Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

Хорошенькое личико Пенте скорчило отталкивающую, презрительную гримаску, не похожую на холодное лицо Коссиль — и в то же время в чем-то настолько напоминающую ее, что Арха фыркнула в приступе неудержимого смеха.

Пенте продолжала:

— «Что это? Что это?» — спрашивает Коссиль. И тогда… в этот самый момент… бурая коза как набежит сзади и как боднет ее… — Тут Пенте, не выдержав, расхохоталась сама, да так, что на глазах у нее выступили слезы. — А Мунит… взяла и ударила… эту козу… своим горшком.

Обе девушки, как безумные, раскачивались взад и вперед в приступах смеха, и, не в состоянии остановиться, задыхаясь, они держались за коленки.

— И тогда Коссиль обернулась… и спрашивает: «Что это? Что это такое?»

Конец истории так и затерялся в смехе. Потом Пенте вытерла себе глаза и нос и, забывшись, принялась за другое яблоко.

После столь сильного приступа смеха Арха почувствовала головокружение. Она заставила себя успокоиться и спустя некоторое время попросила:

— Расскажи мне, Пенте, как ты попала сюда. Я до сих пор ничего не знаю об этом.

— Ну, все произошло очень просто, — затараторила Пенте, — я родилась шестой дочерью у мамочки, да и папочка меня не очень-то любил, и им было бы трудно вырастить всех нас и повыдавать замуж. Поэтому, когда мне исполнилось семь лет, они отвели меня в Храм Божественного Короля и посвятили ему. Это было в Оссаве. Наверно, там оказалось слишком много послушниц, потому что вскоре меня отослали сюда. Впрочем, они могли решить, что из меня может получиться особенно хорошая жрица, — или по другой причине. Но если они так думали, то крепко ошиблись! — сказала Пенте и куснула свое яблоко с комичнейшим выражением лица: сразу и жизнерадостным, и унылым.

— Ты предпочла бы не быть жрицей?

— Предпочла бы? Разумеется! Будь на то моя воля, я бы скорее вышла замуж за свинопаса и жила с ним в хлеву! Я согласна на что угодно, только б не оставаться здесь заживо погребенной; всю жизнь с одними женщинами, в гиблой пустыне, куда никто никогда не приходит! Но сейчас уже бесполезно желать чего-то другого, потому что я прошла посвящение и теперь навеки прикована к этому месту. Однако я надеюсь, что в следующей жизни рожусь танцовщицей в Авабате. Потому что должна же быть хоть какая-то справедливость!

Арха смотрела на нее сверху вниз сумрачным, неподвижно застывшим взглядом. Она ничего не понимала. У нее появилось ощущение, будто прежде она никогда по-настоящему не видела Пенте, не замечала, какая она: круглая, полная жизни, налитая сладким соком, как одно из ее золотистых яблок. Сейчас она казалась Архе прекрасной.

— Значит, Храм для тебя — ничто? — чуть резко спросила она.

Пенте, такая уступчивая, что ее всегда легко было запугать, на этот раз нисколько не встревожилась.

— О, — сказала она, — конечно же, я знаю, что для тебя твои Господа значат очень много, — произнесла она таким безразличным тоном, что Арха была и возмущена, и потрясена. — Для тебя это имеет смысл, потому что ты служишь им, ты их Жрица. И служишь не потому, что тебя поглотили, а потому, что специально родилась для этого. Но ты войди в мое положение! Сама подумай — почему я должна испытывать благоговение по отношению к Божественному Королю? Ведь, если говорить начистоту, то он всего лишь человек, пусть даже и живет в Авабате во дворце с золотой крышей, и дворец этот и вправду, как рассказывают, имеет десять миль в окружности. Ему сейчас примерно пятьдесят лет, и он совершенно лысый. Ты же сама видела его статуи. И я готова биться об заклад на что угодно, что он стрижет себе ногти на руках и ногах и делает все прочее как обыкновенный смертный человек. Разумеется, я знаю очень хорошо, что он также и Бог. Но вот что я думаю: он станет куда божественнее после того, как умрет.

Арха не стала спорить с Пенте, потому что и сама в душе считала самозваного Божественного Императора Всех Каргадских Земель выскочкой, лжебогом, пытающимся воровски присвоить поклонение, причитающееся только истинным и вечным Силам. Но кроме того, в словах Пенте ощущалась какая-то правда, которую она не могла принять, — новая и пугающая. До сих пор она по-настоящему не задумывалась, до чего все люди разные и как по-разному они смотрят на жизнь. Она чувствовала себя так, будто неожиданно увидела совершенно новую планету, огромную и густонаселенную, зависшую прямо за ее окном: чужой и странный мир, в котором ее Боги никого не пугают и ничего не значат. А твердость, с какой Пенте не верила ее Богам, испугала Арху. Испугала настолько, что она сделала вид, будто ничего особенного между ними не произошло.

— Ты права, — сказала она. — Мои Господа мертвы уже долгое, долгое время, к тому же никогда они не были людьми… Послушай, Пенте, ведь я могу призвать тебя к служению Могилам…

И сказала она это с такой искренней добротой, будто предлагала подруге лучшую на свете участь.

Румянец тут же исчез со щек Пенте.

— Да, — сказала она. — Я знаю, ты это можешь… Но я не могу… я не из тех, кто годится для этого.

— Почему?

— Я боюсь темноты, — шепотом сказала Пенте.

Арха легонько фыркнула и притворилась, что обижена, — но ей было приятно. Она выяснила, что хотела. Пенте может сколько угодно не верить в Богов, тем не менее Безымянных Сил, скрытых во мраке, она боится. Как боится их любая человеческая душа.

— Если ты не хочешь, то я не стану призывать тебя, — сказала Арха.

Между ними легло долгое молчание.

— Ты становишься все больше и больше похожей на Тхар, — сказала Пенте своим нежным, томным голоском. — И слава всем Богам, что не на Коссиль. Но ты такая сильная… Я тоже хотела бы быть сильной. Только мне все время хочется есть…

— Так давай, ешь, — сказала Арха, чувствуя свое превосходство и забавляясь создавшимся положением.

И Пенте взяла третье яблоко и неспешно съела его целиком.

Спустя два дня Архе пришлось покинуть свое убежище для совершения ежедневных обрядов Священного Селения. Предстояло принести в жертву Богам-Близнецам козлят-двойняшек, родившихся в этом сезоне; ритуал считался одним из самых важных, и Первая Жрица обязательно должна присутствовать при нем. Потом наступило новолуние — время для исполнения перед