Неизвестный Сталин - Рой Медведев

Положение дел на фронте по итогам четырех дней боев было еще более тяжелым, чем на конец первого дня войны. Никто не докладывал Сталину об успехах. Германские войска заняли Гродно и Вильнюс, приблизились к Львову, Риге и Каунасу, форсировали Неман, обошли Белосток и уже приблизились к Минску. Сталин весь вечер 25 июня провел в Кремле, вызывая к себе все тех же людей. И Молотов, и Ворошилов провели в кабинете Сталина больше пяти часов и ушли только около двух часов ночи. Но что они могли сказать или сделать! Явно не владели ситуацией и военные: Тимошенко, Ватутин, Кузнецов. Для уточнения ситуации Сталин вызывал к себе в этот вечер полковника Соколова из Оперативного управления Генерального штаба, а также генерал-лейтенанта танковых войск и начальника автоброневого управления Наркомата обороны Я. Н. Федоренко. Последними в этот вечер — уже после полуночи — к Сталину были вызваны Вышинский, Берия и Вознесенский.

Совсем иную картину можно было наблюдать в новой ставке Гитлера в Восточной Пруссии, куда он перебрался вместе с Германским Генеральным штабом к вечеру 23 июня. За год здесь были построены в тайне от всех большие подземные железобетонные бункеры и необходимая инфраструктура. Именно в этой ставке, получившей почти официальное наименование «Вольфшанце» — «Волчье логово» — Гитлер не только работал, но и жил с небольшими перерывами до конца 1945 года. Ни советская разведка, ни разведки западных стран не смогли до конца войны установить точное местонахождение новой ставки Гитлера, и она не подвергалась бомбардировкам. Сравнительно недалеко в лесу находился штаб сухопутных сил во главе с Ф. Гальдером и штаб ВВС. Во главе германских Военно-Воздушных сил находился, как известно, Г. Геринг. В Берлине оставалось лишь главное командование германских Военно-морских сил. В «Волчьем логове» в первые дни войны царила атмосфера всеобщего ликования. Гитлер принимал доклады о невиданных успехах, об огромных потерях Красной Армии, о сотнях тысяч военнопленных, о разгроме или окружении десятков советских дивизий. Гитлер мало вмешивался в эти дни в военные дела и предавался мечтам о «Великой Германии». Он несколько раз повторял, что Россия должна быть уничтожена, а Москва и Ленинград — стерты с лица земли. Сходные настроения насаждались и в армии. Здесь в передовых частях можно было увидеть плакаты: «Русские должны умереть, чтобы мы могли жить». Впрочем, оснований для ликования у Гитлера в те дни было немало. Немецкий военный историк К. Типпельскирх позднее писал: «Наступление группы армий началось довольно многообещающе. Противник был захвачен врасплох и совершенно ошеломлен. На южном фланге все переправы через Буг остались неразрушенными и попали в руки немцев. Обе танковые группы после успешных прорывов пограничной обороны безостановочно продвигались на восток. 24 июня 2-я танковая группа достигла района Слонима, а 3-я танковая группа — района Вильнюса. За ними следовали 4-я и 9-я армии. Войска противника, находившиеся в районе Белостока, пытались отойти на восток и вырваться из постепенно образовывающегося котла. Наступавшим танковым группам все же удалось задержать отход противника, пока кольцо окружения не замкнулось. 2-я танковая группа 27 июня достигла южной окраины Минска и встретилась там с 3-й танковой группой. Здесь постепенно создавался новый котел вокруг русских войск, оставшихся западнее Минска».[279]

26 июня 1941 года Сталин приехал в Кремль около 12 часов дня и после беседы с Молотовым, Кагановичем, Маленковым, Ворошиловым и Буденным вызвал к себе Ватутина. Очередной доклад генерала не содержал ничего утешительного. Особенно тревожные известия приходили с Западного фронта. Здесь части 3-й и 10-й армий были окружены, а немецкие танковые колонны, замыкая кольцо, вышли на окраины Минска. Сталин сначала не поверил, решив, что Ватутин что-то путает. Однако скоро стало ясно, что Западный фронт фактически прорван на большом протяжении и часть его войск окружена, а другая часть беспорядочно отступает к Западной Двине и Березине. Моторизованные части противника углубились на советскую территорию на глубину в 200 километров. Сталин принял решение вернуть в Москву Жукова. Казалось, что только Жуков знает, что нужно делать. Связавшись с командным пунктом в Тернополе, Сталин сказал: «На Западном фронте сложилась тяжелая обстановка. Противник подошел к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Кулик неизвестно где. Маршал Шапошников заболел. Можете ли вы немедленно вылететь в Москву?»[280] Поздно вечером Жуков прилетел в Москву и прямо с аэродрома направился в Кремль. «Сталин был не в лучшем состоянии», — писал позднее Жуков. Именно Жуков взял на себя в эти дни руководство Ставкой Главного Командования. Генерал Д. Павлов был вызван в Москву и отстранен от командования фронтом. Через несколько дней он был арестован и вскоре расстрелян по приговору Военного трибунала. Командовать Западным фронтом было поручено С. К. Тимошенко. Восточнее Минска начала формироваться новая линия обороны. Однако в эти же дни стало известно о прорывах ударных групп противника на Юго-Западном фронте.

