Операция «Светлана» - Михаил Постол

Во всяком случае, предполагалось, что операция должна строиться не на боевых схватках, хотя их, само собой, не исключали, а на тонком расчете. Что это был за расчет, майор пока не объяснил. Через день похода он поручил мне командование, а сам на лошади ускакал куда-то в сопровождении двух человек.

…Шли по-партизански, гуськом, в двух-трех метрах один от другого, старались ступать след в след, и каждый шаг ясно отпечатывался на траве, мокрой от росы. Хлопцы шли ходко, в добром темпе. И я скорее по привычке, чем из надобности, поторапливал их: «Шибче, шибче, орлы! Прибавь шагу!»

Хоть и ранняя весна еще, а солнце припекает. Жарко, пот заливает глаза. А это кто ж так согнулся под вещмешком?

Ба! Да это ж Лелька! Виноват, сержант Кушнир, радистка наша. Ее напарник со второй рацией ускакал с майором. Груз, чего уж тут, явно не по плечам. И что ж это рыцари наши? Впрочем, зря я так. Вон Петька Батура тянет руку, уговаривает сержанта-невеличку поделиться ношей. А та качает головой: отстань, стало быть. Бровки-крылышки сердито свела. Упрямая. А все же тяжеловато тебе. Не девичье дело такую кладь по дебрям лесным тащить. Тебя самую на руках бы нести.

Подумал так, и потеплело в груди. Да, война войной, а весна весной. Среди крови, смертей сердцу ох как светлого хочется! Пожалуй, больше даже, чем в иное время. «Как дела, Оля?» — «Ничего!» — улыбается, бодрится, а ножки-то заплетаются, еле удержалась, чуть не загудела с тропки. «Это добре, что ничего, — соглашаюсь с нею. — Рядовой Батура! Примите у сержанта груз! Сержант Кушнир, следуйте за мной».

Поинтересовался, откуда она родом. Оказалось, с Кубани. Горячий Ключ. Бывал там. Дома мама, братишка младший, Димка. Папа на фронте. Писем уже три месяца нет. Места себе, говорит, не нахожу. У нас уже двое… Алешка и Колька. Алешка — под Сталинградом, Колька — в Ростове.

Защемило сердце. Я ведь от бати своего тоже уже с полгода вестей не имею. И, скорее всего, уже не получу. И эта девчушка. Двух братьев отобрала война. Теперь с отцом неясно. И в такую круговерть попала. «В радисты послали или сама напросилась?» — «Сама-а. Как получили про Алешку похоронку, пошла в райком комсомола: пошлите! Ну и взяли. Я ведь школу на отлично закончила», — похвасталась по-детски. Такой родной она показалась мне. «Молодчага, сержант!» Тон у меня эдакого самоуверенного бодрячка, держусь благодетелем-милостивцем. А хочется обнять ее за худенькие плечики и укрыть от всех бед, принять их на себя. Как-то враз синеглазая перевернула меня, в миг один перекрутила. Не знаю, до чего бы мы с нею договорили, только за поворотом меня ждал батька Ананас, крепкий, невысокий старик, с пышной седоватой бородой. Весть принес: впереди сотни две немцев из машин выгружаются. Я обернулся к застывшей цепи. Обратился к Апанасу: «Покажи, где, батько».

Партизанский командир неторопливо пошел вперед, легко, по-молодому продираясь через кусты лещины. Солнце расщедрилось не на шутку, заливало землю потоками тепла. Временами облака набегали, солнце пряталось в их белесых космах, и тогда по земле, по траве, по прозрачным еще деревьям легко скользили тихие тени, мягкая прохлада освежала наши потные лица.

В канаве, прорытой вдоль просеки лесными потоками, лежали двое партизан и что-то разглядывали в бинокли. Батька Апанас плюхнулся на землю и, будто ящерица, пополз к ним. Я последовал его примеру.

Седой, усатый партизан протянул мне бинокль. Метрах в трехстах от нас по-муравьиному суетились гитлеровцы. Их было, пожалуй, около роты. Чуть в стороне от солдат о чем-то толковали три офицера в форме СС и мужчина в штатском. Он время от времени взмахивал рукой в нашу сторону, что-то объяснял эсэсовцам.

Гудели натужно моторы машин. Они продолжали прибывать. Трещали мотоциклы. На дорогу выскакивали все новые и новые гитлеровцы. Кроме эсэсовцев появились гренадеры, отряд СД. «Будто комарья на болоте, холера ясная!» — выругался батька Апанас.

Я вспомнил наказ майора: ни в коем случае не ввязываться в стычки с фрицами, и решил немедленно и без шума уходить. «Не получится без шума, сынок, — возразил батька Апанас. — Дорогу они, лихоманка им в печенку, нам перекрыли. Другой тут нет. Да и та сволота Войтюк, места тутошние знает».

