Поэзия Африки - Антология

Фронтовой концлагерь 230

Памяти погибших

Перевод Д. Самойлова

Распластались они по дорогам неволи, по дорогам разгрома,Стройные тополи, статуи черных богов в золотыхторжественных мантиях,Сенегальские пленники — как угрюмые тени на французскойземле.

Напрасно скосили ваш смех — этот черный цветок, чернейшийцветок вашей плоти,Цветок первозданной красы среди голого отсутствия цветов,Горделиво смеющийся черный цветок, самоцветнезапамятной древности!Вы — первичная плазма и тина зеленой весны мирозданья,Плоть первозданной четы, плодоносное чрево,Вы — священное изобилие светлых райских садовИ неукротимый лес, победитель молнии и огня.

Необъятная песнь вашей крови победит машины и пушки,Ваше трепетное слово одолеет софизмы и ложь,Нету ненависти — ваши души свободны от ненависти, нетвероломства — ваши души лишены вероломства.О черные мученики, бессмертное племя, позвольте, я скажуза вас слово прощения.

Фронтовой концлагерь 230

Расстрел в Тиаруа[350]

Перевод Д. Самойлова

Черные узники, вернее, французские узники! Значит, правда,что Франция — больше не Франция?Значит, правда, что враг украл ее душу?Правда то, что злоба банкиров купила ее стальные руки?И разве ваша кровь не омыла нацию, позабывшую о прежнемсвоем назначении?Разве кровь ваша не смешалась с искупительной кровьюгероев Франции?И разве ваши похороны не станут погребением святойДевы-Надежды?

Кровь, кровь, о черная кровь моих братьев! Ты пятнаешьбелизну моих простынь,Ты — пот, омывший мою тоску, ты — страданье, от которогохрипнет мой голос.О, услышьте ослепший мой голос, глухонемые гении ночи!Кровавым ливнем падает саранча? И сердце мое взываетк лазури и к милосердию!

Нет, вы не напрасно погибли, о Мертвые! Ваша кровь не былатепловатой водицей.Она орошает глубинные корни нашей надежды, что ещерасцветет в этом сумраке.Она наш голод и жажда чести — великие наши властители.Нет, вы не напрасно погибли. Вы — свидетельство бессмертияАфрики.Вы — залог грядущего мира.Спите, Мертвые! Пусть вас баюкает мой голос, голос гнева, голос,который лелеет надежду!

Париж

декабрь 1944 е.

Стихи из книги «Образы Эфиопии» (1956 г.)

Кайя-Маган

Перевод Д. Самойлова

Я — Кайя-Маган[351]! Я первейший из первых,Я царь ночи черной, ночи серебристой, царь ночи прозрачной.Пасите газелей моих в лугах, безопасных от львов, вдалиот чарующей власти моего голоса.Восхищением украшены эти долины молчания!Здесь вы, мои повседневные звезды и цветы, здесь вы, чтобыразделить радость моего пиршества.Так кормитесь от моего изобильного лона, — мне не надокормиться, ибо сам я — источник радости.Кормитесь млечной травой, что сияет на моей мощной груди!

Пусть возжигают каждый вечер двенадцать тысяч звездна Главной Площади,Пусть греют двенадцать тысяч плошек, украшенных морскимизмеями, для моих верноподданных, для оленят моегостада, для чад моих и для домочадцев,Для геловаров девяти крепостей и деревень, затерянныхв бруссе,Для всех, кто вошел через четыре изукрашенные арки —Торжественным шествием моих покорных народов (их следызатерялись в сыпучих песках Истории),Для белых из северных стран, для черных с лазурного юга,Для краснокожих с далекого запада и для кочевников с великихрек.Так кормитесь соком моим, и растите, дети силы моей,и живите, познавая всю глубину бытия, —Мир тем, кто уходит! Дышите дыханьем моим.

Говорю вам: я Кайя-Маган — Царь луны, я объединилдень с ночью,Я Князь Севера и Юга, Князь восходящего солнца и заходящегосолнцаИ долины, где бьются самцы из-за самок. Я — горнило, гдеплавятся драгоценные рудыИ исторгается оттуда красное золото и красный-красный человек,моя чистая и нежная любовь,Я Царь Золота, в ком соединилось великолепие полудня и негаженственной ночи.Птичьи стаи, слетайтесь на мой выпуклый лоб под змеевиднымиволосамиИ вкусите не от пищи, а вкусите от мудрости того,Кто познал тайные знаки в своей прозрачной башне.

