Тихая разведка - Сергей Кольцов

Шелест оттолкнул юную валькирию на середину комнаты и поднял с пола автомат.

— Кто ты? — певуче спросила она Шелеста на западноукраинском диалекте. — Ты застрелишь меня? Нет, ты не посмеешь!..

— Нет! Тебя, хотя ты и ребенок, нужно повесить.

— Меня? Ах, ты москаль поганый! Да ты хоть знаешь, кто я?

— Да! Ты преступница и убийца, тебя можно судить по закону и без закона…

— Нет! Брешешь, москаль. Я сестра, родная сестра «лесных братьев»! У них длинные руки. А этих, — она кивнула головой в сторону распахнутого окна, — деревенских, я просто резала, выпуская их псиную кровь… — Девчонка кинула взгляд на лежащий рядом с Шелестом топорик и опустила правую руку в малый кармашек суконной безрукавки.

Шелест отметил это спокойное движение девчоночьей руки, но подумать не успел, лишь подсознательно отвернул лицо в сторону. В то же самое мгновение рука ее, вернее, пальцы, собранные в жменю, покинули кармашек, и она резко бросила ему в глаза пыль нюхательного табака и опрометью кинулась к заманчивой цели — охотничьему топорику.

В глазах Шелеста резко зажгло, защипало, вспыхнула жгучая, режущая боль, вызывая обильное выделение слез. Он пытался смотреть, однако не мог открыть ни один, ни другой глаз. Осознав, что значит для него ее прыжок, капитан, вспомнив, где лежит меченое кровью топорище, повернулся, касаясь пальцем спускового крючка автомата. Он простоял неподвижно несколько мгновений, чувствуя себя ослепшим, не имея возможности открыть глаза, а потом, превозмогая жжение, с трудом разлепил веки. Глаза все еще слезились. Но вот она — эта девчонка. Бог свидетель — кто бы хотел вынужденного исхода? Откинутая короткой автоматной очередью, она свернулась у стены в комочек, прижав, будто молясь, руки к груди.

Шелест отвернулся и мутным взглядом пошарил вокруг себя, заметив в углу коридора оцинкованный бачок, укрытый сверху белой салфеткой. С надеждой подошел к нему: да, в нем находилась вода. Наскоро промыв глаза, почувствовав облегчение, он поспешно вышел из дома. Подойдя к воротам, тут же почти столкнулся с девушкой, за которой, возможно, охотилась сестра «лесных братьев». Не обращая никакого внимания на постороннего ей человека, она, что-то мурлыча, шла за околицу мертвой деревни. Не осознавая почему, Шелест последовал за ней и крикнул:

— Постой! Погоди! Расскажи мне, что произошло в деревне.

Не ответив, словно отгоняя мух и замахав руками, она остановилась. Девушка была красива. Густые роскошные каштановые волосы струились по ее покатым плечам. Нежное, белое с румянцем лицо. Взгляд светло-голубых непорочных глаз под темными тонкими бровями удивленно и искренне устремился на него. Она вдруг присела, будто делая книксен, отчего сквозь разодранный в клочья низ платья обнажились белые икры ее длинных босых ног. Это длилось какую-то секунду. Затем ее губы, пухлые и розовые, сморщились и вытолкнули непонятную фразу. Увидев в руках незнакомого мужчины автомат, дико закричала. Затем так же неожиданно умолкла. С ее губ потекла пенная струйка слюны…

Гуцулка вытерла мокрые губы тыльной стороной ладони. Ее глаза уперлись взглядом в высокий каменный, беленный известковым раствором крест с распятием, прикрытый сверху широким деревянным козырьком. Она подошла ближе, дрогнувшей рукой провела по распятию, отошла, показала ему язык, при этом что-то забормотав, пошла…

Девушка явно вела разговор со своей собственной тенью на смешанном западно-украинском и польском диалекте.

С ранящей его сердце грустью Шелест понял, что, не выдержав страшного потрясения, такой редкой красоты дивчина потеряла в жизни все, что есть. Но он, ничем не мог ей помочь…

Шелест быстро пересек дорогу, вошел в сосновую поросль на опушке леса и невольно обернулся. Девушка стояла на коленях у часовни с распятием Иисуса Христа, над головой которого жила тоненьким огоньком лампада, и неистово крестилась. Та ли это была, ушедшая при нем по дороге, а теперь внезапно вернувшаяся, девушка или другая, но ему страстно хотелось, чтобы ею была та — первая и стояла бы точно так же на коленях…

Шелест перед долгой дорогой присел на широкий мшистый пень, перемотал портянки. Извлек оба браунинга, осмотрел их. Тот, что подарил ему не похожий на полицейского человек в деревеньке Васькины Дворики, укрепил за спиной, у позвоночника, трофейный же опустил в правый карман летного комбинезона.