Войтюк — здешний лесник. И, как теперь уже стало известно, давний агент немецкой разведки. Лес он знал как свои пять пальцев. Два партизанских отряда из-за него попали в сети гитлеровцев. Трижды стреляли в него партизаны. Один раз чуть не поймали в ловушку. Но Войтюк с ловкостью старой змеи ускользнул из нее.

«Батько, дай мне пару хлопцев и мы уведем их к Черному болоту, — предложил усатый партизан. — Я знаю там тропки. Выскочим по ним». — «Войтюк тоже знает, холера б его!» — «А мы его первого! С него начнем!»

Батька долго не думал, повернул ко мне бородатое лицо: «Дело, сынок? Как считаешь? Надо попробовать». — «Согласен». — «Ну и добре. Бери, Мыкола, кого хочешь». — «Я сынков возьму, батько. Кроме меня, одни сыны мои то болото клятое ведают. Что со мною случись, они работу до ума доведут. Больше некому. Не тяни бога за бороду, батько. Гляди, фрицы вон».

А там и в самом деле что-то началось. Солдаты вытягивались в цепь. Слышались крики команд, похожие на лай собак, и гулкий лай собак, какой можно было принять за злой командирский разнос. «Ну с Богом тогда, Мыкола. Ежели что — прости старого Апанаса. Давай!»

Усатый с двумя парнями исчез в зарослях. — «Жану его фрицы зничтожили, тихо проговорил батька Апанас. — Моей связной была. Эта сволочь, Войтюк, выследил. Живьем сожгли бабоньку. Живьем! Розумиешь?»

Несколько минут мы ждали. И вот где-то далеко справа прострекотал автомат. Потом другой. Там, среди немцев, человек в штатском нелепо взмахнул руками и, словно косой срезанный стебель, переломился, рухнул на землю. Упали еще и несколько фрицев. А выстрелы продолжались. Подгоняемые криками офицеров и визгом собак, гитлеровцы начали разворачиваться в сторону выстрелов и вскоре скрылись в лесу.

Мы шли всю ночь. Продирались сквозь заросли, переходили какие-то речушки, перебегали просеки и лесные дороги. В одном месте перешли тропами, известными только партизанским проводникам, глухое болото. На него ушла, пожалуй, половина той ночи. После болота попали в такие дебри, где, казалось, и комару пролететь невозможно. А мы прошли. И к рассвету оказались на территории, которую немцы называли генерал-губернаторством.

Там короткий отдых, еще бросок — и мы в заданном месте.

13. ГВАРДИИ ЛЮДОВОЙ НЕТ — ЕСТЬ АРМИЯ КРАЙОВА

Передатчик умолк, словно его писк кто обрезал ножом. Радист покопался с минуту и подал майору узкую полоску бумаги. «Во время перехода наткнулись на немцев силами больше батальона, — прочитал Алексей. — От схватки ушли. Сейчас находимся в квадрате 36».

Квадрат 36. Стало быть, отряд уже на исходных позициях. Теперь дело за Братковским. Неожиданно вспомнил ту, что отстучала рапорт старшего лейтенанта командиру из отряда. Царевна Несмеяна. Синеглазая, светловолосая. Назвал так ее в первую минуту встречи, и осталась в памяти этой самой царевной из сказки. За все дни, что сержант Кушнир находится в группе, и десятью словами с нею не перебросился. А вот вспомнилась сейчас. Закрыл глаза, улыбнулся, но явилось другое лицо. Галина, лейтенант медицинской службы. Взгляды у нее откровенные. Чувствуется, протяни только руку — отзовется самой горячей лаской. Красивая, статная. И держит себя в строгости. Не из тех, кто на войну слабость свою всегда готов списать. Беда в том, что напоминает она Алексею ту, далекую, от мыслей о которой порою делается больно.

Лариса была дочерью крупного чина. Избалованная, капризная, привыкшая к всеобщему восхищению. Ей шел восемнадцатый год, когда курсант Терлыч увидел эту красавицу на вечеринке у товарища. И хотя с первой минуты, как она появилась в комнате, не смолкал восхищенный шепот, Алексей не обратил на нее внимания, просто не выделил из девичьего круга.

Равнодушие стройного синеглазого курсанта задело королеву вечеринки. Несмотря на юность, Лариса в совершенстве владела искусством очаровывать мужчин. И тут же пустила в ход все его приемы. Но не достигла результатов, к которым уже привыкла. Курсант остался равнодушным к ее чарам. Ей самой пришлось пригласить неподдающегося на очередной дамский вальс. Кружась в танце под изумительные звуки «Сказок Венского леса», не привыкшая отказывать себе ни в чем, Лариса в упор глянула в глаза партнера: «Я вам не нравлюсь?» — «Нет». — «Почему… Почему не нравлюсь?» — Лариса даже остановилась ошеломленная, но сильная рука повела ее дальше: «А почему вы должны мне нравиться?»

Алексей молча довел Ларису до кресла и оставил ее. Распаленная гневом и обидой, девушка тут же бросилась к выходу и убежала.

А через месяц после вечеринки Алексей целовал Ларису в подъезде ее дома. Еще через месяц был назван ее женихом.