27 июня Сталин прибыл в Кремль около 4 часов дня и собрал Политбюро. В 9 часов 30 минут вечера Сталин собрал у себя военных, еще позже к нему были вызваны руководители оборонной промышленности. Уже ночью Сталин вызвал к себе начальника Главного разведывательного управления (ГРУ) генерала Ф. И. Голикова, наркома ВМФ Н. Кузнецова и Л. Берию. Беседа с ними продолжалась больше часа, и только после 3 часов ночи Сталин покинул Кремль. На этот раз кремлевский кабинет Сталина пустовал особенно долго, хозяин вернулся сюда лишь после 7 часов вечера 28 июня. Он вызывал в этот вечер особенно много людей, его канцелярия зафиксировала больше 20 встреч, однако многие из них продолжались всего 10 или даже 5 минут. Среди посетителей Сталина в этот день были два летчика — П. М. Стефановский и С. П. Супрун. Подполковник и дважды Герой Советского Союза Супрун погиб в Белоруссии недалеко от Витебска всего через 7 дней после своей встречи в Кремле со Сталиным. Последними посетителями Сталина в этот вечер были Микоян и Берия. Сталин уехал в Кунцево около двух часов ночи в крайне плохом настроении.

Кризис

Еще в своем секретном докладе на XX съезде КПСС Н. С. Хрущев, как известно, говорил, что после первых крупных поражений на фронте Сталин впал в депрессию и отстранился от руководства военными действиями, уединившись на своей даче в Кунцево. Те же самые утверждения содержатся и в воспоминаниях Хрущева, полный текст которых был опубликован в 1998 году. Самого Хрущева не было в Москве в первые дни войны, но он ссылается на доверительные рассказы Маленкова и Берия. Сходные свидетельства содержатся в воспоминаниях А. И. Микояна, а также в одной из статей маршала А. А. Гречко.[281] Кризис власти, связанный с неожиданным отказом Сталина от руководства страной и армией, нашел отражение и в художественной литературе. Даже такой вполне лояльный к Сталину писатель, как Александр Чаковский, писал в своем романе «Блокада» о событиях первых дней войны: «Поздним вечером Сталин и несколько сопровождавших его членов Политбюро неожиданно появились в здании Наркомата обороны на улице Фрунзе. Входя в кабинет наркома, Сталин был уверен в себе и спокоен. Однако именно там, в центре военного руководства страны, он впервые со всей конкретностью ощутил масштабы надвигавшейся опасности. Танковые группы противника стремились клещами охватить Минск, и казалось, ничто не может противостоять их движению. Связь с нашими отступающими под ударами врага войсками была нарушена. Обычно внешне спокойный, медлительный в разговорах и движениях, Сталин на этот раз не мог сдерживаться. Он обрушился с гневными, обидными упреками на руководителей Наркомата и Генштаба. Потом, ни на кого не глядя, поникший, ссутулившийся вышел из здания, сел в машину и уехал в свой кунцевский дом… Никто не знал, о чем думал Сталин в течение нескольких десятков часов. Его никто не видел. Он не появлялся в Кремле. Никто не слышал его голоса в телефонных трубках. Он никого не звал. И никто из тех, кто ожидал его вызова, не решался ехать к нему незваным. На членов Политбюро, руководителей Наркомата обороны, Генштаба и Политуправления армии, на наркомов сразу же обрушились тысячи дел, связанных с осуществлением военных мероприятий в стране и на фронтах. Однако с утра до глубокой ночи занятые этими делами, они не раз спрашивали себя: где же Сталин? Почему он молчит? Что он делал, о чем думал этот, казалось, всесильный и всезнающий человек в те долгие страшные часы? Об этом можно только гадать».[282] Писатель Константин Симонов, который поддерживал тесные и добрые связи со многими генералами и маршалами, разделял версию о временном уходе Сталина от руководства делами в стране, но ссылался в этой связи на поведение Ивана Грозного, который неожиданно покинул Москву и царский трон после одного из конфликтов с боярами. Однако Г. К. Жуков и Н. Г. Кузнецов отрицали эту версию, выражая в данном случае порицание не Сталину, а Хрущеву. Вопрос этот оставался непроясненным до середины 90-х годов, когда при разборке и изучении бывших архивов Политбюро, хранящихся ныне в Архиве Президента Российской Федерации, не были обнаружены тетради записи лиц, принятых Сталиным в 1924–1953 гг. Секретари Сталина пунктуально записывали в этих тетрадях, кто и в какой час с минутами вошел в кабинет Сталина, а также точное время выхода из кабинета. Далеко не всегда эти сведения совпадают с уже опубликованными мемуарами, но это чаще всего свидетельствует о неточности мемуаристов, а не секретарей и канцелярии Сталина. Некоторые неточности есть и в записях секретарей Сталина. В ряде случаев в первые дни войны они неточно указывали фамилии вызванных к Сталину генералов. Были случаи, когда некоторые из посетителей кабинета не указывались по фамилии, а обозначались знаком «X». Генерал КГБ Елисей Синицын обозначен в списках как Елесеев, под разными псевдонимами посещал Сталина и генерал КГБ Павел Судоплатов. Однако записи секретарей Сталина 28 июня были точными; большая часть посетителей ушла от Сталина до 11 часов вечера, и только Берия и Микоян покинули кабинет Сталина около часа ночи. 29 июня ни утром, ни вечером канцелярия Сталина не зарегистрировала ни одного посетителя. Никаких записей в журнале посетителей не было и 30 июня. Эти записи возобновились только 1 июля 1941 года — и первыми посетителями кабинета Сталина 1 июля были Молотов, Микоян, Маленков, Берия, Тимошенко и Жуков.