Пасите оленят моего стада под царским жезлом моим, под моимполумесяцем.Я Буйвол, что смеется над Львом[352] и над ружьями его,что набиты зарядами по самую глотку, —Пусть остерегается Лев за своей неприступной оградой.Мое царство есть царство изгнанников Цезаря, великих изгоевразума или чувства.Мое царство есть царство Любви, — я слабеюПред тобой, чужеземная женщина, с глазами, как светлаяпросека, с губами, как румяное яблоко, вожделеющаяи трепещущая, как неопалимая купина.Ибо я — две створки ворот, двойной ритм пространства и третьевремя.Ибо я — ритм тамтама, сила грядущей Африки.Спите, оленята моего стада, под моим полумесяцем.

Нью-Йорк

Перевод М. Ваксмахера

(Для джаз-оркестра и соло на трубе)

Нью-Йорк! Сначала меня смутила твоя красота, твоизолотистые длинноногие девушки.Сначала я так оробел при виде твоей ледяной улыбкии металлически-синих зрачков,Я так оробел. А на дне твоих улиц-ущелий, у подножиянебоскребов,Подслеповато, словно сова в час затмения солнца, моргала глухаятревога,И был, точно сера, удушлив твой свет, и мертвенно-бледныедлинные пальцы лучей смыкались на горле у неба,И небоскребы зловеще грозили циклонам, самодовольно играясвоими бетонными мышцами и каменной кожей.Две недели на голых асфальтах Манхеттена —А к началу третьей недели на вас прыжком ягуара налетаеттоска, —Две недели ни колодца, ни свежей травы, и птицы откуда-тосверхуПадают замертво под серый пепел террас.Ни детского смеха, ни детской ручонки в моей прохладнойладони,Ни материнской груди, только царство нейлоновых ног, толькостерильные ноги и груди.Ни единого нежного слова, только стук механизмов в груди —Стук фальшивых сердец, оплаченных звонкой монетой.Ни книги, где бы слышалась мудрость. Палитра художникарасцветает кристаллом холодных кораллов.И бессонные ночи… О ночи Манхеттена, заселенные бредомболотных огней, воем клаксонов в пустоте неподвижныхчасов.А мутные воды панелей несут привычную тяжесть гигиеничнойлюбви, —Так река в половодье уносит детские трупы.

Пробил твой час, о Нью-Йорк, — час последних расчетов.Пробил твой час! Но ты еще можешь спастись,Только раскрой свои уши навстречу тромбонам бога, толькопусть новым ритмом стучит твое сердце — ритмомгорячей крови, твоей крови!Я видел Га́рлем, гудевший ульем торжественных красок, рдевшийогнем ароматов, —То был час чаепитий в американских аптеках, —Я видел, как Гарлем готовился к празднику Ночи, и призрачныйдень отступал.День отступал перед Ночью, ибо Ночь правдивее дня.Я видел Гарлем в тот час, когда сквозь кору мостовых господьпрорастать заставляет первозданную жизнь —Все элементы стихий земноводных, сверкающих тысячьюсолнц.Гарлем, Гарлем, вот что я видел!Гарлем, Гарлем, я видел: зеленые волны хлебов плеснулииз-под асфальта, что вспахан босыми ногами пляшущихнегров.Бедра, волны шелков, груди как наконечники копий, пляскацветов, пляска сказочных масок,У самых копыт полицейских коней — круглые манго любви.Я видел: вдоль тротуаров струились потоки белого рома,и черное молоко бежало ручьями в синем туманесигар.Я видел: вечером с неба падал хлопковый снег, виделангелов крылья и перья в волосах колдунов.Слушай, Нью-Йорк! Слушай Гарлема голос —это твой собственный голос рыдает в гулком горле гобоя,это тревога твоя, сдавленная слезами, падает крупнымисгустками крови.Слушай, Нью-Йорк, это вдали бьется сердце твое ночное в ритмеи крови тамтама, тамтама и крови,тамтама и крови.

Слушай меня, Нью-Йорк! Пусть Гарлема черная кровь вольетсяв жилы твои,Пусть она маслом жизни омоет, очистит от ржавчинытвои стальные суставы,Пусть вернет твоим старым мостам крутизну молодого бедраи гибкость лианы.Я вижу: возвращаются незапамятные времена, обретенноебратство, примирение Дерева, Льва и Быка[353].Грядут времена — и слово сливается с делом, сердце с разумом,буква со смыслом.Я вижу: реки твои заполнены плеском кайманов и ламантиновс глазами-миражами. И не нужно выдумывать новыхСирен.Только раскрой глаза — и увидишь апрельскую радугу,Только уши раскрой — и услышишь господа бога, которыйпод смех саксофона создал небо и землю в шесть дней,А на седьмой — потянулся, зевнул и заснул крепким сном усталогонегра.

Чака