Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель - Барбара Хэмбли

— Это земли лорда Аверсина.

Пораженный, он вскинул голову.

— Так эта… это селение тоже принадлежит лорду Аверсину?

— Это Алин Холд, — сухо ответила Дженни.

Копыта застучали по гулкому деревянному мосту.

Городишко жался за крепостной стеной, возведенной еще дедом нынешнего лорда, старым Джеймсом Стэндфастом, в качестве временного укрепления. Пережившая пятьдесят зим стена походила теперь на развалины. Сквозь бревенчатый тоннель приземистой сторожевой башни были видны корявые домишки, сгрудившиеся вокруг самого Холда, как будто отпочковавшиеся от громоздкого строения. Они были кое-как сложены из необработанного камня на фундаменте древних стен, покрыты речным тростником и источены временем. Из бойницы башни высунулась старая Пэг, ее поседевшие косы свесились, как размочаленные веревки.

— Повезло тебе, — окликнув Дженни, произнесла она с гортанным северным выговором. — Лорд-то прошлой ночью с дозора вернулся! Где-то тут шатается.

— Это она не о… Это она о лорде Аверсине? — прошептал ошеломленный такой фамильярностью Гарет.

— Другого лорда у нас нет.

— О… — Он моргнул, сделав еще одну мысленную поправку. — Лорд сам ездит в дозор?

— Охрана границ. Он объезжает свои земли — в основном только этим и занят. Он и добровольцы из ополчения. — Глядя на ошеломленное лицо Гарета, она добавила мягко: — Вот это и значит быть лордом.

— Да нет же! — возразил Гарет. — Ты сама знаешь, что это не так. Это — доблесть, это — благородство…

Но они уже выехали из полумрака бревенчатого тоннеля на освещенную негреющим солнцем площадь.

Гам, сплетни, убожество — и все-таки селение Алин всегда нравилось Дженни. Здесь прошло ее детство. Каменный дом, в котором до сих пор жила ее сестра с мужем, стоял в переулке у крепостной стены. Деверь, правда, не любил вспоминать про их родство. Они относились к ней с боязливым уважением и делали вид, что не знакомы с нею, — простые крестьяне с их убогими судьбами, в привычной колее сезонных работ, — но она-то их знала. Она знала их жизнь не хуже, чем свою собственную. Не было дома, где она бы не принимала ребенка, или не врачевала болезнь, или не боролась со смертью в одном из ее бесчисленных в Уинтерлэнде видов. Да, она была знакома и с ними, и с однообразным узором их печалей и радостей.

Пока лошади шлепали по стоячей воде к центру площади, Дженни видела, как Гарет со старательно скрываемой брезгливостью взирает на поросят и цыплят, делящих зловонные переулки со стайками визжащей детворы. Порыв ветра донес до них дым из кузницы, а с ним — слабое дуновение жара и обрывок непристойной песни кузнеца Маффла. В одной улочке выплескивала мыльную воду прачка, в другой — Дэнни Уэрвилл (ее ребенка Дженни приняла три месяца назад), доила одну из своих ревущих коров: половину молока — в ведро, половину — мимо. Дженни видела, как взгляд Гарета недоверчиво задержался на убогом храме с корявыми, грубо вытесанными подобиями Двенадцати Богов, неразличимых друг от друга во мраке ниши, затем перекочевал к вращающемуся Кресту Земли и Неба, сложенному из камня на бесчисленных дымоходах деревни. Спина юноши выпрямилась при виде явных знаков язычества, а верхняя губа скривилась, когда он заметил свиной загон, пристроенный к одной из стен храма, и пару мужланов рядом с ним. Облаченные в потертую кожу и пледы, они лениво болтали, опираясь на жерди ограды.

— Нет, ей-богу, свиньи могут предсказывать погоду, — говорил один, протягивая палку, чтобы почесать спину громоздящейся в загоне чудовищной черной свинье. — Кливи пишет об этом в своем «Земледельце», да я и сам не раз это замечал. И еще они смышленые, смышленей собак. Моя тетка Мэри — ты помнишь тетю Мэри? — пробовала их учить еще поросятами и, знаешь, выучила одного, белого — он за ней туфли таскал.

— Да ну? — сказал второй, скребя в затылке.

Дженни направила лошадь в их сторону, и Гарет, раздраженно ерзая в седле, был вынужден последовать за ней.

— Точно говорю! — Тот, что повыше, причмокнул губами; свинья приподняла в ответ рыло и хрюкнула, выражая нежнейшую привязанность. — В «Аналектах» Полиборуса сказано, что в Древних Культах свиньям поклонялись, причем не как дьяволам — это все папаша Гиеро выдумал, — а как Богиням Луны. — Он толкнул очки в стальной оправе повыше, к седловине своего длинного носа — забавный жест для человека, стоящего по щиколотку в свином помете.

— А и взаправду! — подхватил второй. — Старушка эта, когда помоложе была и любила удирать, представляешь, дверь из загона научилась открывать. Только, бывало… О! — Он торопливо поклонился, заметив Дженни и раздосадованного Гарета, молча сидящих в седлах.

Тот, что повыше, обернулся. Карие глаза за толстыми стеклами очков встретившись с глазами Дженни, утратили свою привычную настороженность, сразу оттаяли и озорно просветлели. Среднего роста, не очень-то и привлекательный, лохматый и небритый, в вечной своей старой кожаной куртке и волчьем камзоле, залатанном кусочками металла и обрывками кольчуги, чтобы защищать суставы, — что в нем было такого, в который раз удивилась она, что и после десяти лет знакомства наполняло ее бессмысленной ребяческой радостью?!

— Джен! — Он улыбнулся и протянул руки. Она оперлась и, соскользнув с седла, оказалась в его объятиях, в то время как Гарет, неодобрительно глядя на это, никак не мог задать главного вопроса.

— Джон, — сказала она и повернулась к юноше, — это Гарет из рода Маглошелдонов. А это — лорд Джон Аверсин Драконья Погибель из Алин Холда.

Гарет потерял дар речи. Взгляд его стал туповатым, как у оглушенного ударом по шлему. Потом с излишней торопливостью он принялся сползать с седла, задел раненую руку и резко вздохнул. Вряд ли в его распаленную фантазиями голову приходило, подумала Дженни, что он встретит героя своих баллад пешим, да еще по щиколотку в грязи у свиного загона. Судя по выражению лица, Гарет, хотя и знал прекрасно, что с высоты его роста любой покажется коротышкой, все же был поражен тем, что легендарный лорд почти на голову ниже его. И вряд ли в какой-нибудь балладе упоминалось о такой детали, как очки.

Гарет все еще хранил молчание. Аверсин, с обычной своей дьявольской безошибочностью истолковав поведение гостя, заметил:

— Я бы предъявил вам шрамы от драконьих шипов, но они, поверьте, расположены в таких местах, что я не могу это сделать на людях.

Но в Гарете уже взыграла благородная кровь и, наверное (предположила Дженни), придворный стоицизм, заставляющий соблюдать этикет, несмотря на боль в грубо перевязанной руке. Юноша исполнил достойный всяческих похвал приветственный поклон, выпрямился (складки плаща легли печально и надменно), надвинул покореженные очки поглубже на переносицу и дрожащим, но неожиданно решительным голосом объявил: