорил, в тихом его голосе слышалось бешенство. «За первые четыре недели, когда Гитлер душил Польшу, наши союзники на Западе не сделали ни одного выстрела, не предприняли ни одной, самой ничтожной боевой операции, хотя бы силами взвода! Польша истекала кровью, а Лондон и Париж упражнялись в произнесении сочувственных речей. За первые четыре месяца войны англичане потеряли во Франции лишь пятнадцать человек. Первый английский солдат, писали их же газеты, был убит тринадцатого декабря тридцать девятого года. Через три с лишним месяца после начала боевых действий, если можно назвать боевыми действиями то, чем занимались там, на Западном фронте. До мая сорокового года ни английская, ни французская авиация даже не пытались бомбить военные объекты в Германии, ее промышленные центры».