Эпидемия. Начало конца - Стив Альтен

02:19

Резиновые пули и слезоточивый газ разогнали бездомных. Взрыв гранаты вышиб стальные ворота безопасности из направляющей дорожки. Майор Дауни, переступив через кучу битого стекла и обломков, вошел в пиццерию.

— Они прячутся где-то здесь.

Рейнджеры в черном медленно продвигались по пустынному помещению, отпихивая ногами покрытые клетчатыми скатертями столы. Они обыскивали встроенные в стены шкафчики и даже… подвесные пеналы. Без внимания не осталось ни одно место, в котором мог бы спрятаться взрослый мужчина.

— Сэр! Кто-то на кухне недавно делал сэндвичи.

— Бездомные охраняли не сэндвичи. Обыщите квартиры наверху.

Двое рейнджеров вышли из холодильной камеры, грубо толкнув Дэвида Кантора в плечо. Врач вошел в холодильник. Там было довольно тепло. Луч карманного фонаря осветил емкости с тестом для пиццы и тертым сыром. Дэвид сел на деревянный ящик с томатами.

Все тело болело от усталости. Нервы — на пределе.

«Надо как-то оторваться от отряда и идти в школу к Гави».

Он услыхал кошачье мяуканье, доносящееся откуда-то из тьмы, но кота нигде не увидел. На полу в свете фонарика Дэвид разглядел влажный прямоугольник, оставленный, судя по всему, ящиком. Мужчина ударил по полу прикладом автомата. Гулкий звук выдал пустоту. Дэвид выглянул на кухню. Никого. Сверху доносился топот рейнджеров, обыскивающих квартиру владельцев пиццерии.

Вернувшись к мокрому пятну на полу, Дэвид что есть силы ударил ботинком по люку и сломал одну из досок.

Туннель метро

02:35

Туннель на глубине трехэтажного дома, по которому они двигались под умирающим городом, был проложен полвека назад и служил для технического обслуживания городских коммуникаций. Только пляшущий свет масленой лампы Паоло сдерживал приступ клаустрофобии у идущих. Свет скользил по бетонным стенам, расписанным граффити, отражался от тянущихся вдоль туннеля труб. Подошвы их обуви шаркали по цементному полу. Сверху капала вода, насыщая невидимые лужи, скрытые в вечной тьме. Франческа крепко сжимала руку мужа, борясь с нарастающим страхом. Поясница и плечи ныли от бремени ребенка, которому, возможно, так и не суждено будет родиться.

Спустя десять минут медленного продвижения вперед туннель соединился с линией 8-й авеню. По холодным, поблескивающим в свете лампы рельсам больше не мчались поезда, но и без того они представляли нешуточное препятствие при ходьбе. Повсюду валялись трупы крыс — мокрые комки шерсти с розовыми носами и окровавленными острыми зубами.

Франческа перекрестилась.

— Паоло! Дай мне вакцину, — попросила она у мужа.

Муж неуверенно посмотрел на Вирджила.

— Что ты думаешь? Можно?

— Это твое решение, сынок, — ответил старик. — Возможно, тебе следует помолиться.

Патрик хмыкнул и сказал:

— После твоего рассказа об Аушвице я не понимаю, как ты можешь предлагать ему молиться.

— Я считаю, что молитва поможет Паоло принять верное решение. Это их ребенок. Решение должен принять не ты, а они.

— А если Господь проигнорирует его молитву, как Он не хотел слышать твои молитвы? Что тогда? Ведь Господь не услышал молитвы шести миллионов человек, погибших во время холокоста.

— Я никогда не говорил, что Господь проигнорировал наши молитвы, — сказал Вирджил. — Просто его ответ был: «Нет».

— Очевидно, Господь и сейчас намерен ответить отказом. Думаю, что все эти люди с семьями, отходя ко сну в своих машинах, молились, чтобы чума пощадила их. То же самое можно сказать и о тех, кто умирает сейчас на улицах.

— Бог — это не глагол, Патрик. Чтобы его воля претворялась в жизнь, мы, и только мы, должны действовать. Молитва — это не просьба и не мольба, это искусство, овладев которым, можно общаться на более высоких духовных уровнях. Она имеет силу превратить человеческое эго в бескорыстный сосуд, способный принять в себя божественный свет. Свет — это…

— У нас нет времени выслушивать проповеди, — прервал его Патрик. — Франческа! Возьмите вакцину.

— Пока не надо, — возразил Паоло.

Он повернулся, ослепив Шеперду глаза светом своего фонаря.

— Мне кажется, Вирджил прав. В такие времена мы должны полагаться на веру.

— Знаете, что такое вера, Паоло? Вера — это принятие какого-нибудь мнения без доказательств. Вера — это иллюзия, а вот вакцина — вполне материальна.

