Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катастрофой, случившейся с ним в России, потрясён был и сам Наполеон. Перед нападением на Россию он взвесил, казалось, всё: её военный потенциал, способности русских генералов, количество и качество солдат и вооружений, — но сражаться ему пришлось со всем российским народом, которого он, прикидывая свои шансы на победу, опрометчиво не принял в расчёт. Вот в чём была его главная, роковая оплошность, более важная, чем недоучёт российских пространств и морозов, оплошность, тем более непостижимая, что он с 1808 г. уже страдал от неё в Испании. Иначе говоря, против него вновь сработал испанский синдром, теперь многократно большего масштаба, ибо Россия предстала перед Наполеоном как «Испания без границ».
Глава IV. Начало конца
Меня свергли не роялисты или недовольные, а иностранные штыки.
Наполеон
1. Очередная (шестая!) коалиция
В декабрьские дни 1812 г., когда Франция скорбела о гибели своей Великой армии, Россия упивалась триумфом над «современным Аттилой». Александр I и М.И. Кутузов, естественно, радовались больше всех. «Я почитаю себя щастливейшим из подданных Вашего Величества», — написал фельдмаршал царю 7 декабря[1138]. Но Кутузов лучше, чем кто-либо, видел и дорогую цену победы, одержанной, глядя со стороны, легко и быстро. Не говоря уже о разорённых городах и сёлах России (включая сожжённую Москву), о гибели неисчислимого множества её хозяйственных, культурных и прочих ценностей, сравним две армии.
Ведь как ни осторожничал светлейший, руководимая им победоносная русская армия, преследуя Наполеона, понесла потери немногим меньшие, чем побеждённая и «почти истреблённая» французская армия. Документы свидетельствуют: Великая армия Наполеона вышла из Москвы численностью 115.9 тыс. человек, получила в пути подкрепления в 31 тыс., а на границе от неё осталось 14.2 тыс. человек[1139] (общие потери — 132.7 тыс. человек[1140]); Кутузов вышел из Тарутина во главе 120-тысячной армии (не считая ополчения), получил в пути как минимум 10-тысячное подкрепление, а привёл к Неману 27.5 тыс. человек[1141] (потери — не менее 120 тыс. человек). Стендаль был близок к истине, заявив, что «русская армия прибыла в Вильно не в лучшем виде», чем французская[1142]. Поэтому Кутузов в рапортах царю 1, 2 и 9 декабря настойчиво предлагал дать армии отдых в Вильно «до двух недель», ибо, «если продолжить дальнейшее наступательное движение, подвергнется она в непродолжительном времени совершенному уничтожению»[1143].
Александр I, однако, потребовал «следовать беспрерывно за неприятелем» из пределов России в Европу. Он прибыл в Вильно вместе со своим alter ego А.А. Аракчеевым 11 декабря, а 12-го, в день своего рождения, принял у себя всех генералов и приветствовал их словами: «Вы спасли не одну Россию. Вы спасли Европу»[1144]. Кутузову царь лично вручил высший воинский орден империи — Св. Георгия I степени.
Кутузов достиг вершины своей полководческой славы, казавшейся ему самому невероятной. В откровенном разговоре с А.П. Ермоловым он признался: «Голубчик! Если бы кто два или три года назад сказал мне, что меня изберёт судьба низложить Наполеона, гиганта, стращавшего всю Европу, я, право, плюнул бы тому в рожу!»[1145] Но с заграничным походом светлейший не торопился и предпочёл бы вообще обойтись без него. «Ваш обет исполнен, — говорил он царю, — ни одного вооружённого неприятеля не осталось на русской земле. Теперь остаётся исполнить и вторую половину обета: положить оружие»[1146]. Но Александр I, переживший взлёт от глубочайшего унижения к высочайшему торжеству, не хотел останавливаться на достигнутом.
Победа над «всемирным бичом» зла показалась царю столь грандиозной, что он не посмел объяснить её ни патриотическим подъёмом народа и армии, ни собственной твёрдостью, а целиком отнёс её к Богу. «Господь шёл впереди нас, — говорил Александр князю А.Н. Голицыну. — Он побеждал врагов, а не мы!» Эту мысль царь выразил и в манифесте к россиянам от 25 декабря 1812 г.: «Итак, да познаем в великом деле сем промысел Божий!»[1147] На памятной медали в честь победы 1812 г. над Наполеоном Александр повелел отчеканить: «НЕ НАМЪ — НЕ НАМЪ — А ИМЕНИ — ТВОЕМУ»[1148]. Вдохновляясь «промыслом Божьим», он решил, что недостаточно отомстить «исчадию революции», врагу всех «Божьих помазанников» (феодальных монархов) и своему личному — за Аустерлиц и Фридланд, Смоленск и Москву, за подневольные обеты Тильзита и Эрфурта только изгнанием его из России. Теперь Александр посчитал возможным, с Божьей помощью, достроить шестую коалицию, возглавить её и стать на правах коалиционного вождя Агамемноном Европы. Ради этого он проявил столько инициативы, настойчивости и энергии, что можно согласиться с мнением русских придворных историков: «Без Александра не было бы войны 1813 г.»[1149]
12 декабря Александр заверил английского комиссара при русском штабе Р.Т. Вильсона: «Теперь я уже не оставлю мою армию»[1150]. Он, правда, согласился на двухнедельный отдых Главной армии в Вильно, как только увидел её. Армия, ослабленная на две трети численно, ещё и «потеряла вид», что огорчило царя, а у великого князя Константина Павловича это зрелище исторгло крик возмущения: «Эти люди умеют только драться!»[1151] Лишь 24 декабря, отдохнув и подтянув резервы, Главная армия выступила из Вильно и 1 января 1813 г. перешла Неман, положив тем самым начало своим заграничным походам 1813–1815 гг. Командовал ею по-прежнему Кутузов, но вместе с ним в Главной квартире неотлучно пребывал сам российский император, готовый если не стратегически, то политически вразумлять старого фельдмаршала. Кутузов продолжал осторожничать. «Самое лёгкое дело — идти теперь за Эльбу, — ворчал он, — но как воротимся? С рылом в крови!»[1152] Впрочем, до конфликта между царём и фельдмаршалом дело не дошло. Уже в феврале Кутузов стал часто болеть; 28 апреля 1813 г. в силезском городке Бунцлау (ныне г. Болеславец в Польше) он умер — за четыре дня до новой встречи с Наполеоном.
Да, Наполеон к тому времени, словно из-под земли, по волшебству, уже собрал новую армию и спешил