Днем идти лесом по азимуту не представляло трудности. Ноги мягко и бесшумно ступали на подстилку-кошму прошлогодней полупрелой листвы. Медно-бронзовые стволы высоких сосен, шершавая, с зелено-белесыми наплывами древесина елей, белые березы, синевато-матовые сосны, безропотно и как бы равнодушно шелестя листьями своих пышных крон, смотрели вслед жителю нездешних мест. Мягкие солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, пронизывали лес световыми дорожками, красновато-желтыми бликами мостили землю. В вышине голубело чистое небо.

Споро шагавший капитан Шелест не сразу заметил справа от себя крохотную замшелую избушку, возле которой на лавочке у стены сидели двое бородатых, крепких на вид сорокалетних мужиков. Один из них — коренастый, светловолосый, с широким в кости лицом — мигнул тому, что сидел рядом с ним. Второй ростом был чуть пониже товарища, с узким и смуглым лицом. Оба, взяв в руки лежащие на коленях автоматы, поднялись и пошли наперерез идущему незнакомцу.

— Определенно, чужак. Смотри, сумка у него справа болтается. Летный шлем за поясом. Летчик, что ли? — просипел черноволосый, отводя назад затвор автомата. — А, черт, у него же немецкий автомат на плече! — Воскликнул он и толкнул плечом светловолосого: — Резануть, что ли, под корешок?..

— Погоди, дура! — остановил его напарник. — Чужак, топает, как у себя дома — не смотрит. А пуля што?..

Из избушки вышел третий — высокий худощавый человек. Курчавые, огненно-рыжие волосы космами стекали к худым и узким плечам.

— Смотри-ка, Опанас на божий свет вылез… Ну, скажу тебе, будет потеха, — оживляясь, произнес черноволосый.

— Сейчас и шизофреник Микола на солнышко выползет, а потом опохмеляться пойдет, — почему-то шепотом произнес светловолосый.

— А ну, стой, гром тебя разбей! Руки вверх, кому говорят! — резко, повелительно выкрикнул черноволосый.

Режущий, холодный, как лезвие ножа, возглас застал Шелеста врасплох. Его правая рука успела лишь сдернуть с плеча автомат — и только.

— Не трожь сбрую! — Светловолосый верзила схватил за ствол автомат Шелеста и бесцеремонно рванул на себя.

Черноволосый, увидев автомат чужака в руках товарища, безбоязненно толкнул пришлого стволом своего. Подбежал на ногах-ходулях Опанас. Вышел на свет солнечный и Микола. Шурясь, он наблюдал милую ему картину разбоя. Ждал, когда автоматная очередь разорвет оцепеневшую тишину. Но так и не дождался, а услышал голос светловолосого:

— Что, братец, бродишь по лесу? Не травку-муравку шукаешь?

Откуда было знать Шелесту, что вопрос имел чисто смысловое значение пароля. В ответ же следовало произнести: шукаю, братец, шукаю, только не травку-муравку, а корень жизни, женьшенем зовется…

— Я летчик! Сбит фашистами. Помогите до своих добраться…

— Ах, значит, до своих? А мы тебе чужие, гамном пахнем… Ну-ка, Никон, — светловолосый моргнул товарищу, — врежь-ка москалю горячего. Я добавлю…

Черноволосый бандит, названный Никоном, ткнул кулаком в лицо летчику.

— Ах, ты сучий хвост! — потеряв над собой контроль, вспыхнул Шелест и, размахнувшись, отвесил резкий, сбивший Никона с ног, удар.

— Микола! — взревел поросячьим визгом Никон, не ожидавший щедрой сдачи в скулы.

Но и светловолосый, здоровый и быкоподобный Михайло, от резкого удара в солнечное сплетение, подогнув колени, рухнул на яркий ковер из трав и цветов солнечной лужайки. Не будь Опанаса… Этот, не теряя времени, резанул поверх головы Шелеста короткой автоматной очередью.

Микола, прозванный шизофреником, притоптывая левой ногой и схватившись руками за живот, хохотал.

— Если не хочешь говядиной оказаться, руки вытяни назад. Ну, так-то, коханый мой. Михайло! Возьми очурок. Свяжи резвому руки. Летун? Ну, что же, посмотрим, научим не только ползать, но и летать с петлей на шее. Никон! Обыщи! Да получше, чем баб хуторских щупал.

Шелест больше всего опасался, что вдруг разденут догола, обнаружат пистолет. Никон прощупал его комбинезон, гимнастерку, пошарил за спиной, в записных книжках полковника фон Гильфингера, а, в основном, на продуктах: консервах, колбасе, сыре и двух плитках шоколада.

— Откуда все это, милый? — улыбчиво поинтересовался Опанас, когда процедура обыска закончилась. — Немецкий хорошо знаешь? Проверим. Но не верю, что тебе в полет карту на немецком сунули. Карта-то штабная, секретная. Это ты что ж, в гостях уже побывал? Ну, да ладно, душа с тебя вон…