Поэзия Африки - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«О дороги бессонницы…»
Перевод М. Ваксмахера
(Для флейт и балафонга)
О дороги бессонницы, дороги полуденные и дороги ночные, такиебезмерно длинные!Цивилизованный чуть ли не с детства, я не научился смирятьбелого бога Сна.Я знаю его язык, но акцент мой ужасен…Тьма непроглядно черна, а скорпионы на ленте дороги — цве́таночного песка.Оцепененье сдавило грудь, и в груди — колючки и хрипы…
А сегодня ко мне наведался бриз, тот, что ко мне прилеталв ЖоалеВ час, когда странные птицы, посланники Предков, пели одувечерней росе.О, лицо твое… Память о нем раскинула жаркий шатер у меняна сердце,Я вижу синюю рощу твоих волос.Улыбка твоя Млечным Путем мой небосклон рассекла.Золотистые пчелы на щеках твоих смуглых жужжат, словнозвезды,И на твоем подбородке мерцает Южный Крест,И Большая Медведица горит на высоком твоем челе.Я кричу, чтобы выплеснуть радость, затопившую сердце, —так Нигер бывает небесной затоплен водою во время сезонадождей.Я выплесну радость мою, я крикну птицам: «Нанио!»[360]Я крикну влюбленным, что шепчутся на песчаной циновкеокеанского берега: «Нанио!»И долго под пологом иссиня-черного отдыха буду лежать,Долго спать в спокойствии мирном Жоаля —Пока ангел Зари не вернет меня в руки твои,К твоему жестокому и такому жестокому свету, Цивилизация!
«Я сидел как-то вечером…»
Перевод М. Ваксмахера
(Для калама)
Я сидел как-то вечером на унылой прозе скамьи.Часы ожиданья вытягивались передо мной в бесконечнуюлинию, как монотонность столбов на долгой дороге.И вдруг у меня на щеке — золотисто-коричневый луч твоего лица.Где я встречал этот теплый и гордый цвет? Это было во временаправителей древнего Сина.Когда отец отца моего читал невесты лицо на оловянныхстраницах прудов.Как стало тепло на закате… Это на улицы сердца снова Летопришло.Деревья облиты золотом, деревья в пылающих бликах; что же это?Весна?У женщин — воздушная поступь купальщиц на солнечном пляже,А длинные мускулы ног — струны арфы под матовой кожей.Проходят служанки с царственной шеей, — верно, идут за водоюк источнику в час вечерней прохлады.А газовые фонари — высокие пальмы, в них ветер поет своижалобы,А улицы — тихие, белые, как в послеобеденный час моегодалекого детства.О подруга моя цвета Африки! Продли этот час ожиданья.Те, кого мучит голод, безмерно богаты своей Прозорливостью.Их улыбка нежна. Это улыбка Предков моих, танцующихв синей деревне.
«О, забыть всю эту ложь…»
Перевод Е. Гальпериной
(Для флейт и балафонга)
О, забыть всю эту ложь, как рваные раны на теле предместий,Все измены, и взрывы, и плен, и смерть, поразившую душу, —То молчанье развалин, там, далеко, в заснеженной белойРоссии, —Все надежды мои, что скошены грубо под корень, и душа, какобезумевшая Дева, отданная поруганью.
В мягкой нежности, в светлой нежности этой весны,Вспомнить, о, вспомнить девушек наших, как мечтаешь о чистыхцветахВ жестокой чащобе бруссы. Во мраке диких лесовПомнить, верить, что есть еще свет удивленных весенних глаз,Раскрытых, как светлая просека на заре, ее повелителю — Солнцу.Верить, что есть еще пальцы, нежнее, чем пальмы, нежнейколыбельной ньоминка[361],Нежные пальцы, чтоб убаюкать мне сердце, нежные пальмыдля сна моего и тревоги.
Привет тебе, пальма, твой стан, и гибкий и стройный, твойстрогий лик взнесены над чащей.О черные губы, их поцелуй — только для братьев воздушных,пассатов.Только бы слушать твой голос, медлительный и глубокий,как вдали гудящая бронза.Только бы слушать биенье наших сердец в ритме тамтамов,Верить, что Юная Дева в нетерпенье на пристани ждет меня,Ищет лицо мое в ярком цветенье платков.В ясной нежности этой весны верить: она меня ждет, Девачерного шелка.
