Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в. - Наталья Сухова

Однако и в этот период, в конце 1830‑40‑х гг. сочинения выпускников академий, представляемые на степень магистра богословия, очень разнятся и по выбору темы (широта, конкретность, «проблемность», новизна и пр.), и по исследовательской глубине, и по качеству выполнения. Но общая тенденция – от «рассуждений» к исследованиям. Такой вывод можно сделать при изучении отдельных магистерских сочинений выпускников, кончавших духовные академии в эти годы. Показательны также отзывы, которые давали на магистерские сочинения «независимые эксперты», то есть рецензенты, назначаемые от Синода (с 1839 г.). Так, например, среди 15 магистерских сочинений выпускников IX курса КДА, представленных в 1839 г. Синодом на отзыв святителю Филарету (Дроздову), немного тем для традиционных «рассуждений», но, напротив, большая часть – для конкретных исследований[847]. Однако и в эти годы случалось представление на степень магистра не одной диссертации, а двух-трех текущих сочинений. Примером является представление двух богословских сочинений и одной проповеди выпускником этого же курса Яковом Амфитеатровым (будущим архиепископом Антонием): «О посте», «Опыт догматического учения веры из церковно богослужебных книг», «Слово на день поминовения Петра Могилы». Святитель Филарет высказал некоторые критические замечания к сочинениям, но оценил их как «порядочные», «православные» и достойные степени магистра[848]. Его однокурсник Петр Козмин представил на степень магистра два сочинения: «История Литургии Восточной Православно-Кафолической Церкви» и «Об Иоанне Максимовиче, архиепископе Тобольском, и его творениях». Эти работы, особенно первая, заслужили подробный разбор рецензента со множеством критических замечаний и пожеланием «переработки». Тем не менее святитель Филарет отметил и то, что сочинения были написаны «с немалым трудом и пособиями», обладали определенными достоинствами и могут быть удостоены степени магистра «за трудолюбие»[849].

К 1850‑м гг. написание выпускного сочинения составляло главное занятие студентов последнего года академического образования. Для предварительной работы темы выпускникам давались теперь не в начале четвертого года обучения, а в конце третьего, в июне[850]. Однако процесс написания этих сочинений представлял немало сложностей, причем не только интеллектуальных, но и организационных.

Первой и очень серьезной проблемой для студента был выбор темы для выпускного сочинения. Никакой предварительной предметной специализации в академиях не было, и студент мог полагаться только на «склонность» к тому или иному предмету, проявившуюся в процессе изучения основных базовых курсов. Но и этот выбор не всегда мог быть осуществлен: единого правила не было, и в академиях были разные традиции выбора студентами преподавателя и темы или, напротив, самими профессорами – студентов. В большинстве случаев студенту предоставлялось право выбора темы и преподавателя-руководителя (проверяющего). Но в МДА, например, как ни странно, этого права лишались лучшие студенты: профессоры богословских и философских наук давали им темы для выпускных работ, практически не учитывая интересы самих студентов[851]. Это было обусловлено надеждой на то, что толковый студент сможет добросовестно изучить вопрос, который кажется важ ным и интересным самому профессору, был так или иначе связан с его работой. В 1850‑х гг. даже выработалась определенная система: в одном выпуске первому по успеваемости студенту давал тему профессор богословского класса, в другом – профессор философского класса[852]. Но этот порядок распространялся только на студентов, занимавших первые места в разрядном списке. Для остальных в большинстве случаев выбор темы и, соответственно, преподавателя-рецензента был более свободным. Так, например, студенты, желавшие после выпуска из академии принять священный сан или уже его имевшие (из вдового духовенства, иеромонахи), нередко выбирали темы по пастырскому богословию[853].

Но так как полная свобода в выборе темы приводила к перегрузкам одних преподавателей и отсутствию выпускников у других, в некоторых случаях предпринимались попытки упорядочить процесс «сверху». Многое зависело от ректора, его понятия о системе распределения студентов по профессорам и о праве студентов на реализацию своих научных интересов. Иногда интересы студентов не принимались вовсе во внимание, что, конечно, вызывало некоторое разочарование, хотя и принималось со смирением. Примером такой властности может служить ректор СПбДА архимандрит (с 1865 г. епископ) Иоанн (Соколов) (1864–1866), нарушивший в столичной академии традицию свободного выбора студентами тем для выпускных сочинений. Главным аргументом архимандрита Иоанна было то, что выпускники академии должны «знать все, писать обо всем, быть способными к преподаванию всякой науки». Историк академии пишет на основании воспоминаний современников, что «вышло какое-то смешение вавилонское», ибо к моменту написания выпускного сочинения научные интересы студентов в какой-то степени определились, а некоторые старательно учили иностранные языки, ориентируясь на источники или основную историографию в выбранной области специализации[854].

