Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наполеон считал гибель своего «храбрейшего из храбрых» «почти неизбежной». «Я отдал бы 300 миллионов золота, которые хранятся у меня в погребах Тюильри, чтобы спасти его», — говорил он А. Коленкуру. Когда же Ней предстал перед ним живой и невредимый, император, обнимая маршала, признался ему: «Я уже не рассчитывал на вас»[1086].
Кутузов с главными силами все три дня боёв под Красным держался в стороне, дав повод некоторым (и царским, и советским) историкам заключить, что он так вёл себя «из опасения встретиться лицом к лицу с гениальным противником»[1087]. Всё было иначе. Ведь Кутузов не побоялся встретиться лицом к лицу с Наполеоном при Бородине. Тем меньше мог он опасаться этого под Красным. Но, убеждаясь с каждым днём после Малоярославца, что победа над Наполеоном обеспечена и близка, фельдмаршал стремился победить с наименьшими жертвами. Возможно, к такому способу действий толкало его сознание своей вины за гибель раненых русских воинов, десятками тысяч брошенных в огне зажжённой им Москвы.
Как бы то ни было, сначала в окружении самого Кутузова, а потом и в литературе, вплоть до наших дней, распространилась версия о том, что фельдмаршал строил «золотой мост» Наполеону для отступления, т.е. будто бы он намеренно не мешал врагу уйти из России. Так полагали, например, Н.Н. Раевский и К.В. Нессельроде, А.А. Щербинин и В.И. Левенштерн[1088], не считая тех (вроде Л.Л. Беннигсена и Р.Т. Вильсона), кто вообще был настроен против стратегии и самой личности Кутузова. Версию «золотого моста» поддерживал даже Е.В. Тарле[1089], но затем советские историки надолго от неё отказались. Лишь в постсоветское время А.М. Рязанов и особенно С.В. Шведов вновь подхватили эту концепцию, согласиться с которой, по-моему, очень трудно.
От самого Тарутина и до Немана Кутузов, по существу, варьировал одну и ту же тактику «мудрого деятельного бездействия», которая так удавалась ему в Тарутинском лагере, когда он ею «усыплял Наполеона на пожарище Москвы»[1090]. Он исключал любой риск, не форсировал боевых действий, но, полагаю, и не строил Наполеону «золотых мостов», а преследовал его с надеждой «истребить врага» посредством неустанных ударов по его «хвосту» и при случае окружения отдельных частей, если не всей неприятельской армии. Под Красным Кутузов не сумел это сделать. Но впереди была ещё Березина.
После Смоленска с каждым переходом росли бедствия и потери французов, таяла и разлагалась их Великая армия. Евгений Богарне писал маршалу Л.А. Бертье о войсках своего (4-го) корпуса: «Дух в солдатах от сильного изнеможения так упал, что я считаю их теперь весьма мало способными к понесению каких-либо трудов»[1091].
Собственно, боевой дух и способность «к понесению трудов», даже обычную выправку сохраняла до конца только гвардия, которую Наполеон и в самое трудное время отступления из России обеспечивал в ущерб другим войскам всем необходимым. Вот зарисовка с натуры из воспоминаний Дениса Давыдова о ноябрьских боях под Красным: «Наконец, подошла Старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон <…>. Неприятель, увидя шумные толпы наши (партизан и казаков. — Н.Т.), взял ружьё под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу <…>. Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов! Осенённые высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля <…>. Гвардия с Наполеоном прошла посередине толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими лодками»[1092].
12 ноября Наполеон подошёл к р. Березине у г. Борисов. Именно здесь Кутузов в рапортах Александру I и в предписаниях своим генералам предрекал «неминуемое истребление всей французской армии»[1093].
Дело в том, что ещё 8 сентября (!) флигель-адъютант царской свиты А.И. Чернышев доставил Кутузову сочинённый в Петербурге с участием царя план, по которому французы должны были быть «искоренены до последнего» на Березине соединёнными усилиями войск Кутузова с востока, генерала П.X. Витгенштейна с севера и адмирала П.В. Чичагова с юга[1094]. Кутузов тогда одобрил этот план, а после того как он попытался, но не сумел окружить и уничтожить Великую армию (к тому времени уже малую) в районе Смоленска, теперь вернулся к «царскому» плану. Казалось, всё предвещало ему успех.
Действительно, по авторитетному мнению К. Клаузевица, «никогда не встречалось столь благоприятного случая, как этот, чтобы заставить капитулировать целую армию в открытом поле»[1095]. Во-первых, на Березине русских войск было втрое больше, чем у Наполеона. Кутузов имел от 45 тыс. человек до 50 тыс., Чичагов — 33 тыс., Витгенштейн — около 40 тыс., всего — примерно 120 тыс. бойцов[1096]. Наполеон, присоединивший к себе фланговые корпуса Н.-Ш. Удино и Л.-Г. Сен-Сира и резервный корпус К.П. Виктора, располагал, по данным Ж. Шамбре, 30.7 тыс., а по сведениям А. Фэна, 40.7 тыс. боеспособных людей плюс 35–40 тыс. т.н. «некомбаттантов»[1097] (безоружных, отставших и больных)[1098], которые уже давно не помогали армии, а только мешали ей.
Позиционно россияне имели перед французами ещё большее преимущество, чем количественно. Чичагов 9 ноября занял Борисов, выбив из города польскую дивизию Н.Т. Домбровского, и «господствовал совершенно правым берегом реки Березины»[1099]. Витгенштейн 13-го прибыл в с. Бараны, не далее одного перехода от Борисова. Таким образом, путь вперёд (на запад) Наполеону был отрезан, а сзади его преследовали казаки Платова, за которыми шли и главные силы Кутузова. Наполеон оказывался в западне.
Соратники Наполеона не видели выхода. «Мы все тут погибнем, — говорил Мюрат. — О капитуляции не может быть и речи»[1100]. Он предложил
