Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

— Да, та другая дверь, Дверь Узников, открывается только в туннель. Обратно через нее не выбраться. Единственный выход из подземелий — через этот люк. Может быть, есть другой выход, но ни я, ни Тхар ничего о нем не знаем. Я не думаю, что есть еще одна дверь.

Коссиль все еще продолжала говорить вполголоса, но в интонациях ее слышалось злорадство. Ее обрюзглое лицо под черным капюшоном казалось бледным и блестело от пота.

— Я не запомнила обратную дорогу, — сказала Арха.

— Я тебе о ней расскажу. Один раз. Вообще-то ты должна все помнить. В следующий раз я с тобой уже не пойду. Это не мое место. Ты должна ходить туда одна.

Девушка кивнула. Она смотрела на лицо своей спутницы и думала, какое же оно странное: бледное от страха и в то же время исполненное торжества. Похоже, Коссиль злорадно упивалась зрелищем ее слабости.

— В следующий раз я пойду одна, — сказала Арха, пытаясь отвернуться, чтобы не глядеть на Коссиль.

И вдруг она почувствовала, что ноги ее подгибаются, а комната начинает вращаться вокруг нее. Без чувств, маленькой черной кучкой, упала она к ногам Коссиль.

— Привыкнешь, — сказала Коссиль, застыв на месте, не в силах отдышаться. — Привыкнешь.

4. Сны и сказания

Часто, греясь на ярком солнце, Арха думала о том, как в следующий раз она одна пойдет в темное подземелье под холмом. И ломала голову над тем, какую смерть изобрести для следующей партии узников: более изощренную и согласующуюся с ритуалами Опустелого Трона.

Но каждую ночь она просыпалась в темноте с громким, отчаянным криком:

— Еще не умерли! Все еще умирают!

Большую часть времени она проводила в полудреме и видела сны. Ей снилось, что она приготовила огромный полный до краев котел вкуснейшей овсяной каши, а потом вылила ее через люк в подземелье. Или снилось, что она несет сквозь темноту глубокий медный таз, наполненный водой, несет кому-то, умирающему от жажды. И не может к нему добраться. И знает, что никогда ей до того человека не дойти. Просыпаясь, она чувствовала жажду, но не вставала и не шла к воде. И лежала без сна с открытыми глазами в темной комнате без окон.

Как-то утром ее пришла навестить Пенте. С крыльца Арха видела, как Пенте направляется к Малому Дому с самым беззаботным видом, будто идет погулять без цели, случайно свернув в эту сторону. Если бы Арха ее не окликнула, она так бы и прошла мимо крыльца. Но Арха чувствовала себя очень одинокой и заговорила с девушкой, подозвав ее к себе.

Пенте отвесила глубокий поклон, предписанный всем, кто приближался к Жрице Могил, затем плюхнулась на крыльцо, ступенькой ниже Архи, издав при этом какой-то звук: не то «уфф!», не то «фу!». Она очень выросла, но по-прежнему оставалась пухленькой; что бы она ни делала, лицо ее всегда было свежим, точно вишня. Сейчас она разрумянилась от ходьбы.

— Я слышала, ты занемогла. И приберегла тебе несколько яблок.

С этими словами она извлекла откуда-то из-под своего просторного, многослойного черного одеяния камышовую плетенку, в которой золотилось не то шесть, не то восемь чудеснейших яблок. Она прошла посвящение и поступила служительницей в Храм Божественного Короля, где заправляла Коссиль. Но Пенте еще не стала настоящей жрицей, и ей приходилось посещать занятия и петь в хоре вместе с послушницами.

Она объяснила:

— В этом году нас с Полли посылали перебирать яблоки, поэтому мы отложили для себя те, что получше. Сверху они немного завяли, но на вкус совсем свежие. Погляди, разве они не прелесть?

Арха пощупала бледно-золотистую, атласную кожицу яблок и оглядела веточки, на которых еще держались высохшие бурые листочки.

— Выглядят они очень мило, — сказала она.

— Бери.

— Спасибо. Не сейчас. А ты ешь.

Пенте из вежливости выбрала себе самое маленькое и съела его десятью точными, жадными, смачными укусами.

— Мне кажется, я могла бы есть целый день, не останавливаясь, — сказала она. — Мне все мало, никогда не наедаюсь досыта. Лучше бы уж меня определили не в жрицы, а в стряпухи. По крайней мере, готовила бы я получше, чем старая скареда Натабба и, кроме того, вылизывала бы все горшки так, что потом их незачем было бы мыть… Ах да, ты же, наверное, ничего не слышала про Мунит? Знаешь, ей приказали вычистить медные сосуды из-под розового масла: такие длинные, с тонкими горлышками, как у кувшинов, и с пробками. А она сообразила, что их надо вычистить не только снаружи, но и изнутри. И засунула внутрь обернутую тряпкой руку, сама понимаешь, как, а обратно вытащить не может. Она пыталась и так, и эдак, но засело крепко, да рука еще начала вспухать, запястье раздулось, словом, застряло по-настоящему. Тогда она принялась бегать по спальне и вопить: «Никак не могу снять! Не снимается!» Носится она так, кричит, а Пунти, — ты знаешь, он совсем глухой, — решил, что где-то пожар, да как вскочит, да как завизжит, чтобы другие попечители скорее бежали сюда, да спасали послушниц. Уахто как раз в то время доил козу, но сразу выскочил из хлева, чтобы посмотреть, в чем дело. Он оставил ворота открытыми, все дойные козы выбежали из хлева и стали носиться по внутреннему двору, то и дело натыкаясь то на Пунти, то на прочих попечителей, то на девочек. И тут же, не забывай, носится Мунит и размахивает рукой, на которую надет застрявший сосуд. У нее уже была самая настоящая истерика, да и остальные как ополоумели. В этот момент из Храма спустилась Коссиль. И спросила: «Что это? Это что