Выпускные сочинения писались только на богословские темы, допускались и философские, по близости к богословию. Таким образом, остальные академические науки не могли иметь для студентов научного интереса, и это усугубляло проблему «небогословских наук в высшей духовной школе». Если Конференции допускали темы магистерских сочинений, не имевшие богословского аспекта, то получали замечания от Синода. Так, например, были сделаны замечания за то, что студентам были предложены темы: «История сельских приходов в России», исследование «древних русских заговоров, как явления религиозного» и т. д. Профессор КазДА П. В. Знаменский, преподававший русскую церковную и гражданскую историю, с печалью писал, что неприятие таких тем препятствует, с одной стороны, введению в научный оборот целого пласта источников, которыми русские богословы и церковные историки как раз в первую очередь и должны заниматься. С другой стороны – и это не менее опасно, – проблемы, которые требуют богословского изучения, остаются без такового[855].

Вторую сложность представлял сам процесс написания выпускного сочинения. При обычном учебном режиме времени на это практически не выделялось. Студенты освобождали себе дни и часы простым пропуском занятий, но, разумеется, над этим думали и преподавательские корпорации. Идеи по усовершенствованию этого процесса появлялись, но централизация духовно-учебной системы подразумевала, что решение о любом изменении принимает КДУ (до 1839 г.) или Святейший Синод (после 1839 г.). Наиболее мобильна была в этом СПбДА, имевшая возможность непосредственного ходатайства ректора и быстрого получения разрешения Святейшего Синода. Так, в 1855 г., при ректорстве епископа Макария (Булгакова), в этой академии максимально уплотнили учебный график первых трех лет, перенеся в младшее отделение часть богословских предметов (патристику, церковную археологию, церковную словесность), освободив время для написания курсового сочинения[856].

При действии Устава 1814 г. выпускное сочинение было единственным элементом научной специализации студента. Несмотря на то что со временем это сочинение приобретало все большее значение, а лучшие студенты усердно работали с литературой, часто и с источниками по теме сочинения, эта специализация крайне редко учитывалась при распределении выпускников на духовно-учебные места. Дисциплина, которую в дальнейшем приходилось преподавать выпускнику, чаще всего никак не была связана с темой выпускного сочинения. Причем эта проблема была актуальна и в 1850–60‑е гг., когда сочинения стали серьезными и трудоемкими, и даже для тех выпускников, которые пополняли корпорации самих академий. Поэтому даже та специализация, которая так или иначе намечалась в выпускном сочинении, в дальнейшем не подкреплялась и не реализовывалась. Так, например, выпускник КДА 1837 г. С. С. Гогоцкий, представивший выпускное сочинение по полемическому богословию «Критическое обозрение учения Римской Церкви о видимой главе Церкви», был определен сперва бакалавром немецкого языка, затем перемещен на философский класс[857]. Первый магистр МДА 1838 г. иеромонах Евгений (Сахаров-Платонов) писал диссертацию по нравственному богословию «О связи греха с болезнями и смертью»[858], но был оставлен в академии бакалавром герменевтики и библейской археологии по классу истолковательного богословия[859]. Выпускник СПбДА 1851 г. И. А. Чистович, писавший на ученую степень магистра сочинение «Святой пророк Илия», был определен бакалавром церковно-исторического класса, причем читал лекции по русской церковной и гражданской истории, а через два года (1853) был переведен бакалавром философии и опытной психологии[860]. Магистр МДА 1858 г. П. И. Горский-Платонов писал диссертацию по сравнительному богословию, изучая историю и материалы Тридентского Собора (1545–1547, 1551–1552, 1562–1563)[861]. Однако оставлен в родной академии он был бакалавром по классу Священного Писания, а заодно и преподавателем еврейского языка. Все дальнейшие научные занятия П. И. Горского-Платонова были связаны с еврейским языком и библейской археологией: он много занимался практическим переводом, комментированием и анализом трудов других переводчиков, составлял еврейский лексикон, но значительных оригинальных научных сочинений так и не создал[862]. Выпускник КазДА 1864 г. И. С. Бердников писал выпускное сочинение по теме, предложенной бакалавром обличительного богословия иеромонахом Хрисанфом (Ретивцевым) – «Материя и сила в происхождении и бытии мира». Работа была посвящена богословскому разбору учения немецкого философа-материалиста Людвига Бюхнера (1824–1899) – апологета «социального дарвинизма» – и требовала углубления в западное богословие, философию, отчасти естественные науки. Но И. С. Бердников – первый магистр X курса – был оставлен при академии бакалавром литургики и каноники[863].