Воспоминания самоубийцы. Надиктовано Духом Камило Кастело Бранко - Ивона Ду Амарал Перейра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Груда обломков оказалась не чем иным, как землей недавно закрытой могилы!
Не знаю, как, будучи слепым, я смог разглядеть в окружавших меня тенях то, что было вокруг! Я находился на кладбище! Могилы с их печальными крестами из белого мрамора или черного дерева, рядом с выразительными изображениями задумчивых ангелов, выстроились в величественной неподвижности драмы, которую они символизировали. Замешательство росло: — Почему я оказался здесь?
Как я сюда попал, если ничего не помню?… И зачем я пришел сюда один, раненый, измученный, истощенный?… Правда, я "пытался" покончить с собой, но…
Жуткий шепот, словно неизбежное внушение совести, проясняющей память, ошеломленную невероятным происходящим, громогласно прозвучал в самых отдаленных встревоженных уголках моего существа:
— Ты не хотел самоубийства?… Что ж, вот оно…
Но как?… Как это могло быть… если я не умер?… Разве я не чувствовал себя живым?… Почему же тогда я один, погруженный в мрачное одиночество обители мертвых?…
Однако неотвратимые факты навязываются людям, как и Духам, с величественной естественностью. Не успел я закончить свои наивные и драматичные вопросы, как вижу самого себя, словно в зеркале, мертвого, лежащего в гробу, в состоянии разложения, на дне могилы — той самой, о которую я только что споткнулся!
Я в ужасе бежал, желая спрятаться от самого себя, одержимый самым мрачным ужасом, в то время как оглушительный хохот невидимых мне существ раздавался позади, а зловещий хор преследовал мои измученные уши, куда бы я ни укрылся. Как безумец, которым я на самом деле стал, я бежал, бежал, а перед моими слепыми глазами вырисовывалось сатанинское зловоние моего собственного трупа, гниющего в могиле, пропитанного грязью, покрытого омерзительными червями, которые жадно боролись, чтобы утолить свой неугасимый голод в его гнойниках, превращая его в самое отвратительное и адское чудовище, которое я когда-либо знал.
Я хотел спрятаться от своего присутствия, пытаясь вновь пережить действие, которое привело меня к несчастью, то есть мысленно воспроизвел патетическую сцену моего самоубийства, словно пытаясь умереть во второй раз, чтобы исчезнуть в области, где, по моему невежеству относительно событий по ту сторону смерти, я предполагал существование вечного забвения. Но ничто не могло успокоить это злое видение.
Все было правдой! Совершенное изображение реальности отражалось на моем периспирите, и поэтому оно сопровождало меня, куда бы я ни пошел, преследовало мои незрячие глаза, вторгалось в мои потрясенные душевные способности и навязывалось моей слепоте духа, павшего в грех, безжалостно меня мучая.
В стремительном бегстве, которое я предпринял, я входил во все двери, которые находил открытыми, чтобы где-нибудь укрыться. Но в каждом месте, где я пытался найти убежище, в безумии своего помешательства, меня изгоняли камнями, не давая разглядеть, кто обращался со мной с таким презрением. Я блуждал по улицам, нащупывая путь здесь, спотыкаясь там, в том самом городе, где мое имя обожествляли как имя гения, всегда удрученный и преследуемый. Что касается событий, связанных с моей персоной, я слышал комментарии, пропитанные язвительной и непочтительной критикой, или полные искреннего сожаления о моей кончине, которую оплакивали.
Я вернулся домой. В моих покоях царил удивительный беспорядок, затрагивающий предметы моего личного пользования, книги, рукописи и заметки, которые уже не находились на привычном месте, что привело меня в ярость. Казалось, что от всего избавились! Я чувствовал себя чужим в собственном доме! Я искал друзей и родственников. Равнодушие, которое я заметил в них по отношению к моему несчастью, болезненно поразило меня, усугубляя мое возбужденное состояние. Тогда я направился в медицинские кабинеты. Я пытался остаться в больницах, так как страдал, у меня была лихорадка и галлюцинации, а высшее недомогание мучило мое существо, доводя меня до этого удручающего состояния унижения и горечи. Но куда бы я ни шел, я чувствовал себя беззащитным, мне отказывали во внимании, все были беспечны и равнодушны к моему положению. Напрасно я упрекал их, представляясь и излагая свое состояние и личные качества, которые мое неисправимое тщеславие считало важными: они казались чуждыми моим заявлениям, никто не удостаивал меня даже взглядом.
Удрученный, нетерпеливый, галлюцинирующий и поглощенный волнами гнетущей горечи, я нигде не находил возможности стабилизироваться, чтобы обрести утешение и облегчение. Мне не хватало чего-то непоправимого, я чувствовал себя неполноценным. Я потерял что-то, что оставляло меня в таком ошеломленном состоянии, и эта "вещь", которую я потерял, часть меня самого, притягивала меня к месту, где она находилась, с неодолимой силой магнита, звала меня властно и неотвратимо. И такое притяжение она оказывала на меня, такую пустоту произвело во мне это непоправимое событие, столь глубокое родство, поистине жизненно важное, связывало меня с этой "вещью", что, не имея возможности никоим образом остаться где-либо еще, я вернулся в мрачное место, откуда пришел: на кладбище!
Эта "вещь", отсутствие которой сводило меня с ума, было моим собственным телом — моим трупом! — Гниющим во мраке могилы![3]
Я склонился, рыдающий и безутешный, над могилой, хранящей мои жалкие телесные останки, и корчился в ужасных конвульсиях боли и ярости, катаясь в приступах дьявольского неистовства, осознавая, что я совершил самоубийство, что я похоронен, но, тем не менее, продолжаю жить и страдать, гораздо, намного больше, чем страдал раньше, невероятно и чудовищно больше, чем до этого необдуманного трусливого поступка.
Почти два месяца я бродил дезориентированный и ошеломленный, в смятенном состоянии непонимания. Привязанный к разлагающемуся телу, во мне жили все настоятельные потребности этого тела, горечь, которая в сочетании с другими неудобствами, приводила меня к постоянному отчаянию. Бунт, богохульство, приступы ярости охватывали меня, словно сам ад вдыхал в меня свои зловещие вдохновения, венчая тем самым злобные вибрации, окружавшие меня тьмой. Я видел призраков, бродящих по улицам кладбища, несмотря на мою слепоту, плачущих и скорбящих, а иногда непостижимые ужасы сотрясали мою вибрационную систему до такой степени, что приводили меня в особое состояние обморока, как будто мои душевные силы изнемогали, не имея сил продолжать вибрировать!
Отчаявшись перед лицом этой необычайной проблемы, я все больше предавался желанию исчезнуть, убежать от самого себя, чтобы больше не задавать вопросов, на которые не мог ясно ответить, не способный понять, что на самом деле физическое тело, сформированное из земной глины, было