— Вера — реальная сила, — возразил Вирджил. — В противном случае мы попусту тратим наше время на поиски твоей жены и дочери.

Шеп почувствовал, как закипает. У него повысилось кровяное давление.

— Это разные вещи. Ты же с ней разговаривал.

— Да, но после этого многие заразились. Из того, что я вижу вокруг, можно предположить, что она уже мертва. Возможно, нам следует идти прямо к катеру.

— Би — не мертва.

— И на чем же основана твоя убежденность?

Патрик старался не выйти из себя.

— Молись, черт побери, Паоло… — проворчал он.

— Боже! Ты сделал нас по образу и подобию своему. Наши сердца не знают покоя, пока они не успокоятся в Тебе…

Чувство было подобно ледяной воде, льющейся на спину. Шеп медленно обернулся. Его глаза уставились во тьму туннеля, из которого они только что вышли. Из мрака на него смотрел Мрачный Жнец. Руки существа подняты вверх. Острие косы угрожающе сверкает… Пустые глазницы прикрытого капюшоном черепа уставились на Патрика. Молитва благочестивого человека явно не оставила равнодушным Ангела Смерти.

— Одари нас Своей благосклонностью. Пусть мы полюбим Тебя всей глубиной наших сердец. Пусть будем неустанно искать и находить Тебя, а когда найдем, пусть познаем Тебя и поделимся этим знанием со своими ближними…

Издав беззвучный крик, Мрачный Жнец отступил во тьму туннеля.

— Во имя Иисуса Христа, аминь!

Шеп вытер дрожащей правой рукой капли пота со лба.

— Аминь!

Чайнатаун

02:47

Ее выдернули из полного кошмаров сна за волосы. Боль вывела Гави Кантор из наркотического забытья. Ее поставили на ноги. Сухопарый парень неприятно пах кремом после бритья. Взявшись за ее волосы, словно за собачий поводок, он потащил ее плохо освещенным парафиновыми свечами лабиринтом мимо ванных комнат без дверей. Они очутились в длинном коридоре. По бокам виднелись дверные проемы, завешенных шторами «стойл». Прокисший воздух вонял старый луком. Из дверных проемов долетали звуки, больше похожие на звериный рык, чем на человеческий голос. Гави даже в полубреду рассмотрела, что озверевшие мужчины заставляют делать голых девочек. Она завизжала.

Парень, которого она видела лишь мельком, ударил ее кулаком по затылку. Гави упала на колени.

— Довольно!

Толстая мексиканская сутенерша была тяжелее сухопарого парня на добрые шестьдесят фунтов.

— Отдай ее мне. Она моя. Иди сюда, кралечка. Али Чино тебя обидел?

Плохой полицейский и хороший полицейский. Тринадцатилетняя девочка, горько рыдая, на коленях поползла в объятия сутенерши. Мадам подмигнула сухопарому парню.

Торговля людьми — это не просто проституция. Это всемирная преступная сеть, которая занимается похищением детей, подростков и молоденьких девушек для превращения их в секс-рабынь. Этим бизнесом руководит организованная преступность. Ежегодный доход от торговли людьми составляет несколько миллиардов долларов. Больше всего страдают русские, албанки и украинки, которых переправляют для продажи в Западную Европу и на Ближний Восток.

В США сложился один из самых больших рынков потребителей секс-рабынь. Каждый год в Соединенные Штаты незаконно ввозится около тридцати тысяч женщин и детей. Их провозят через мексиканскую границу, а затем продают в подпольные бордели, расположенные в частных домах и на квартирах. Некоторые заведения находятся в таких больших городах, как Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес, владельцы других предпочитают маленькие города-спутники, где они не так бросаются в глаза.

Впрочем, торговля людьми в Америке — это улица с двусторонним движением. Американские дети и подростки пользуются большим спросом за океаном. Ребенка от шести до тринадцати лет могут продать за шестизначную сумму. Многими конечными покупателями являются наши союзники, шейхи из Саудовской Аравии, поэтому Министерство иностранных дел склонно смотреть на это сквозь пальцы.

В комнате не было окон. На бетонном полу лежали матрасы. Двадцать две девочки возрастом от десяти до девятнадцати лет «работали» посменно. В последние дни перед концом света «бизнес» процветал.

«Работали» в основном русские и латиноамериканки. На тощих телах — лишь купальники на бретелях. На лицах — дешевая косметика. Голые руки испещрены следами уколов и синяками. Глаза пустые, словно свет жизни покинул их души, заключенные в мрачной темнице. Групповые изнасилования и от двадцати до тридцати клиентов за день превратили этих девочек в ходячие манекены, которые смотрят на мир через замутненное стекло.