«То была ли магрибская ночь?..»
Перевод М. Ваксмахера
(Для двух флейт и одного далекого тамтама)
То была ли магрибская ночь? Я покидал Могадор[362], его девушекцве́та платины.То была ли магрибская ночь? Нет, и нашей она была, эта ночь,наша Ночь, ночь Жоаля,Ночь до рождения нашего. Ты причесывалась перед зеркаломмоих глаз.
Мы сидели с тобою в сумраке нашей тайны, полные смутнойтревоги, —Ожидание имя ее, — и трепетали ноздри твои.Ты не забыла еще спокойного гула, заливавшего ночь? Волназа волной, вырываясь из города,Гул накатывался на нас и у ног утихал. Далекий маяк подмигивалсправа,А слева, у сердца, — неподвижность твоих зрачков.О внезапные молнии в душной ночи! Я видел твое лицо,Я его пил, оно было ужасно, и его черты искаженные разжигаливсе больше жажду мою,И в моем удивленном сердце, в моем молчаливом сердце, которомубыло уже невмочь, —Каждый звук, доносившийся издали, даже лай далекого пса,в нем взрывался гранатой.Потом золотисто песок захрустел, будто листья взмахнулиресницами.Черные ангелы, гигантские боги Эдема, мимо прошли,И ночные легкие бабочки, словно лунные блики, мерцали у нихна руках. А для тебя и меня это счастье чужое былоточно ожог.Наши сердца колотились — их стук долетал до Фадьюта[363],Как дрожь возмущенной земли под победной стопою атлетов,Или голос влюбленной женщины, поющей сумрачный блесккрасоты любимого своего.А мы не решались рукой шевельнуть, и наши губы беззвучнодрожали.Ах, если бы камнем на грудь кинулся с неба орел, оглушая насклекотом дикой кометы…Но неумолимо теченье влекло меня прямо на рифы — на ужаснуюпесню твоих неподвижных зрачков.
Будут ночи другие у нас, ты вернешься, сопэ́, к сумрачной этойскамье,Ты будешь все та же всегда — ты будешь другая всегда.Но сквозь все твои превращенья я буду боготворитьЛицо нашей Кумба-Там.
«Но воспоют ли вас…»
Перевод Е. Гальпериной
(Для кларнетов и балафонга)
Но воспоют ли вас, влюбленные, при стеклянном свете грядущего?Воспоют ли под звуки флейты любовные ночи прошлых времен?
О дождь зеленый! На что мне все славословья певцов, если яиссохшею веткою стану,Если Христос не воскресит меня светлой весной?Ни к чему мне робкие пляски юных влюбленных! Я б умчалтебя на коне туарега, опьяненное тело к сердцу прижал быСреди вскриков взметнувшейся крови и посвиста копий.
Я порву все путы Крови. Я буду на вахтеВсю бесконечно долгую, единственную ночь любви.Твой голос мягче теплоты гнезда, и сердце — черная голоднаязмея — ждет хлеба твоих губ.Я порву все путы Европы, чтобы выткать мой стих на золотистомпеске твоих бедер.
И что мне Христос! Пусть имя его горит на святых вратах.Без тебя мне и рай не рай, и я обречен на ад.
«За какой грозовою ночью…»
Перевод М. Ваксмахера
(Для калама)
За какой грозовою ночью вот уже трое сутокты прячешь свое лицо?Какие раскаты грома срывают с теплой постелиэто сердце твое,Когда сотрясаются хрупкие стены моей груди?
Пленник росистой поляны, я дрожу на холодномветру.Вероломные тропы лесные завели меня в дебри.Лианы — а может быть, змеи? — опутали ноги мои.Я сползаю по скользкому склону в оврагнепонятного страха,И увязает мой крик во влажной трясине хрипа.
Когда я услышу твой голос, лучезарная радость Зари?Когда я увижу свое отраженье в смеющемся зеркалетвоих беспредельных очей?И какими дарами умиротворить мне белую маску богини?Кровью ли птиц и козлят или жертвенной кровью своей?Или песней смиренною смыть с себя пятна гордыни?
Будь же милостива ко мне.
«Я тебя проводил до деревни…»
